«Если мы не будем беречь святых страниц своей родной истории, то похороним Русь своими собственными руками». Епископ Каширский Евдоким. 1909 г.

4 мая 2016 года

Труды наших земляков


В нынешнем году вышло третье дополненное издание книги об отважных воинах взвода пешей разведки Г.Г. Шубина. Предлагаем вашему вниманию несколько фрагментов книги. Полностью книгу вы можете скачать по ссылке

Взвод пешей разведки

В.Н. Алексеев, Н.Г. Шубина

Предисловие

Этот труд является продолжением книги «Вершина Шубина», посвященной жизненному пути Г.Г. Шубина (1912–1973) – командира взвода пешей разведки 348-го стрелкового полка 51-й стрелковой дивизии. Вторая половина его жизни прошла в тесном переплетении с Великой Отечественной войной: сначала посредством боевых действий, затем через фронтовых друзей-однополчан, общение с которыми не прекращалось до самой кончины Георгия Георгиевича.

Писать о Г.Г. Шубине было сравнительно несложно, поскольку в его семье бережно сохранялись многочисленные фотографии, газетные вырезки, письма друзей. Близко знавший разведчика писатель В.М. Песков опубликовал некоторые из его воспоминаний в своей книге «Война и люди». Наконец, множество фактов из жизни Георгия Георгиевича, его рассказы, воспоминания боевых друзей и товарищей до сих пор сохраняет в памяти его дочь – Надежда Георгиевна Шубина.

Естественно, что в книге «Вершина Шубина» упоминались и многие другие разведчики 348-го стрелкового полка. Но поскольку речь шла о Г.Г. Шубине, то его товарищи, действительно, только упоминались: одни – с бóльшими подробностями, другие – с мéньшими. Да и сведений о них было очень мало: часто только имена и фамилии. Между тем, по мере работы, интерес к этим разведчикам-героям войны всё больше возрастал и в итоге породил новое чувство – отдать должное и этим воинам Великой Отечественной – всему взводу пешей разведки.

Всё сказанное выше определило главную цель книги. Она посвящена не столько событиям Великой Отечественной войны, сколько людям этой войны. 1418 дней войны были наполнены таким количеством сражений и операций, что даже главные из них едва ли вмещаются в самые обширные военные энциклопедии. В этих условиях о самих воинах приходится упоминать только перечислением фамилий и инициалов, да и в этом случае, речь идёт преимущественно о маршалах и генералах.

Нам же хотелось на примере всего одного взвода упомянуть возможно больше имён и отчеств, дат и мест рождений, отыскать хотя бы несколько, хотя бы «малозначительных» сведений о жизни каждого солдата. Строго говоря, только в этом случае мы получаем моральное право произносить чрезвычайно высокую и ответственную мысль «Никто не забыт!»

 

Мысль написать о героях-разведчиках родилась после выхода второго издания книги «Вершина Шубина» и поездки в белорусский город Полоцк на праздник 70-летия его освобождения от фашистов. Именно на полоцкой и витебской землях воевали солдаты 348-го стрелкового полка. Не случайно, в 2014 г. праздник 70-летия освобождения Полоцка начался с презентации этой книги.

С каждым днём желание сохранить в памяти имена разведчиков усиливалось и постепенно стало восприниматься как моральный долг. Мы должны молиться за всех, кто когда-либо защищал наше Отечество, а если Бог послал возможность сделать что-то ещё в их память – скажем, поставить памятник, отыскать могилу, рассказать о них современникам – то это следует воспринимать как нравственный долг. И надо исполнять этот долг всеми своими силами.

Собирать сведения о людях, которые жили много лет тому назад, и даже дети которых уже вышли на пенсию, очень трудно. Почти бесполезно искать домá, где они жили: прежних соседей уже нет, а те, кто остались, помнят на удивление мало. Практически невероятно найти военные билеты, трудовые книжки, письма, награды, фотографии. От некоторых остались только имена и фамилии. Ни отчества, ни год рождения. При таких исходных данных ни один архив помочь не в силах.

Иногда приходится просмотреть делá 500–600 человек с одинаковой фамилией, но так и не найти того, кого ищешь. Например, при поиске красноармейца, о котором известно только то, что он – «Шурик Андреев», предстоит поочередно просмотреть сотни Александров Андреевых с отчествами Антонович, Александрович, Алексеевич, Анатольевич, Артемьевич, Арсеньевич и так до конца алфавита, то есть до Яковлевича. Но и такая многодневная работа не обещает, что нужное имя найдется. Ведь не известен год его рождения, следовательно, придётся просмотреть Андреевых 1922, 1923, 1924, 1925 годов рождения. Вероятность успеха оказывается меньшей, чем при поиске иголки в стогу сена. Та хотя бы должна существовать. А нужный документ – не обязательно.

Надо заметить, что архивные документы иногда содержат и ошибочные сведения. Многих бойцов, которых не обнаруживали после боя на очередной поверке, зачисляли в списки пропавших без вести, хотя они могли быть прямо в момент боя отправлены в санбат или быть раненными и попасть в плен. Кроме того, нередко возникают ошибки при указании отчества, фамилии, места рождения человека. Приходится тратить дополнительное время для того, чтобы хоть косвенно выяснить, какой могла быть фамилия осетина Григория: Сахиев, Сахеев или Сахнов. Или, например, три из четырёх наградных листов на Шубина Г.Г. в строке «имеет ли ранения» сообщают совершено разные сведения о времени ранения: 3 сентября, 3 октября, 3 ноября 1941 г., а в четвёртом сказано: «ранений не имеет».

Ещё бóльшая трудность – писать о войне тому, кто не воевал. Ведь война настолько ужасна, что представить её могут только очевидцы. Те, кто видел, как взрыв разрывает человека на части, или те, кто изо дня в день, месяцами и годами, просыпаясь утром, не знал, доживёт ли он до полудня. Оставалось одно: по мере необходимости включать в текст воспоминания бывших фронтовиков, их письма. Таким путём можно хотя бы отчасти избежать превращения повествования в простой перечень сухих фактов.

 

Работа охватывает преимущественно 1943–1944 гг., когда 51-я стрелковая дивизия вела бои в Белоруссии: в Городокском, Сиротинском (ныне Шумилинском), Полоцком, Браславском районах. Именно в этот период во взводе пешей разведки 348-го стрелкового полка служило большинство из упоминаемых в книге разведчиков. Но в военное время о штатном составе подразделения говорить чрезвычайно сложно: сегодня полк есть в полном составе, а через два дня от него осталось меньше половины. Кроме того, лучших разведчиков повышали в звании, переводили в 30-ю Отдельную роту дивизионной разведки. Образовывались новые коллективы, однако оставались опыт и традиции «стариков», и в этом отношении взвод пешей разведки продолжал существовать.

Спустя два десятилетия после Победы бывший командир 51-й стрелковой дивизии генерал-майор А.Я. Хвостов писал Г.Г. Шубину:

«Напишите свою коротенькую автобиографию. Где родились, ваша юность, служба в Армии и чем занимаетесь сейчас… Хорошо было бы составить один, два характерных эпизодов из вашей замечательной разведывательной службы. Не мешало бы также написать на достойных ваших товарищей что-либо характерное по захвату языка… хорошо бы иметь фотокарточки этих товарищей. И другие снимки Отечественной войны, касающиеся 51 дивизии».

Такую же просьбу А.Я. Хвостов передал ещё двум ветеранам своей дивизии: командиру 23 стрелкового полка М.М. Лопатину и командиру 7 роты 23 стрелкового полка лейтенанту В.Н. Юзикову.

Уже тогда было видно, как быстро уходят из жизни фронтовики, как стираются в памяти военные воспоминания. Но писать о себе может не каждый и не каждый найдёт время для этого. Выполнить пожелание бывшего комдива пытался разведчик Г.И. Никишин, но дело ограничилось только немногими газетными очерками. Иначе и вряд ли могло быть при отсутствии специальной литературы, возможности пользоваться архивами, а порой и печатной машинки.

Нельзя забывать и о человеческой скромности: в мирное время было не принято хвалиться своим геройством. Бывшие солдаты Великой войны хотя и ходили ещё в гимнастёрках или брюках-галифе, но ордена и медали уже не носили: они лежали в коробочках или ими играли дети.

Как результат – относительная малочисленность книг, посвященных армейским разведчикам и содержащих их воспоминания и имена. Из общей массы печатных трудов по истории советской разведки в годы Великой Отечественной войны полковым или дивизионным разведчикам по нашим подсчётам посвящено едва ли 10 процентов.

 

За сочувствие и помощь в поисках материалов авторы выражают благодарность директору Полоцкого краеведческого музея Ирине Петровне Водневой, научным сотрудникам полоцкого Музея боевой славы, а также Берте Андреевне Антоновой, Зинаиде Владимировне Блиновой (Миличенко), Людмиле Владимировне Суровцевой (Миличенко), О.Ш. Соколовой (Гезиной), Евгении и Георгию Пчёлкиным, директору Марковской общеобразовательной школы Петушинского р-на Владимирской обл. Юрию Александровичу Карпунину, главе пос. Белозёрский Воскресенского р-на Московской обл. Владимиру Юрьевичу Кузнецову, председателю Совету ветеранов пос. Белозёрский Анатолию Васильевичу Луговому, поисковику героев ВОВ Алексееву Евгению Владимировичу (село Леоново Владимирской обл.), директору Лениногорской Централизованной библиотечной системы Хайруллиной Ландыш Хатифовне (г. Лениногорск, Республика Татарстан), краеведам А.Л. Бычкову и Ф.А. Оноприенко (Шумилинской район Витебской обл.), И.Н. Вашкелю (научному сотруднику историко-краеведческого музея г. Браслав Витебской обл. Беларуси).

Особую моральную поддержку авторы получили от основателя Полоцкого музея «Благо Отечества – наше благо» Николая Глебовича Панкрата, по инициативе и на средства которого в Шумилинском районе Витебской области была установлена мемориальная доска с именами разведчиков 348-го стрелкового полка.

 

Войсковая разведка

Война немыслима без разведки. Ведь численность противника велика, у него может быть множество укреплений, военных баз, путей сообщения. Всё пребывает в постоянном движении, что-то, напротив, замаскировано, но увидеть это сложно даже с самолёта. Получить достоверные сведения можно только, раздобыв карты или документы, расспросив «языка» или получив сообщение от наблюдателя, посланного в расположение врага. То есть от разведчика.

Войсковая наземная разведка различалась по принадлежности к родам войск и подразделениям (общевойсковая, инженерная, артиллерийская, батальонная, полковая, дивизионная), видам передвижений (пешая, конная, моторизованная) и по своим целям.

Основные задачи пеших разведчиков во все времена оставались неизменными: информирование командования о расположении противника, его вооружении и численности. А главным средством выполнения этих задач являлся захват пленных («языков») или добывание документов. Иногда, особенно при наступательных боях, такая задача ставилась почти ежедневно. В другое время разведчики могли вести наблюдения за передовой линией противника, уничтожать его снайперов, отвлекать врага от своих главных сил путём обманных нападений. Наконец, разведчиков могли привлекать и к непосредственным боевым действиям, когда иных сил недоставало. Тогда разведчики становились пехотой.

Как правило, батальонные и полковые разведчики ходили только до переднего края врага. Такие вылазки обычно успевали сделать в течение ночи или одного дня. Дивизионные разведчики могли уходить не только до передовой, но вглубь расположения противника, тратя на это несколько дней и удаляясь на несколько километров от линии фронта. Существовали и хорошо говорящие по-немецки войсковые разведчики, которые во вражеской форме совершали многодневные рейды по тылам фашистов. Такое практиковалось во времена «затишья», когда линия фронта не менялась месяцами.

Главным отличием службы разведчиков была его самостоятельность при выполнении боевого задания. Покидая расположение своих подразделений, они на определённое время (иногда на несколько дней) должны были полагаться только на собственные решения, действовать в зависимости от обстановки, собственной сообразительности и опыта. Теперь уже не от команды командиров, а от них самих зависели и успех дéла, и собственные жизни. Со стороны могло показаться, что разведка живёт сама по себе. Но это «само по себе» было сродни «свободе» канатоходца под куполом цирка.

Конечно, побывав в траншеях врага и вернувшись в грязи с ночного задания (что держалось в тайне), разведчики могли проспать весь день, затеять стирку или баню. Разведчики имели хорошее обмундирование, были хорошо вооружены (кроме автоматов имели пистолеты, ножи, гранаты) и даже могли иметь собственную кухню. Поэтому в глазах пехоты они могли выглядеть «белыми людьми», которым с неба сыплются награды. И мало кто представлял, насколько сложно войти в расположение немцев, взять в плен вооружённого врага, несущего боевую службу и окружённого другими такими же солдатами, да ещё и доставить его живым через линию фронта, когда в стане противника поднялся переполох.

Специальных училищ или учебных школ для полковых и дивизионных разведчиков в запасных полках не было. Это не означает, что в СССР не готовили разведчиков. Ещё до начала войны в стране существовала Центральная школа подготовки командиров штабов по агентурной работе. Сразу после объявления войны эту школу переформировали, и она получила иное название: сначала «Центральная Разведывательная школа», а с февраля 1942 г. – Центральная Разведшкола Главного разведывательного управления (ГРУ). Кроме того, работали специальные разведкурсы 2-го отделения (агентурная разведка). Перед ГРУ стояла задача подготовки диверсионно-разведовательных групп, радистов и резидентов для заброски в тыл врага на оккупированные территории СССР. Но полковых и дивизионных разведчиков такие школы не готовили.

 

Как же человек попадал в разведку? Разумеется, у каждого была своя история, но большинство выбирали этот путь вполне осознанно и по собственному решению. Правда, настоящее осознание опасности службы разведчика приходило уже позже, но и одно желание стать разведчиком имело большую важность.

Чаще всего вновь прибывших на фронт строили и спрашивали: «Есть желающие пойти в разведку?». Вот, например, как описывал эту ситуацию курсант Г.И. Никишин, будущий разведчик 348-го стрелкового полка:

«Нас выстроили в шеренгу по одному. Вдоль строя, как покупатели вдоль базарного ряда, медленно прохаживались майор, капитан и два лейтенанта.

– Кто желает в разведку, два шага вперёд! – скомандовал капитан.

Такая команда была для нас неожиданной, и поэтому на какое-то время шеренга замерла. Потом, словно кто-то подтолкнул нас сзади, все сто пятьдесят человек сделали два шага вперёд.

Это вызвало одобрительную улыбку у офицеров, стоявших перед строем.

– Кто курит, пять шагов вперёд!..

Добрая половина строя отсчитала пять шагов.

– Сомкнуть ряды!

Шеренгу курящих повернули лицом к нам. Майор и капитан остались возле нас, а лейтенанты ушли к курякам.

– Товарищи курсанты, – обратился к нам капитан (как мы потом узнали, это был командир разведроты), – разведка – штука опасная, здесь приходится часто рисковать своей жизнью. Разведчик должен быть не только смелым, но и сильным, выносливым, а главное – хитрым, смекалистым. Курящих в разведку не берём. Кто чувствует, что не сдюжит, пусть выйдет из строя сейчас.

…Во время переписывания из строя куряк вышел Пашка Бржестовский – темпераментный москвич, самый весёлый парень в нашей роте.

– Товарищ капитан, я тоже хочу стать разведчиком.

– Да ты же курящий.

– Я только балуюсь, а не по-настоящему.

Пашка достал из кармана шинели красиво вышитый кисет, набитый махоркой, высыпал махорку в снег и затоптал вместе с кисетом…

– Вот и всё. Больше в рот не возьму. Даю слово комсомольца.

Бржестовскому разрешили встать в нашу шеренгу. Его примеру последовало несколько человек.

К обеду разведрота была предварительно укомплектована. Предстояла ещё тщательная документальная проверка и ещё проверка, неведомая никому.

Оставшаяся после укомплектования часть курсантов отправилась в стрелковый батальон».

Командир 51-й стрелковой дивизии генерал-майор А.Я. Хвостов вспоминал: «Когда приходило пополнение в часть, командиру разведки давали право первому выбирать людей. На вопрос «Кто хочет в разведку?» из тысячи сотня людей делала шаг вперед. С ними говорили и оставляли десять. Из десяти двое становились разведчиками. Чаще всего это были охотники, умевшие неслышно ходить, выследить, хорошо стрелявшие».

Похожие ситуации описаны далее в тексте воспоминаний А.И. Почернина и в биографии П.М. Данилова.

Зачисленных в штат молодых разведчиков, конечно, проверяли работники «особых органов» НКВД – «особисты». Так называли служащих военной контрразведки НКВД, которая с апреля 1943 г. стала именоваться Главным управлением контрразведки «Смерш» («Смерть шпионам!»). Из подчинения НКВД особисты перешли  в ведение Народного комиссариата обороны СССР. Их военные звания были лишены приставки «государственной безопасности»: майор ГБ или капитан ГБ стали просто майором или капитаном.

Надзор «особистов» продолжался в течение всей войны, поскольку героические и отважные разведчики регулярно уходили на территорию врага, а значит теоретически имели множество возможностей сдаться в плен и сообщить самые ценные, только разведчику известные сведения.

Очень редко, но такие случаи действительно случались. На практике же разведчики более других предпочитали смерть плену. Существовало обязательное правило: уходя на задание, сдать старшине или оставить  в расположении части награды, документы, письма и фотографии. Взамен брали гранаты, чтобы в крайней ситуации подорвать самого себя. Кроме того, у разведчиков был свой «закон дружбы»: не только раненых, но и убитых  врагу не оставлять, а уносить с собой во что бы то ни стало. Это было важно ещё и для отчёта перед командованием, иначе убитого разведчика могли посчитать перебежавшим к врагу, и начинались вызовы к «особистам».

Именно такой случай произошел и с дивизионными разведчиками 51-й стрелковой дивизии. 26 августа 1944 г. во время рейда в тыл противника был тяжело ранен Алексей Почернин. У него не осталось сил на передвижение и боевые друзья Коля Антонов и Гриша Никишиным вынесли его в расположение части.

 

Большинство фронтовых разведчиков попадали на фронт сразу после окончания школы и недолгого обучения на курсах или в запасных полках. В 1943–1944 гг. в наградных документах этих молодых людей, как правило, указывался один и тот же – 1924-й – год рождения. Встречались и родившиеся в 1923-м году (те, кого призывали в 1942-м), а к концу войны – и родившиеся в 1925-м. Было ли это следствием негласного указания брать в разведку только самых молодых, нам неизвестно. Но 18–19 летние парни, конечно, отличались ловкостью, крепостью здоровья, юношеским бесстрашием. Да и их краткие биографии – родился, окончил школу, был призван в армию – не вызывали лишних вопросов у «особистов». Единственное чего недоставало таким воинам, это – военного опыта. Поэтому в каждом подразделении были опытные «старики» – младшие или старшие командиры лет на 10-15 старше новобранцев. Этим «старикам» молодёжь становилась обязанной не только приобретёнными умениями разведчиков, но и самой жизнью.

 

Разведчики 348-го стрелкового полка. Третий справа – Н.Т.Антонов

В дни отдыха молодые разведчики под руководством командиров отделений или взводов проходили обучение. Их учили проползать под проволочными заграждениями, преодолевать естественные и искусственные преграды, ориентироваться в темноте и по топографической карте. Устраивались учебные занятия по снятию часового, захвату пленного, забрасыванию гранатами пулемётного гнезда.

Жизнь любого коллектива, прежде всего, определяется взаимоотношениями его членов. В действующей армии это важно вдвойне, ведь в условиях войны люди находятся рядом друг с другом ежедневно, ежечасно и даже ежеминутно, а значит должны уметь терпеть характер и привычки соседей. Более того, они могут в определённой мере даже сродниться, поскольку связаны узами самой жизни: могут и умереть вместе, и выжить вместе. Недаром же существует выражение «боевое братство». В тех случаях, когда такое братство возникает, воевать и даже умирать легче, а после войны хочется и дальше жить вместе.

Внутренняя жизнь разведподразделений имела свои особенности. При отечески добрых командирах взводов или рот люди не гибли зря, берегли друг друга, да и задания выполняли успешно. Но случалось, что командиры сами в разведку не ходили, а когда их разведчики возвращались без «языка», обвиняли подчинённых в неумении, трусости, в том, что те просто отлежались на нейтральной полосе. Отсюда был один шаг до обвинения в измене Родине.

Описаны случаи, когда командиры в ярости на месте расстреливали своих же разведчиков за то, что те не дали им возможность доложить высшему начальству: «Задание выполнено». А некоторые «штабные» раскрывали разведчикам причины своих боевых наград: «Ваши подвиги – наши фамилии». К счастью, другие командиры относились к подчинённым по-отечески, за что получали ласковые прозвища «Батя».

Такого командира – начальника разведки – добрым словом поминал разведчик 51-й стрелковой дивизии Григорий Никишин: «Фашисты сбрасывали с самолётов ворохи листовок. Такая бумажка, густо сдобренная антисоветчиной, служила пропуском для сдачи в плен, на что сильно рассчитывали подручные Геббельса. Поэтому «особисты» тщательно следили за тем, чтобы фашистские листовки при их обнаружении немедленно уничтожались или сдавались в особые отделы. С теми, у кого обнаруживали листовку-пропуск в плен, расправлялись беспощадно, расстреливали на месте.

Группа разведчиков обнаружила на поляне в лесу целую кучу немецких листовок. Кто придумал опасную затею, осталось неизвестным, но разведчики, веселясь от души, стали натыкать на ветки, с которых уже облетела листва, «подарки» Геббельса и Геринга, а потом на этой поляне уселись в кружок и заправились сухим пайком.

Об этом происшествии стало известно начальству. Начальник разведки вызвал командира группы.

– Этой глупостью накликали беду на свою голову, «особисты» список затребовали, «шьют» дело, подводят под трибунал. Терять вас не хочу, поэтому сделаем так. Приказываю взять сухой паёк на пять дней, уйти в «нейтралку» и спрятаться так, чтобы никто вас не засек ни с немецкой, ни с нашей стороны. Через пять суток дадите о себе знать, пришлите человека.

Начальник разведки рассчитал точно и спас отчаянных ребят. Через пять дней началось наше наступление, разведчики пошли впереди пехоты, их голой рукой уже не достать…Так и уцелели лихие и бесстрашные парни…».

В целом, разведчиков уважали и другие солдаты, и начальство. В глазах первых, разведчик был смелым, прекрасно владеющим любым оружием и приёмами борьбы воином. Угрожать или поднять руку на него отваживался далеко не каждый, тем более, что за спиной разведчика всегда стояли его товарищи. Начальство тоже понимало, что разведчик всегда может дать отпор, да и пугать его было нечем. Провинившихся из разведки не отправляли в штрафные роты, напротив, нередко разведка пополнялась за счёт штрафников.

 

Слева направо: Г.Б. Саакян, А.Я. Хвостов, Г.Г. Шубин. Весна 1944 г г.

Военные условия подсказывали разнообразные способы ведения полковой и дивизионной разведки. Самым кровопролитным из них была разведка боем, то есть «ложная атака» с целью заставить противника рассекретить свои огневые точки и общее расположение. Для этого использовали роту или батальон под прикрытием артиллерии или миномётов. Разведчикам же следовало засекать пулемётные точки, ДОТы, миномётные позиции и всё остальное, что могло быть полезным для командования. Потери при разведке боем были большие, отчего существовало выражение «разведка смертью».

Гораздо успешнее были другие способы разведки, хотя они и требовали большего времени: наблюдение за передним краем противника, подслушивание разговоров врага.

Для того, чтобы «по-тихому» захватить «языка» применялся довольно типичный алгоритм: поиск – налёт – захват – отход. Поиску предшествовало внимательное наблюдение за противником, выбор объекта нападения, просчёт путей передвижения и отступления. Эти просчёты были правом и долгом начальника: командира отделения, взвода или роты. Его прежний опыт, умение применять необычные методы и забота о жизнях подчинённых решали как успех задания, так и сохранность личного состава. Получив задание, командир мог много часов и даже дней провести в кажущемся «бездействии», наблюдая в бинокль или в оптический прицел за врагом. Внимательный глаз мог заметить особенности распорядка дня врага, время смены караулов, расположение наблюдательных пунктов и снайперов, количество офицеров и мототехники, особенности рельефа местности.

Всё это тщательно взвешивалось, а затем выбирался теоретически наименее опасный и наиболее удачный план нападения. Примером такого начальника в 51-й стрелковой дивизии был командир взвода пешей разведки 348-го полка Г.Г. Шубин, во взводе которого были наименьшие потери при наибольшем числе взятых пленных. Именно поэтому его разведчиков звали «шубинцами», и они с удовольствием принимали это определение. Таким же заботливым был командир 348-го стрелкового полка гвардии полковник Г.Б. Саакян. В его наградном листе при представлении к ордену Отечественной войны отмечалось: «Тов. Саакян лично готовит разведгруппы при выходе их на поиск, отечески заботится о бойце, часто появляется в окопах на переднем крае. Полк его является ведущим в дивизии».

То же можно сказать и о командире 51-й дивизии полковнике А.Я. Хвостове. Он мог лично прийти к разведчикам, попросить беречь себя на задании, поблагодарить за успех, пожать руку. Не случайно, спустя много лет после войны именно А.Я. Хвостов разыскал Г.Г. Шубина, а затем и других своих разведчиков.

Из воспоминаний генерала-майора А.Я. Хвостова: «Разведка была глазами дивизии... Каждый день должны были знать, что там, впереди. Разведка ходила узнавать о продвижении частей, уточняла укрепления и оборону, вела счет технике. Разведка ходила на связь с партизанами, водила в тыл к немцам людей. Разведка ходила брать «языка». Почти каждые десять дней нужен был пленный. На фронте так было: десять дней нет пленного – батальон идет в бой, двадцать дней «языка» нет – полк идет боем захватить пленного. Мы не ходили брать пленного боем. Шубин всегда приводил «языка». И по этой причине, сколько было солдат в дивизии, столько было и благодарных друзей у разведчиков».

Если наблюдение производилось преимущественно днём, то сам поиск должен был скрытным, и его старались делать ночью, во время тумана или иной непогоды, когда внимание врага рассеивалось. Худшим временем были безветренные ночи с полной луной, когда тени от идущих или ползучих людей издалека выдавали их. Наиболее же опасным было приказание действовать днём, на виду противника. Некоторые командиры заставляли разведчиков поступать именно так, чтобы самим наблюдать, насколько добросовестно действуют подчинённые. Во второй половине войны дневные поиски стали практиковаться чаще.

В обязанности командира входило и комплектование уходящей на задание группы. Даже при небольшом коллективе требовалось чёткое распределение обязанностей разведчиков. Одни из них составляли группу нападения, другие должны были брать «языка», третьи – прикрывать их отход и при необходимости отвлекать на себя преследующего противника. Сильные, хладнокровные, владеющие ножом бойцы чаще оказывались в группе захвата, самые ловкие могли использоваться для проделывания ходов в проволочных заграждениях, снятия часовых. Правильный подбор задания для каждого члена группы поиска, группы захвата и группы прикрытия  требовал от командира прекрасного знания личных качеств каждого разведчика.

При выполнении задания в глубоком тылу, когда разведчики всеми силами старались «не шуметь», для захвата языков» применялся способ засады. «Шубинцы» применяли его очень часто. Часами (иногда многими часами), затаившись возле дороги, моста, специально перерезанной линии связи, они ждали момента, когда одним броском можно без выстрела захватить врага и тотчас же «раствориться» с ним в лесу. Такому поведению, свойственному охотнику-промысловику и учил своих «мальцов» Георгий Шубин. Учил узнавать тревожные крики птиц, примечать примятую сапогом траву, бесшумно ходить по самому густому лесу, не наступая ни на одну сухую ветку.

Из воспоминаний Г.Г. Шубина: «Переходили фронт без погон, без знаков отличия, без документов. Еда в мешках, карта, радиостанция и оружие. Беспрерывное напряжение. Костер нельзя разложить. Нельзя кашлянуть, сучок под ногой не должен хрустнуть, курить нельзя, спать нельзя. По восемь часов случалось лежать в снегу без движения у дороги, по которой шли фашистские танки, автомобили, солдаты…».

Разумеется, враг был сильным и хорошо вооружённым. Не всегда выполнение намеченного командиром плана зависело только от разведчиков. Иногда вылазки разведгрупп следовали одна за другой, гибли люди, а взять «языка» так и не получалось. Приходилось возвращаться в расположение части «пустыми» с отчётом из «трёх О»: «обнаружен, обстрелян, отошёл».

Обычно разведчики старались обходить села и деревни, как места возможного нахождения подразделений фашистов. Однако в некоторых случаях требовалось, напротив, войти в деревню, чтобы узнать от жителей ситуацию. Такие случаи были особенно опасными. Даже если в поселении не оказывалось немцев, они могли появиться здесь в любую минуту и в большом количестве. А незаметно уйти из деревни, окруженной огородами и полями практически невозможно. Решение дать бой или затаиться следовало принимать мгновенно. 

Из воспоминаний Г.Г. Шубина: «Однажды замёрзли до крайности. Решили ползти к деревне... Первая хата. Дым из трубы. По чердачной лестнице быстро забрались под крышу, прислушались – в избе говорят. Чужая речь. От холода зуб на зуб не попадает. Сбились в кучу возле трубы. Ребята тут же уснули. Я стоял на коленях с гранатами и толкал в бок ребят, когда начинали храпеть. Под утро спустились и ушли в лес. Очень морозная ночь была, градусов тридцать».  

Особенной темой на войне всегда является отношение к противнику. Вероятность встречи с немцами лицом к лицу была, конечно, непредсказуема. И всё же артиллеристу, танкисту или, скажем,  лётчику увидеть лицо врага, скорее всего, можно было только в бою, когда ты должен, не вглядываясь в лица, убивать и убивать тех, кто появляется перед тобой. Да и пехота не всегда схватывалась с захватчиками врукопашную.

Напротив, разведчики не только часто видели ненавистных фашистов, но и захватывали их живыми, разговаривали с ними, доставляли их (тащили при ранении) командованию. Они смотрели в глаза врагам, слышали их голос, видели в их документах фотографии жен и детей. Даже убивать немца ножом, приходилось, глядя ему в глаза. А это далеко не то же самое, что стрелять по врагу из пулемёта или автомата.

Один из «шубинцев», разведчик Г.И. Никишин, писал по этому поводу:

«Завершив своё дело, двое немцев спустились к речке. Постояли и переправились на нашу сторону. Там, внизу, стояла одинокая избушка. Смотрим, направились к ней, а у самих ни винтовки, ни автомата. Во дворе копошилась пожилая женщина, видимо хозяйка. Увидев немцев, она убежала в сени, захлопнув за собой дверь. Вот они подошли к сеням.

Мы лежим как на иголках.

– Слюшай, матка, тофай яйки!

– Господи, Боже мой! Да какие вам яйки? Кто их снесёт? Петушка-то последнего и то сожрали ваши господа, – причитала из сеней женщина.

Немцы, видимо, не поняли её. Сорвали запор и ворвались в сени…

Мы трое спрыгнули с чердака и стрелой пустились к речке. Только подбежали к сеням, и немцы вываливаются.

– Хэнде Хох! – крикнул Буданов, и дула трёх автоматов перегородили им путь. Бросив награбленное, фрицы подняли руки.

Перед нами – два молодых здоровых парня. Два наших сверстника. Два человека. Два врага. Враги! И кто только выдумал такое слово?! Почему враги? Ведь это – люди!!

У немецкого солдата, который стоял напротив меня, светлый вьющийся чуб, голубые глаза, а на верхней, словно припухшей губе – юношеский пушок. Поднятые верх руки дрожат. Совсем мальчишка. Я вижу, как у него от страха на висках появляются капельки пота, как они набухают и скатываются за воротник. Другой, видать, покрепче и постарше. Волосы рыжие. Лицо в веснушках. Грудь украшена Железным Крестом и какими-то нашивками. Глаза бегают, как у волка, попавшего в капкан, как сумасшедший, озирается по сторонам.

– Давай, пошли…Дортхин (туда), – кивнув головой в сторону улицы, сказал Алексеев и щелкнул затвором автомата.

Рыжий перепугался, побледнел, даже веснушки растаяли у него на щеках. Он выхватил «парабеллум» и выстрелил в Алексеева. Алексеев схватился за плечо. Хлынувшая кровь просочилась сквозь пальцы и тоненьки ручейком потекла на землю.

–За что ты его, рыжая сволочь? – со злобой выдавил я и нажал на спусковой крючок. Но автоматная очередь пришлась по голубоглазому. Он попятился и опрокинулся к досчатому забору. А рыжий в одно мгновение перепрыгнул через забор. Пока я обегал вокруг дома, чтобы перехватить его, он был уже около речки. Я прицелился и выстрелил. Рыжий выгнулся и, сделав по инерции два-три шага вперёд, свалился в траву.

– Взять документы, – мелькнуло у меня в голове. В кармане у рыжего была солдатская книжка, несколько писем и порнографических открыток.

–И Железный Крест давай сюда, – говорю я, глядя в стекленеющие глаза фашиста, – взамен ты получишь березовый».

И еще один эпизод, запомнившийся Г.И. Никишину:

«Вот он, – хутор – рукой подать. Затаились к кустам, ждём. Немцы осторожничают, ходят группами, дальше околицы – никуда. Полежали весь день и всю ночь. Надоело страшно! И когда уже совсем рассвело, смотрим, из траншеи вылез долговязый немец. В руках – винтовка, за спиной – рюкзак. Он подошёл к копне сена, стоявшей неподалёку от хутора, уселся под неё. Положил винтовку, достал из рюкзака хлеб и какие-то банки, посмотрел на часы и принялся есть.

Через несколько минут мы были около копны. Слышно, как аппетитно чавкает фриц. Аж мурашки по коже. Только он открыл рот, чтобы откусить очередной кусочек от бутерброда с ветчиной, мы столкнули на него копну, мгновенно скрутили ему руки и, затолкав в рот вместо бутерброда мою пилотку, уволокли в лес. И обратно через болото – на свою сторону.

Удивительно, немец нисколько не изменился в лице: не побледнел, не покраснел. Каменный какой-то. На русскую речь совершенно не реагировал. Но от обеда отказался. Я, как мог, начал с ним разговаривать.

– Фамилия? – спросил я.

– Венер.

– Зовут?

– Курт… Что это? Допрос? Я устал, – сказал он, похлопав себя по бедру.

– А мы вот до Берлина дойдём и не устанем, – сказал я ему.

Курт сморщился, и его без того длинное лицо вытянулось ещё больше.

– О!.. Пока вы дойдёте до Берлина, у вас длинная борода вырастет.

Он явно не верил, что мы дойдём до Берлина. И сказал это с какой-то издёвкой.

Я разозлился и замахнулся на него.

– Постой! Постой!.. Что ты? Тоже мне – переводчик! Схватил мою руку старший сержант Миличенко. – Что он сказал?

Я перевёл. Все поразились наглости врага.

– Расстрелять, – выругался Антонов и, щелкнув затвором автомата, добавил, – чего такую сволочь таскать с собой, да ещё чаем поить... В расход его!

– Не надо, – спокойно сказал Миличенко, – пусть посмотрит, какие будут у нас бороды в Берлине…

... А шёл тысяча девятьсот сорок третий год».

 

Известно, что война существенно изменяет психику и мировоззрение солдата. В условиях, когда человек ежедневно видит, как умирают другие, когда и собственная смерть может наступить уже сегодня, все прежние понятия о нравственности, долге и смысле жизни подвергаются очень серьёзным испытаниям. Вдруг появляются новые оценки, оправдывающие изменившееся поведение: «на войне, как на войне», «война всё спишет», «солдат обязан исполнять любые приказы»…

Но вот война заканчивается, люди возвращаются к мирной жизни, а значит и к прежним понятиям. А войну приходится забывать или, по крайней мере, реже о ней вспоминать. Конечно, когда приходится рассказывать новому поколению, как ты «снял» вражеского часового или «нейтрализовал» немецкого офицера, то в глазах мальчишек можно прочесть восхищение и даже зависть. Но ты-то сам знаешь, что убил человека сильным ударом ножа в сердце или раздробил ему голову прикладом. Возможно, поэтому фронтовики даже между собой старались реже говорить о прошлом, как бы оберегая психику тех, кто не видел войны.

Но и на фронте не все понимали разведчиков. Описаны случаи, когда штабные офицеры называли разведку «головорезами» и «бандой». Вероятно тем, кто никогда не был на передовой, разведчики с ножами действительно напоминали бандитов мирного времени. А то, что твой соотечественник и лютый враг – понятия противоположные, приходило на ум не всем.

Чрезвычайно грустное откровение на эту тему сделал разведчик отдельной разведроты 16-й Литовской стрелковой дивизии Ш.Л. Скопас: «Разведчики и диверсанты – это единственные люди в армейских рядах, которые всю войну провели, как говорится, лицом к лицу с врагом и со смертью. В буквальном смысле… И любой фильм ужасов покажется вам лирической комедией после честного рассказа войскового разведчика о том, что ему пришлось увидеть и испытать в разведке. Нам ведь очень и очень часто приходилось немцев не из автоматов убивать, а резать ножами и душить руками… Спросите разведчиков, какие кошмары им сняться до сих пор по ночам…».

Рядом с разведчиками была не только смерть врага, но и смерть друзей и собственная смерть. В конце лета – начале осени1943 г. 51-я СД участвовала в ожесточённых наступательных боях Смоленской операции, во время которой 25-го сентября был освобождён Смоленск. Понесшая сильные потери дивизия была отправлена в тыл на восстановление, и у солдат появилась возможность писать письма.

30 сентября Г.Г. Шубин отправил письмо в Москву своей сестре Марии Георгиевне Шубиной. Печальное военное письмо. Шубин писал: «После того, как наша часть с упорными и кровопролитными боями прошла около 200 км по следам кровавого зверя и Смоленск наш, мы получили заслуженный отдых…Тяжело переносить утрату своих друзей, тяжело писать их любимым, извещая о смерти их друзей. Но что ж делать. Война…Можешь поздравить меня –приказом награждён медалью «За отвагу», но пока их в части нет и ещё не получил».

Были и «посмертные письма». Бойцы писали их перед боями и передавали друзьям на хранение. Одно из таких писем с профилем князя Дм. Донского на лицевой стороне. пришло будущей жене Шубина Вере Васильевне, которая именуется в нём «сестрёнкой» и «подругой». Возможно, что оно было отправлено после одного из ранений Георгия Георгиевича:

 

«Москва 23 Бужениновская ул. д № 12, кв. 18 Дмитриевой Вере Васильевне.

 

Любимая Верушка!

Очень и очень не хотелось бы мне, чтобы это письмо было отправлено, а еще более не хочется, чтобы ты получила это письмо. Но все же после долгих размышлений я решил написать. Пусть лучше жестокая, но правда.

Завтра иду в бой, из которого у меня мало шансов вернуться. Это письмо отправят в том случае, если я не вернусь.

Дорогая Верушка! Только сегодня я написал тебе письмо. Но в заключение нашей дружбы я хотел бы сказать, что ты разбудила в моей душе – то, чего ни раньше, никогда не было ни к одной из женщин, которых я знал. Это спасало меня в тяжёлые минуты боёв. Не печалься же обо мне, твой образ я унёс с собой, как самый светлый.

Твоя жизнь вся впереди, и она будет радостной и светлой. Будь же бодра, здорова и счастлива. Крепко-крепко целую тебя моя сестрица. Горячо любящий твой брат Жорж.

P.S. Целую Володю. Пиши!

Полевая почта 18742 Ш.Г.Г.»

 

Однако, даже ужасы войны не могли убить в солдате добрые воспоминания о мирной жизни, нежные чувства к оставленным родителям, женам, детям и возлюбленным. Обо всём этом пелось в так называемых «фронтовых песнях», часто не имевших авторства и существовавших во множестве вариантов. Так, спустя десятилетия после окончания войны Г.Г. Шубин всё ещё напевал известную фронтовую песню «Лина», видимо засевшую в память от когда-то частого повторения. Последние строки песни были таковы:

 

«…Если ж, землю обнимая,

Лягу с пулею в груди –

Ты не плачь по мне, родная,

и домой меня не жди!

Пусть другой вернётся из огня,

снимет с плеч походные ремни…

Лина, и ты его, как меня,

Тихо нежно обними»

 

Поскольку разведчики подчинялись непосредственно штабу подразделения и должны были быть всегда «под рукой», они, как правило, дислоцировались неподалёку от командования полка или дивизии. Иногда, когда после трудного задания требовался отдых в несколько дней, разведчики могли отдыхать за несколько километров от передовой.

По этой и другим причинам своей обособленности и свободы бытовая жизнь разведки вызывала определённую зависть у пехоты. Завидовали не орденам и погонам – за них платили жизнью, а тому, что было гораздо существеннее, т.е. довольствию и обмундированию. Ведь ещё великий Фридрих II поучал: «Армия, как и змея, передвигается на брюхе».

Очень скромные нормы суточного продовольственного довольствия для рядового и младшего командного состава РККА (например, 150 г. мяса и 100 г. рыбы) в первую половину войны часто не выдерживались. В некоторых армиях весной 1943 г. началось массовое употребление вытаивающих из-под снега трупов лошадей. Особенно трудно было с питанием во время наступлений, когда полевые кухни не успевали за передовыми частями.

Судя по воспоминаниям разведчиков, они не жаловались  на питание, тем более, что в первые годы их, как и лётчиков, кормили по усиленным нормам. Впоследствии довольствие разведчиков приравняли к пехотному, но и тогда при вылазках удавалось разжиться трофейными продуктами, которые отправлялись повару на собственную кухню или делились ими с пехотой своего полка.

Никто не жаловался и на отсутствие спирта, хотя представить разведчика, идущего на задание пьяным, было невозможно. Как известно, 100 граммов фронтовых (т.е. водки), согласно приказу НКО № 0320 1941 г., ежедневно полагалось каждому военнослужащему передовой линии действующей армии только с 1 сентября 1941 г. до 12 мая 1942 г.

12 мая 1942 г. был подписан приказ № 0373 «О порядке выдачи водки войскам действующей армии», согласно которому отменялся прежний закон № 0320 и предписывалось точное и неуклонное исполнение постановления ГКО № ГОКО-1727с от 11 мая 1942 г. В Положении говорилось:

  1. Прекратить с 15 мая 1942 года массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии.
  2. Сохранить ежедневную выдачу водки только военнослужащим частей передовой линии, имеющим успехи в боевых действиях против немецких захватчиков, увеличив норму выдачи водки военнослужащим этих частей до 200 гр. на человека в день.

Для указанной цели выделять водку ежемесячно в распоряжение командования фронтов и отдельных армий в размере 20 % от численности войск фронта-армии, находящихся на передовой линии».

В результате остальным передовым частям (тем, кто по решению командования не имел успехов в боевых действиях) алкоголь давали только 10 раз в году, в дни государственных праздников. Урезание «фронтовых 100 граммов» разведчиков фактически не коснулось. Многие вспоминали, что у старшины всегда была под рукой канистра со спиртом, но его чаще использовали для расплаты с другими подразделениями, чем по прямому назначению.

Что касается обмундирования, то разведчики в целом не жаловались. В первые годы войны вместо белых маскхалатов зимой случалось использовать обычное бельё, а те, кто ходили в ботинках, обматывали голени полосами ткани («обмотками»). Но постепенно у разведки появились и маскхалаты,  и сапоги, а зимой – ещё и тёплые ватники.

 

Г.Г. Шубин  (03.12.1912 – 15.04.1973)

Шубин Георгий Георгиевич – снайпер, разведчик, командир отделения (в 1943 г.), командир взвода пешей разведки 348-го стрелкового полка, с июля 1944 г. – командир роты дивизионной разведки 51-й стрелковой дивизии, старший лейтенант. Родился в г. Вятке 3 декабря 1912 г., русский, член ВКПб.  Адреса родственников: сестра – г. Москва, ул. Малые кочки, д.7, кв.247; родители –  г. Киров, ул. Воровского, д. 33.

В РККА с 1 июля 1941 г. Призван Чкаловским РВК г. Чкаловска (по другим данным Реутовским РВК Московской области). Воевал на Брянском (15.07.1941–январь 1942), Калининградском, Западном (июль 1943 – октябрь 1943), 1-м Прибалтийском (3.11.1943 –1944) фронтах. Ранен 3 ноября 1941 г.

Награждён медалью «За отвагу» (28.08.1943), орденами «Красная звезда» (05.12.1943), «Слава» 3-й степени (06.01.1944), «Отечественная война» 1-й степени (22.02.1944), «Красное Знамя» – трижды (25.03.1944, 08.04.1944 и 31.07.1944). Был представлен к званию «Герой Советского Союза».

Весь служебный путь прошёл в 348 СП: красноармеец (снайпер–разведчик), мл. сержант–мл. лейтенант (командир отделения–командир взвода пешей разведки), лейтенант–ст. лейтенант (командир роты дивизионной разведки 51-й стрелковой дивизии).

С 12-лет занимался охотой, стал прекрасным стрелком и следопытом. После окончания девяти классов Георгий Шубин участвовал в ряде биологических экспедиций: работал в Кольской экспедиции Академии наук СССР, затем в качестве наблюдателя в Лапландском государственном заповеднике.

В сентябре 1937 г. Шубин поступил на звероохотоведческий факультет Всесоюзного зоотехнического института пушно-сырьевого хозяйства, стал работать в научных экспедициях и программах: отлавливал в горах Центральной Азии диких архаров, изучал в Турции черноморских дельфинов, ездил в Норвегию за племенными бобрами для акклиматизации на Кольском полуострове, был в Финляндии, помогал снимать фильмы о животных на практике в Лосиноостровском хозяйстве.

В июле 1941 г. в составе Сталинской добровольческой студенческой дивизии Георгий оказался на Брянском фронте, где студенты строили укрепления. В сентябре бригада Шубина после 75-ти километрового марша была брошена на передовую линию фронта для эвакуации оборудования и военных материалов со станции Н. Десять дней молодые патриоты выполняли порученную работу под обстрелом и бомбардировками фашистских стервятников. Когда появились фашистские танки, была отгружена последняя платформа и, тем самым, было выполнено важнейшее оборонное задание.

Выполнив задание, студенты во главе с Шубиным попали в окружение и смогли выйти из него только благодаря опыту следопыта их руководителя. Вот где впервые пригодилось его охотничья осторожность! Скрываясь по лесам, избегая открытых мест и оживленных дорог, группа молодых невооруженных студентов самостоятельно вышла из окружения, не потеряв ни одного человека.

Как и прочие выпускники, Георгий Шубин был отправлен в действующую армию, в составе которой ему пришлось пробыть три с половиной года. Шубина зачислили в полк снайпером-разведчиком, и скоро он проявил себя с самой лучшей стороны. Прекрасный стрелок и следопыт, владеющий немецким языком, стал признанным разведчиком в 348-м стрелковом полку, командиром взвода пешей разведки.

28 августа 1943 г. Георгий Шубин получил свою первую боевую награду. Из представления к награде медалью «За отвагу»: «…Шубина Георгия Георгиевича. За то, что он во время боевых действий 19 августа 1943 г. за деревню Семёновка, находясь на передовом наблюдательном пункте командира полка, хорошо распознал наблюдательный пункт противника, с которого корректировали немцы огонь артиллерии и миномётных батарей. Шубин со снайперской винтовки уничтожил четырёх наблюдателей противника, чем  облегчил стрелковым подразделениям продвижение вперёд на деревню Cемёновка».

30 октября того же года Г.Г. Шубин писал своей сестре Марии Георгиевне: «…Можешь поздравить меня – приказом награждён медалью «За отвагу», но пока их в части нет и ещё не получил».

Из представления к награде красноармейца Шубина орденом «Красная Звезда»: «…при выполнении боевого задания 25.11.43 г., находясь в тылу у противника с целью захватить в плен «языка» во главе со своим отделением напал на трёх разведчиков противника, которые проявили активное сопротивление. Т. Шубин при смелом и решительном действии сам, и возглавляя своё отделение, сумел захватить в плен унтер-офицера, обер-ефрейтора и ефрейтора, не дав им скрыться в лесу. Они дали ценные сведения. Достоин правительственной награды».

Во время освобождения Сиротинского р-на Витебской обл. «почти 2 месяца воины 51-й дивизии питались продуктами, полученными от жителей Козьянского и Мишневичского сельсоветов, лишь изредка продовольствие из тыла доставлялось лошадьми на вьюках, а также самолётами. Несмотря на тяжёлые условия, разведчики проникали в тыл врага. Особенно отличилась дивизионная разведка во главе с Г.Г. Шубиным».

Из представления к награде младшего сержанта Шубина орденом «Слава» 3-й степени: «При выполнении боевых заданий по захвату немецких языков, проведенных в труднейших условиях глубоко в тылу противника в районах: деревень Ямещье, Савченки, Стариновичи и Шуньки лично т. Шубиным были выполнены следующие операции. 25.11.43 г. взял в плен 3-х человек, 5.12.43 г. взял в плен 1-го человека и убил 4-х человек, 11.12.43 г. взял в плен 1-го челов. и убил 2-х человек и 18.12.43 г. убил одного человека. За этот период Шубиным взяты трофеи 1 ст. пулемет, 6 автоматов, винтовок 4 и биноклей 3. Взятые в плен немцы дали ценные сведения. За весь период действий разведки потери личного состава только один человек легко-раненным выбывшим на время в мед. сан. роту».

Вслед за награждением орденом Отечественной войны 1-й степени Г.Г. Шубину было присвоено первое офицерское звание – младший лейтенант. В марте 1944 г. он был назначен командиром роты дивизионной разведки, сменив прежнего командира лейтенанта Вихрова.

Из представления к награде мл. сержанта Шубина орденом Отечественной войны 1-й степени: «Командуя взводом пешей разведки мл. сержант Шубин благодаря своим организаторским способностям сумел сплотить крепкий коллектив разведчиков, выполняющих важные ответственные задания командования. Мл. сержант Шубин является образцом для своих подчиненных. Он храбр, энергичен и эти качества привил своим бойцам. Командуя взводом пешей разведки за период с 25.11.43 г. по 22.2.44 г. захватил 10 контрольных пленных и уничтожил 32 гитлеровца, причем мл. сержант Шубин лично уничтожил огнем из снайперской винтовки 10 гитлеровцев. За это время взяты трофеи: пулемётов 2, автоматов 9, винтовок 5, пистолетов 6, биноклей 4. Выполняя задачу по захвату пленного противника, захватил пленного и лично уничтожил унтер-офицера. Несмотря на трудности задача была выполнена. Пленный направлен в штабдив и дал ценные сведения…»

Из представления к награде младшего лейтенанта Шубина орденом «Красное Знамя»: «Выполняя боевое задание командования 22 марта 1944 г. в районе Городешное по захвату контрольного пленного, развед.группа под командованием т. Шубина в составе 20 человек встретилась с разведкой противника в 55 человек. Несмотря на численное превосходство противника в людях и вооружении т. Шубин вступил в бой, в ходе которого было истреблено до 10 солдат и офицеров противника и взято три пленных, остальные были рассеяны огнем наших разведчиков. За время командования взводом т. Шубин захватил 21 контрольных пленных и за это время истреблено до 30 немецких солдат и офицеров».

Приведённое выше представление командира полка Г.Б. Саакяна предполагало награждение Г.Г. Шубина орденом «Отечественная война» 2-й степени, но решением комдивизии А.Я. Хвостова награда была повышена до ордена «Красное Знамя».

Самый трагический случай в военной биографии Г.Г. Шубина произошёл за год до окончания войны. Ему пришлось услышать смертный приговор себе самому. И этот приговор был сделан не немцами, а своими, русскими.

Зимой 1944 г. в окрестностях Невеля и Витебска группа Шубина получила задание установить связь с партизанами. Однако фашисты окружили партизанские леса таким плотным кольцом своих войск, что прорваться сквозь него после выполнения задания оказалось невозможным. Было решено выходить обходным маневром.

Шубин вёл разведчиков по немецким тылам почти полтора месяца. На сорок третьи сутки они вышли, наконец, к линии фронта, но попали в расположение не своей, а соседнюю армии. И тут случилось страшное. Дежурный офицер-капитан не поверил, что перед ним советские разведчики. В голодных, небритых, грязных, без погон и документов солдатах ему привиделись дезертиры-власовцы.

Двадцать шесть шубинцев разоружили, оставили в одном нижнем белье и заперли в сарае, пообещав наутро расстрелять. К власовцам на фронте относились так же, как и к предателям-полицаям. Чаще всего расстреливали на месте без суда и следствия: за четыре года войны так погибли около 150 тысяч солдат и офицеров. А если их и не расстреливали, то отправляли в лагеря, откуда всё равно не возвращались и где умирали медленной смертью от истощения, туберкулёза, неимоверной работы или ножей уголовников.

В такой ситуации верующим разведчикам оставалось лишь молиться перед неизбежной смертью, а неверующим проклинать судьбу за такой глупый конец.

Тому, что трагедии не произошло, шубинцы были обязаны своему командиру. Дважды Георгий Георгиевич умолял часового нарушить приказ и позвонить в штаб его дивизии или армии. Дело могли решить буквально считанные минуты. К чести часового он, действительно, дважды звонил в штаб: видимо такими словами просил его Шубин, что нельзя было не поверить. Наконец, под самое утро к ним приехал начальник разведотдела штаба 4-й Ударной Армии подполковник А.М. Быков. Он-то и спас героев от смерти. Шубин потребовал вернуть ему отобранный при задержании трофейный пятнадцатизарядный браунинг с рубином на рукоятке. Разведчики считали его своим талисманом. Подполковник Быков пригрозил расстрелять капитана, если тот не вернёт оружие. Угроза подействовала. Уезжая, Шубин в сердцах бросил арестовавшему ему молодому офицеру: «Учти, капитан, если встретимся ещё раз, я до утра ждать не стану».

Заслуги Г.Г. Шубина очень серьёзны. Можно утверждать, что в его 348-м полку свелись до минимума так называемые «разведки боем», когда ради взятия «языка» командование приказывало идти в бой. Потери при этом были немалые. Шубин же сберёг жизнь сотням своих однополчан и при этом сохранил своих разведчиков. Все знали, что уходя в разведку, «Георгич» просил и приказывал: «Добыть пленного, но и вернуться всем живыми!».

На фронте негласно считалось, что за «языка» можно «положить» до пяти своих солдат. Такой «нормы» шубинцы не знали. Лишь однажды они принесли с тобой тела пятерых своих друзей. Но в тот раз привели и двадцать семь пленных!

Однополчанин Г.Г. Шубина сержант В. Мальгин написал другу следующие строки:

 

Разведчик Шубин. Кто не знает

И не гордится в части им?

Не каждый ли из нас мечтает

Быть славным воином таким!

По неизведанным болотам,

Где не прошла ничья нога,

Ходил он смело на «охоту»

С винтовкой верной на врага.

То в тьме сливаясь с белым снегом,

То превращённый в тёмный куст,

То застывая пнём с разбега,

Тушуя снега звонкий хруст;  –

То, притаясь повадкой кошки,

В сугробе рыхлом нем и тих, -

Он обмануть умел сторожкий

Дозор немецких часовых.

Он вырастал виденьем белым,

Рождаясь смертью из пурги,

И перед немцем ошалелым

Торчало дуло…Убеги!

С друзьями храбрыми бывало

Ходил он в бой – один на трёх;

От острия его кинжала

Не первый немец уж издох.

Врагам не дешево он стоит,

Не раз дрожали «языки»

При виде нашего героя,

Вращая круглые зенки.

Как лист осины трепетали

(Куда девалась только спесь!)

– О, это Шубин! Мы пропали

«Капут» самим, «капут» наш честь…

 

И слава тем, чье имя фрицу

Страшней холеры и чумы,

Кто им кошмаром ночью снится –

О том слагаем песни мы.

Недаром, видно, грудь героя

Сияет славой в орденах.

Здоров же будь, отважный воин,

На славу нам, на страх врагам!

 

Боевые награды Г.Г. Шубина

Георгий Георгиевич Шубин был трижды ранен, дважды его родным приходили сообщения: «пропал без вести».

Перед самым концом войны Георгий Георгиевич женился на выпускнице физического факультета Московского университета Вере Васильевне Дмитриевой, сестре его сокурсника Владимира Дмитриева. Её дед по матери, иерей Михаил Касимов, был московским священником.

В семье Шубиных родились двое детей: сначала сын Владимир (1946–1985), а через пять лет – дочь Надежда. Оба пошли по стопам отца, стали биологами. Владимир окончил Московский лесотехнический институт, работал директором Кандалакшского заповедника. Надежда обучалась на биофаке Владимирского государственного педагогического института и стала вирусологом, кандидатом биологических наук.

 

После демобилизации Георгий Георгиевич Шубин работал дрессировщиком на киностудии «Воентехфильм», где он встретился с известным кинорежиссёром Александром Михайловичем Згуриди (1904 – 1998), впоследствии создателем и ведущим телепередачи «В мире животных» (1968 – 1975 гг.)

В совместных мечтаниях родилась мысль образовать при киностудии особое подразделение – «зообазу», где содержались бы животные, приученные к киносъёмкам. Предполагалось, что высококвалифицированные специалисты-дрессировщики будут приучать животных не бояться человека, выполнять необходимые задания и даже эффектные трюки. Однако превращать животных в совсем ручных, берущих пищу из рук каждого встречного было нельзя. У них следовало сохранить естественную осторожность и все естественные привычки.

В 1946 г. по просьбе А.М. Згуриди Георгий Георгиевич подыскивал место для такой зообазы и остановил свой выбор на окрестностях деревни Леоново, что рядом с городом Петушки, почти на границе Московской и Владимирской областей. Первоначально до зообазы добирались от Петушков, но благодаря хлопотам Г.Г. Шубина управление Горьковской железной дорогой утвердило остановочный пункт электричек у самой зообазы. По имени соседней деревни остановку назвали «платформа Леоново», а новую организацию – «Зообазой Московской киностудии научно-популярных фильмов».

С 1949 г. по 1950 г. Шубин исполнял обязанности начальника зообазы, формально находясь в должности дрессировщика первой категории: готовил «артистов» из медведей, волков, рысей, лосей.

Зообаза в Леонове была первой в мире: здесь снимали свои фильмы все отечественные и  многие зарубежные  киностудии. Лишь несколько лет спустя подобные организации появились в Европе и в США.

 

Владимир Шубин и писатель В.М. Песков на Белом море

Однако с зообазой вскоре пришлось на время расстаться. Приказом по Главному управлению по заповедникам от 31 декабря 1949 г. Георгий Георгиевич получил назначение на должность директора Печоро-Илычского заповедника. Заповедник был основан ещё в 1920-е гг. и располагался в междуречье рек Печоры и Илыча. В конце 1930-х годов в заповеднике начались работы по реакклиматизации бобра, некогда населявшего бассейн Печоры, но полностью истреблённого в конце прошлого века. Ко времени прибытия Шубина бобров в заповеднике уже отлавливали для расселения в другие районы Коми АССР. 

 

Г.Г. Шубин на зообазе в Леонове

В 1956 г. при заповеднике было создано лосе-промысловое хозяйство. Одновременно был собран уникальный массовый материал по биологии печорской популяции лосей. Кроме организации хозяйства, по инициативе Г.Г. Шубина и замечательного учёного-биолога Евгения Павловича Кнорре (1902–1986) в 1950 г. в заповеднике, в поселке Якша была создана первая в мире опытная лосеферма, ставшая его главной достопримечательностью. Главной целью организации лосефермы было одомашнивание лося, как мясного, молочного и ездового животного.

С июля 1958-го до конца октября 1960 г. Г.Г. Шубин работал директором Воронежского заповедника, а с ноября 1960-го года участвовал в организации Волжско-Камского заповедника, где тоже некоторое время был директором. В связи с политикой резкого сокращения числа заповедников в 1961 г. эту работу пришлось оставить.

Последним (с августа 1971 по февраль 1973 гг.) заповедником Г.Г. Шубина был Марийский заповедник (ныне заповедник «Большая Кокшага»), где работал заместителем директора по научной работе. 

 

С волчатами на съёмках фильма «У крутого яра». Крайний слева  Г.Г.Шубин,
крайний справа – его сын Володя. Фото 1961 г.

В 1961 г. Г.Г. Шубин вернулся в Подмосковье, где с мая месяца вновь стал начальником зообазы и главным дрессировщиком при Московской ордена Красной Звезды киностудии научно-популярных фильмов. (В 1966 г. киностудия была переименована в «Центрнаучфильм»). С этого времени семья Шубиных окончательно поселилась во Владимирской области: сначала на зообазе в Леонове, а затем в городе Петушки. 

Шубин Георгий Георгиевич

С 1961 по 1969 гг. с участием зверей зообазы было снято около 200 кинолент. Особенно запоминающимися были съёмки таких художественных фильмов самого А. Згуриди – «Лесная быль» (1949) и «Лесная симфония» (1967), а также «У крутого яра» (1961), «Верьте мне, люди» (1964), «Война и мир» С. Бондарчука (1965–1967), «Дерсу Узала» (1975).

Особенно выделялись фильмы, где животные становились центральными фигурами, фильмы о людях и зверях: «Повесть о лесном великане» (1954), «Здравствуй, Латуня» (1964), «Зачарованные острова» (1965), «Король манежа» (1969 г.), «Король гор» (о медведе-великане, 1969) и др. Одна из таких кинолент получила название «Тропой бескорыстной любви». Её снимали в 1969–1970 гг. по мотивам рассказов прекрасного писателя В.В. Бианки. Автором сценария и режиссёром-постановщиком фильма был А.А. Бабаян. Фильм рассказывал о трогательной любви лесного сторожа и рыси, которую сторож выкормил, выходил, а её украли и отдали в зверинец. Роль рыси в фильме исполнял шубинский любимец по кличке «Кунак».

Каждый фильм становился неповторимым не только с точки зрения сценария или игры актёров, но и по причине участия в нём животных. Фильм «Война и мир» требовал сцен псовой охоты Ростовых на волков, а в фильме «Верьте мне, люди» волки должны были напасть на убежавших из лагеря заключённых.

Георгий Георгиевич был замечательным дрессировщиком животных, умело приручавшим самых любимых своих зверей – волков. При его участии было снято множество фильмов, в десяти из них он снимался как дублёр в сценах с волками, рысями, медведями.

 

В 1973 г. у Г.Г. Шубина резко ухудшилось самочувствие. Друзья устроили его в московскую клинику, но болезнь оказалась запущенной. 15 апреля 1973 года Георгий Георгиевич скончался.

Командир полковой и дивизионной разведки был погребён на кладбище древнего погоста Крутец (ныне село Леоново) в полутора километрах от созданной им зообазы. Похороны проходили с воинскими почестями, а его друзья – разведчики, работники зообазы и киностудии, охотоведы, профессора – пока были живы, писали семье письма и приезжали на кладбище.

 

Ко многим телеграммам с соболезнованиями семье Шубиных, пришедшим из всех «шубинских» заповедников, прибавилась телеграмма из далёкого Еревана. Гвардии полковник Г.Б. Саакян, бывший командир 348-го стрелкового полка выражал свою глубокую печаль по случаю кончины «доброго боевого друга, лучшего разведчика и опытного командира».

Уже после кончины Георгия Георгиевича его друг Михаил Шилов прислал семье Шубина в Петушки очень трогательные стихи о своём товарище:

 

А как прожили жизнь другие,

Пройдя дороги фронтовые,

Подчас с начала до конца –

Войны победного венца?

 

Мы с Жоры Шубина начнём,

Он по наградам – чемпион,

 И Жуковым самим замечен,

И в мемуарах он отмечен

 

Лихой разведчик! Для него

Не повстречалось ничего,

Пред чем бы спасовать он мог.

В стихии боя он – как бог!

 

Три «Красных Знамени» подряд

Над сердцем у него горят

И ряд ещё наград иных,

Не помню точно уж каких.

 

Потом, уже на мирной ниве,

Работал Жора в Петушках

Там он для кинематографии

Держал в вольерах всякий страх:

 

От лося, рыси и до волка.

В том было много толка.

Волк Жору сильно покусал,

Он в заповедник путь избрал.

 

Судьба была не справедлива

К герою мировой войны.

Ему бы жить да жить счастливо,

Да годы были сочтены.

Поделитесь с друзьями

Отправка письма в техническую поддержку сайта

Ваше имя:

E-mail:

Сообщение:

Все поля обязательны для заполнения.