Главы 4 - 8 

4-я глава. Конфискация 1456 года и её содержание

Поскольку первое упоминание в 1401-1402 гг. сильно запаздывает относительно основания острога на Любосивли, необходимо остановить внимание на образовавшемся хронологическом перерыве, в течение которого сын Чета успел погибнуть от руки демократического вечевого порядка, вечников, а внук Дмитрий Зерно - прибыть в число слуг Ивана Калиты.

Непосредственные известия о Четрековском в XIV веке до нас пока что не дошли, но история села обнаруживается в судьбе того удела, где Четрековское упоминается, в судьбе удела, завещанного князем Владимиром Андреевичем Храбрым сыну его Андрею. Этот Радонежский удел документально оформлен и очерчен в завещании Ивана Калиты. Он был дан завещателем его супруге Ульяне в конце 30-х годов века. Великий князь завещал «княгине своей с меньшими детьми… Радонеж, Бели, Воря, Черноголовль…», т. е. 1) Верхнюю Ворю с притоками, 2) Междуречье притока Учи речки Вязь - притока Вори речки Талицы, 3) Бассейн среднего течения Вори, 4) Бассейн притока Клязьмы Черноголовки.

Радонежский удел, до его завещания Ульяне, пользовался пристальным вниманием Ивана Даниловича Калиты.

В житии Сергия Радонежского, принадлежавшего перу его ученика, Епифания, сообщается, что этот Великий князь поставил в Радонеже своего наместника Терентия Ртища; даровал через него радонежским людям «льгота многа», обещал дать «великую ослабу». Духовные грамоты и другие акты XIV века называют особенно большое количество присвоенных Калитой в уделе Ульяны боярских и других частного происхождения сел. Это известные нам Рязанцы на Хомутовке, Мишнево, какое-то Неклюдовское (вероятно, Кармолино), Покровское и Путиловское на Воре, Поповское (Образцово?) на Уче, Протасьевское, основанное, видимо, родоначальником тысяцких - где-то по соседству, и много других. Среди них, надо думать, было и Четрековское, т.к. удел Ульяны с Радонежом и лишь с небольшими изменениями в его составе, перешел после смерти Ульяны к ее внуку Владимиру Андреевичу Храброму.

История Радонежского удела и острога на Любосивли в его составе не была продолжительной.

Сын Храброго Андрей владел селом всего лишь 16 лет. Уже в 1426 г. радонежский князь погиб от морового поветрия. Удел был унаследован его племянником Василием Ярославичем. Судьба этого князя, владевшего Радонежем с 1426 по 1456 гг., не была благополучной. На стороне Великого князя Василия II он сражается с мятежником Шемякой; в период временных успехов Шемяки, он остается верен Василию II. Великий князь, восстановив свои права, утверждает Василию Ярославичу его наследственный удел, но… в 1456 г. сажает его за решетку. За что был посажен Василий Ярославич, законно или облыжно - мы не знаем.

В 1456 г., в порядке конфискации, удел и интересующее нас село на Любосивли вновь, как при Калите, стало великокняжеским. Василий Ярославич умер в тюрьме в Вологде в 1483 г.

Документов удельных князей Андрея Владимировича и Василия Ярославича по Четрековскому в XV веке мы не имеем. Зато дошедшая до нас запись писцовых книг 2-ой половины XVI века, где ему посвящено несколько страниц, 150 строк, настолько подробна, что позволяет представить судьбу села XV века 1. Эта запись, рельефно отражая экономический кризис в царствование Грозного, весьма колоритна. Она говорит о пашне, поросшей лесом, о деревнях, превратившихся в пустоши, о несоответствии жилья наличному населению, она пестрит, эта запись, словами «преж того».

Подобрав все эти «преж того», мы имеем объективную картину села в XV - первой половине XVI веков.

Село в великокняжеских руках оказывается в расцвете своего хозяйственного развития. Эта крупная вотчина по всему течению Любосивли.

На площади в 50 квадратных километров вотчинный центр окружало 40 деревень, 2500 десятин пашни, 150 десятин лесу. Вотчинные луга давали 700 копен сена на 3-4 сотни голов скота.

В сорока деревнях, при трех дворах на каждую и трех душах на избу, проживало минимально 4-5 сотен землепашцев. Хозяйство было натуральным. Ремесло обслуживало, как и в соседнем, более изученном Радонеже, только свою вотчину, да двор князя.

Кормил щелковский суглинок, раскисленный золой недавно еще выжженного леса, добрый суглинок, где охотно растут дубы, где яблоня всегда плодоносила и без удобрения. Но рожь - не яблоня и не дуб. Зола первоначального удобрения выветривалась, навозу, как это видно, из соотношения земли и скота, не хватало. Поля тощали. Ремесло в качестве основного дела не могло не манить любосивльских землепашцев и их князей.

И вот про «преж того» все той же записи, в описываемое время деревня Самсонова на Любосивли стала Фрязиновой - Фрязиной, имело место пожалование одной деревни в большом великокняжеском поместье. Это первое упоминание о населенном пункте, где через 350 лет выстроен молодой советский город Фрязино.

По свидетельству акад. М.Н. Тихомирова, приток итальянцев особенно усилился во 2-ой половине XV века. Будучи представителями дефицитных профессий, эти мастера принимались охотно и поощрялись.

За фрягами снаряжались в Италию посольства. В 1472 г. послы «приведоша с собою к великому князю мастеров пушечных и палатных и стенных».

Известны случаи пожалования фрягов землями и селами.

«17 мая 1492 г. органный игрец Иван Спаситель Фрязин, каплан постриженный Августинова закона белых чернецов, закона своего отрекся и чернечество оставил, женился, взял себе в жены Алексеевскую вдову Серинова, и князь великий его пожаловал селом» [5а].

Есть некоторая возможность отгадать, что это было за село. Иван Спаситель Фрязин попал на Русь по явному недоразумению. Католицизма здесь сильно опасались. К органам относились как к заведомо греховному и вражескому. При любом совершенстве органного мастера был этот фрязин полностью лишним человеком. Этот лишний человек, по какой-то ошибке привлеченный на Русь, старался угодить новым хозяевам, даже отрекся от своей веры и принял веру новых хозяев.

Перед лицом общественного мнения Фрязинской колонии в Москве никчемного органного мастера надо было как-то пристроить. Вот и дали: на словах - село, на деле - Самсоновку 2. Из дальнейших документов по вотчине следует, что органный игрец и в деревне не прижился.

Примечания

1 См. Приложение 1, выписку из писцовых книг 1584-1586 гг.

2 Автор изложил свою версию происхождения селения Фрязино и его первого упоминания. Документальных источников подтверждения этой версии мы не нашли. По известным нам документам деревня Фрязинова Самсоново тож впервые упоминается в 1584-1586 гг. В то же время у Вологды имелось два села Фрязиново.

5-я глава. Сувенир царственного брака

За пожалованием деревни последовали два события: пожалование вотчины и переименование его центра. Четрековское было переименовано в Гребнево и пожаловано потомкам Протасия 1.

Это потомство представляло младшую ветвь рода. Старшая, после казни претендента в тысяцкие, вымерла в Твери. Воронцовы, потомки Федора Воронца, двоюродного брата злосчастного претендента, перенесли свою деятельность в Северную Русь, в Пошехонье и другие места севера, откуда можно было, не сталкиваясь слишком часто с великим князем московским, вести дела с Новгородом. Дела были удачны.

Воронцовы обзавелись в Пошехонье богатыми вотчинами. Середина XV века застает их опять в Москве, застает в фаворе.

Наряду с Кошкиными, это - один из двух первейших боярских родов Москвы XV века, положение которых было устойчивей, чем у многих князей Рюриковичей.

Воронцовы заметно и удачно служили Ивану III и его сыну. Иван Никитич Воронцов по грамоте 1474 г. мог явиться «поручителем по князе Данииле Холмском», очевидно, заподозренном в какой-то шаткости [4а (466)].

Воронцовы в качестве воевод Ивана III совершают ряд успешных походов, расширявших и укреплявших границы возникающего царства.

За эти заслуги поместье и вернулось в лоно старых хозяев.

Омрачить пожалование села именем, неприятным для Воронцовского уха, именем Чета, было неудобно. Село было переименовано в Гребнево. Переименование совпадает с кульминационным пунктом культа Гребневской или Гребенской Богоматери, ее чудотворной иконы.

Культ Богоматери, фетишизация этого образа знаменательны для всего европейского средневековья. Так же и для средневековья русского.

Из-за икон Богоматери воевали, их брали в плен, в них видели залог всех успехов. Глава русской церкви митрополит Московский Петр собственноручно писал Богоматерь.

В городке Гребени, на победоносном пути с Куликова поля, Донскому была поднесена жителями Икона Богоматери, прославившаяся у них чудотворениями и получившая «от сего наименование Гребневской. Великий князь с верою принял сию икону и по прибытии в Москву велел поставить ее в Успенском соборе» [5б].

90 лет спустя Иван III ставит церковь для Гребенской иконы на Лубянской (Дзержинского) площади в Москве, на углу улицы Мясницкой (Кирова) и проезда Серова.

На медной доске в снесенной сейчас церкви (1933 г.) значилась дата ее основания - 6980 (1472) г. Церковь, по свидетельству надписи, была построена «блаженныя памяти великим государем князем Иоанном Васильевичем» по его обещанию, данному «в то время, когда он шел смирять войну в Новгород, между гражданами происходившую» [5в]. Таков официальный мотив боголюбивого деяния Ивана III. Надпись носит дипломатический характер. Истинные мотивы храмостроения в условиях 1472 г. были иными.

Обстоятельства 1472 г. крайне примечательны. Это год официального превращения Московского княжества в Царство Московское и всея Руси, год блистательной женитьбы московского князя на наследнице византийских императоров. Ход этого политического дела заслуживает нашего внимания как со стороны фрягов, так и со стороны Воронцовых 2.

В год рождения Ивана III католический Рим сделал попытку включить Москву в сферу своего влияния. В этом 1440 г. «прииде из Рима митрополит Исидор, несыи крыж. перед собою и глаголя тако, яко съединили есмь на сём сборе всточныя церкви с западными… и того дне служил и рече в первых: «Помяни господи папу Римского». Князь же великий (Василий Темный. - М.Б.), слышав то, и все епископи… и пакы всем сие богомръзко вменися… и тако обличивше и истязавше о сем Исидора, поимаше его… и посадиша в монастыри у Чюда».

На следующий год Исидор сбежал «к Риму, к папе своему». В 1469 г. Рим выступает с новой тактикой. «…тоя же зимы февруария 11 прииде из Рима от гардинала Висариона грек, Юрьи именем, к великому князю с листом, в нем же писано, что есть в Риму деспота Аморейского Фомы… дщи его, именем Софиа, православная христианка… Тогда приидоша и Фрязи Карло именем, Ивану Фрязину, московскому денежнику, брат болшеи, да братанич стареишаго их брата сын Антон…».

«… Тоя же весны Марта 20 послал (князь великий. - М.Б.) Ивана Фрязина к папе Павлу и к тому гардиналу Висариону… Папа же князя великого посла Ивана Фрязина много чтив и отпустил его к великому князю с тем, что дати за него ту царевну…».

Переговоры успешно закончились. Денежник Фрязин возглавил посольство для сопровождения Софьи Палеолог в Москву.

В посольстве 1472 г. «по царевну по Софью в Рим» денежник Фрязин вел себя неосторожно. В Риме «он отвергся веры христианския, звался Фрязином их веры, а крещение наше потаил, и все творил тамо, яко же и они творят».

Мало того, Иван Фрязин тайно от Ивана III взялся обслуживать посольство венецианского дюка (дожа) в Большую Орду за ратной помощью против досаждавшего Венеции турецкого султана.

Тайное, однако, стало явным уже в процессе свадебного празднества.

Князь великий «повеле поимати Фрязина, да оковав, послал в Коломну, а дом его повеле розграбити, и жену и дети изнимати, а того Тривизана (венецианского посла. - М.Б.) поимев, хоте казнити». Только по заступничеству бывших на свадьбе послов и гостей князь смягчился, отменил казнь и ограничился заточением. «Прочих фряз и греков дръжа князь великий у себя 11 недель, и честь им вздал велику и дары многы подавал им» [6].

После исключительно крутых мер по измене денежника Фрязина 11-тинедельное чествование было необходимо. Надо было изгладить инцидент из памяти.

Свадьба сыгралась на славу, хотя поводов для царского беспокойства хватало до самого прибытия невесты. Нелегко было обходительно принять невесту, отстраняя католицизм легата, ее сопровождавшего.

В ноябре 1472 г. игралась свадьба, а в июле того же года освящалась церковь. 28-го июля Гребенская Богоматерь была перенесена крестным ходом в новую церковь, обзавелась домом после вековых гостин в Успенском соборе [7].

28-го июля до сего времени празднуется в Гребневе.

Боголюбивый поступок предстает перед нами в виде авансового платежа господу Богу за столь необходимое содействие успеху политического брака. За содействие в крупном шаге к самодержавию. Такой платеж нельзя было делать явно. Пришлось вспомнить, пусть и не совсем кстати, о новгородском походе.

Даруя Четрековское, переименовывая его в Гребнево, жаловался сувенир царственного брака, нового возвышения Москвы.

Примечания

1 Это предположение о переименовании села и о пожаловании его потомкам Протасия впервые высказано М.С. Баевым.

2 Воронцовы - будущие владельцы Гребнева ранее 1577 г.

6-я глава. От Воронцова к Богдану Бельскому, опять к Воронцовым, и, наконец, к Трубецким

Сувенир не принёс счастья Воронцовым. Очередной документ, по селу, упомянутая запись писцовых книг Грозного отражает катастрофу рода и разруху в вотчине.

Перерастая в Россию, Русь Ивана Грозного переживала болезненный кризис роста. В 20 раз увеличилась территория, зародился общерусский рынок, определилось незаурядное положение на европейской международной. Резко возрастал государственный аппарат. На царскую службу широким потоком привлекались дворяне, дети барские, люди новые.

Старое сословное боярство было расколото надвое террористической системой опричнины. Воронцовы усердно, но незадачливо служили в скользкой опричной среде. Еще до ее образования род потерял двух представителей: думного боярина Федора Демида Семеновича с племянником Василием Михайловичем. Они сложили головы на плахе в 1546 г. по горячности государя, не потрудившегося проверить ложный донос. Не повезло и в опричнине. В это страшное время у отдельных представителей рода нервы не выдержали страшного напряжения грозных дней. Фамилия Воронцовых появилась в стане Курбского в Польше, идеологически примкнув к царским врагам.

Гребнево было отобрано у живого владельца, окольничьего и опричника Василия Федоровича Воронцова 1. Мало того, отобрано у воеводы действующей в Ливонии рати. Только через 4 года после записи писцов о конфискации В.Ф. Воронцов пал в бою под Кесью 2. Примерно в таких же обстоятельствах погиб в это время известный опричник Малюта Скуратов, некоторые еще померкнувшие светила грозного времени. Свои ли или вражеские пули их сразили? Это осталось неизвестным.

Таков был трагический финал верной службы Воронцовых Грозному царю, его деду и отцу. Знаменитый род сошел с политической сцены.

После новгородского дела И. Воронцова и князя Вяземского Грозный отдал Гребнево Бельскому.

Новый владелец Гребнева, при всех своих способностях, также не оказался находкой в государственном аппарате Руси. Он в свете своих последующих деяний представляется типичным политическим карьеристом, легко идущим на беззаконие.

Будучи «началосоветен и приближен» к последней жене царя Марии Нагой, к Нагим вообще, Бельский с А. Щелка-ловым и Н.Р. Юрьевым вел не увенчавшееся успехом сватовство (Грозный - Мария Гастингс, английская принцесса).

Бельского считают дядькой и опекуном царевича Дмитрия, однако, при царе Федоре, когда Нагих и Дмитрия удаляют в Углич, Бельский легко изменяет царевичу, сыну своего благодетеля, «отъезжает от молв мира» в Нижний и там «во обилии и многом покое» стоит в стороне от угличской драмы.

Он друг и свояк Бориса Годунова, но польский канцлер Андрей Сапега не без оснований называет его в числе 4-х претендентов на русский престол. С Лобного места он агитирует народ в пользу Годунова, оставаясь его противником. Нейтральной, едва ли не благожелательной, была его позиция относительно самозванца.

Суммарные хозяйственные цифры записи развертывают перед нами бедственное положение вотчины, более половины деревень которой необитаемы. Большие современные деревни - Назимова, деревня Новая - стоят пусты.

Из 1450 га пахотной земли 500 га заброшены давно, 5-10 лет назад, успели порасти лесом. Писцы во всех 20-ти деревнях «живущих» насчитали только 71 обитаемый двор, а людей - 73 человека [8].

История экономического кризиса в конце XVI века вполне четко указывает, куда отхлынуло население Подмосковья в это время.

Не подлежит сомнению, что и гребневские землепашцы, доведенные до отчаяния чрезмерными поборами, подались на чернозем - за Тулу, за Калугу, на Дон, благо плодородные окраины русской земли уже значительно меньше прежнего страдали от татарского разорения.

Уход был массовым. Те, кто остались, эти 73 человека 71-м дворе, это не семьи. Это осколки семей, неспособные к передвижению, старики, калеки…

Вот какие крестьяне были отпущены на волю 3 Борисом Годуновым после расправы с Бельским в 1601 г. Отпуск на волю шел в разрез со всей политикой царя Бориса, с политикой закрепления крестьянина за землей, за землевладельцем, политикой отмены Юрьева дня.

В опустевшем Подмосковье эта политика теряла смысл. Некого было крепостить. Требовалось милости. Борис умел быть великодушным. Традиционным жестом царя было браться за ворот рубахи, последней рубахи, которую он был готов, по его словам, разделить с народом.

Недаром последний, по приходе к власти, осыпает Бельского своими милостями. Опасаясь враждебного влияния, Годунов удалил Бельского строить город Царев-Борисов под Харьковом. Однако строительство, как и наместничество в Нижнем, приобретает характер крамольный. Расплата за антигодуновскую деятельность последовала в 1601 г. Бельского за «измену» приговорили к смерти. Помиловали и, выщипав бороду, сослали в низовые города, в тюрьму. Имущество было конфисковано. Крестьяне Бельского были отпущены на волю.

Отметив смену владельцев гребневской вотчины, запись писцовых книг Грозного развертывает пред нами картину самой вотчины.

Из 45-ти населенных пунктов записи сохранилось 4 только 7-8. Остальные 37 до нас не дошли, хотя некоторые поддаются все же локализации. Так, деревня Малое Сотниково (Реткино) располагалась где-то при фрязинском озере, поскольку в ее угодьях было «лесу болота в бревно и в жердь в длину на версту, поперек на полверсты…», а это и есть то торфяное болото, на месте которого, после выработки торфа в XIX в., появилась впадина, на дне которой остались рельсы и вагонетки. В начале XX века она заполнилась, по словам стариков, в одну ночь почвенными водами и образовала современное озеро Большое.

Совпадение современных размеров озерной впадины с размерами, приводимыми записью, положительно характеризуют географическую сторону документа. Запись велась по натуре и лишь сверялась с предшествующими описаниями. «…А в приправочных книгах та деревня… не писана» - предупреждает запись о несовпадении документации с натурой в части все того же Малого Сотникова.

Гребневских крестьян освободили. Однако это освобождение умирать в крайне недородные первые годы века отнюдь не исключило села из политической и социальной борьбы наступившего Смутного времени. Наоборот, в 1611-1612 гг. вотчина оказалась опорным пунктом прогрессивных сил на последнем национально-освободительном этапе этой борьбы.

Освобождением крестьян не ограничились, несомненно, мероприятия царя Бориса по Гребневу. Оно было возвращено вдове исконного владельца Василия Федоровича Воронцова, Марии Васильевне, наиболее ранние сведения о которой мы находим во «Вкладной книге» Троице-Сергиева монастыря. 23 февраля 1588 г. здесь было записано от нее в приход 20 рублей «по душе мужа» В.Ф. Воронцова. Вклад вполне понятен. Исправный помин души убиенного требовал уже стимулирования. Со времени гибели Воронцова под Кесью истекало ровно 10 лет [8а].

Богобоязненная и верная памяти мужа жена прожила до глубокой старости, пережив вместе с двумя дочерьми бурное и «смутное» начало XVII века! В царствование Михаила Федоровича Романова они вошли с ореолом мучениц. В 1613 г. эти Воронцовы - в особой чести у двора, прежде всего, у матери царя Михаила, великой старицы, насильственно постриженной Борисом Годуновым, инокини Марфы. По общему мученичеству, Воронцовы ей как родные. Освоившись мало-мало на престоле, царь под явным руководством Марфы благодетельствует родных и близких. Не забыли при этом и Воронцовых. В октябре 1613 г. Марья Васильевна, ее дочери Анна и Авдотья были награждены «камками». Эти шелковые, покрытые рельефным рисунком, ткани относились к драгоценностям. Великая старица «правительственной» наградой как бы компенсировала «мученичество» Марьи и потерянную в невзгодах молодость ее дочерей, чрезмерно засидевшихся в невестах [8б].

Это последнее известное нам прижизненное упоминание о Марье Воронцовой. В писцовых книгах 1623-1624 гг., в записях по Гребневу и другим ее вотчинам она фигурирует уже как предшествующая владелица. Значит, до этих лет она не дожила. А село Гребнево записано в этих книгах за боярином князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким «по жалованной грамоте 7131 (1623) года» [9]. Грамота оформляла переход не иначе как в качестве приданого (1618 г.). В этом году засидевшаяся невеста, Анна Васильевна Воронцова, надо думать, нашла-таки мужа, притом именитого мужа, вошедшего в родословия Трубецких «Спасителем Отечества».

Гребнево перестало ходить по рукам и на целых 200 лет нашло в лице Трубецких новых и, наконец, прочных хозяев.

Анна Васильевна Воронцова, став Трубецкой, приобрела приличествующее придворное положение. По сохранившимся спискам царицыных приезжих боярынь она занимает почетное место, сперва в начале второго, затем в конце первого десятка приближенных царицы [10].

Брак Трубецкого, принесший ему немолодую жену и Гребнево, находится в каком-то необъяснимом контрасте с внушительными заслугами Спасителя Отечества и с более ранними наградами, такими как вотчина Вага, во все течение притока Северной Двины, Ваги, во главе с городом Шенкурском размером 800 кв. верст!!!

О заслугах правителя Московского государства и о его награждении по свежему следу событий говорит соборная грамота 1613 г.:

«Божиею милостью Великих государств Российского царствия митрополиты, и архиепископы, и епископы, и архимандриты, и игумены, и веся священный собор, и цари, и царевичи разных земель, которые служат в Московском государстве, и бояре, и окольничие, и стольники, и стряпчие, и дворяне, и приказные люди, и дворяне из городов, и дети Боярские, и всякие служивые и гости, и торговые и всяких чинов люди московского государства приговорили Боярину и Воеводе, князю Дмитрию Тимофеевичу Трубецкому дати в вотчину Вагу со всеми волостьми и с доходы… за его боярина князя Дмитрия Тимофеевича к Московскому государству многия службы, и за радение, и за промысел, и за дородство, и за храбрство, и за правду, и за кровь…».

Нарисовав вполне правдивую картину польской оккупации 1611 г. с пожарами и избиениями жителей, перечислив огромные государственные заслуги Трубецкого, грамота приводит крайне важный и, тем не менее, часто пропускавшийся в русской истории факт всенародного выдвижения Трубецкого на пост правителя Земли Русской.

«…И мы, видя его на… мщенье всем сердцем подвижна, собрался к нему, и за его разум и премудрость, и за дородство, и за храбрость, и за правду, и за ревнительство по святых божиих церквей, и по великородству его, в Московском государстве правителем избрали, и пришед под Москву большой каменный Царев город (Китай-город. - М.Б.) все ворота и башни взятием взяли, а после того новой Девичий монастырь» [11].

Итак, до прибытия Минина и Пожарского, Трубецкой был Московского государства правителем, освободил Китай-город и Новый Девичий монастырь. Далее перечисляются его боевые заслуги совместно с Пожарским, бои в Москве, взятие Кремля, поход на Москву самого Сигизмунда.

«И как учинилось ему ведомо, что промыслом и радением и храбрость… князя… Трубецкого, да князя… Пожарского, царствующий город Москва… взят… король побежал от Волока с великим страхованием в Польшу…».

Под грамотой подпись: дьяк Петр Третьяков. На обороте 25 подписей собора. Среди них Дмитрий Пожарский, Троице-Сергиева монастыря Архимандрит правдолюбец Дионисий, знаменитый публицист, Троице-Сергиева монастыря келарь, Авраамий.

Соборная грамота 1613 г. на основе только что прошедших подвигов рисует Трубецкого наряду с Пожарским подлинным героем, истинным освободителем от интервентов, первым за царской фамилией человеком в государстве. Таким он шел на коронации Михаила в 1613 г. Что же привело Трубецкого к столь неравному браку в 1618 г.?

Михаил Баев

1 По новым сведениям, гребневская вотчина перешла Б.Я. Бельскому в 1576-1577 гг. от В.Ф. Воронцова по купчей [РГАДА, Поместный приказ, ф. 1209, оп. 1, д. 257].

2 В.Ф. Воронцов погиб в Ливонии под Венденом (Кесью) 16 октября 1578 г.

3 Предположение об отпуске на волю не подтверждается документами.

4 До нашего времени.

7-я глава. Курень Заруцкого и острог Трубецкого в вотчине Марии Воронцовой

Биографии этих хозяев Гребнева и правителей русской земли в конце «Смутного времени», в силу бурного прогресса советской историографии этого времени, приходится приводить заново.

Иван Мартынович Заруцкий приобрел известность как соратник вождя крестьянской войны Ивана Исаевича Болотникова.

Родившись в польском тогда Тарнополе, Заруцкий прослыл в Польше русским, каковым и был, на Руси же его искусность в польской речи и обычаях давала кое-кому повод считать его ляхом. Те, кому было выгодно закрывать глаза на освободительную, антикрепостническую направленность атамана Заруцкого, усиленно подчеркивала его контакты и сношения с поляками. Эти обвинения атамана в национальном предательстве отпадают сами собой, если вспомнить, что на сложных дорогах Смутного времени в названных контактах и сношениях глубже Заруцкого увязали такие столпы православия, как сам патриарх Филарет (Романов).

Будущий атаман в детстве или раннем юношестве попал в татарский плен. Повзрослев досрочно в Крыму, Заруцкий бежал на Дон, и быстро выдвинулся у казаков, благодаря одаренности, ловкости и отваге. Не помешали выдвижению и другие, дошедшие до нас в описаниях современников черты Заруцкого - его статность и отменная красота.

Выдвижение у казаков принесло Заруцкому скромную должность старшины. Атаманом он стал под знаменами Ивана Исаевича Болотникова, воеводой и боярином - в тушинском лагере у второго самозванца.

Вместе с Ляпуновым и Трубецким во главе Первого ополчения, вдвоем с Трубецким, после смерти Ляпунова, Заруцкий был правителем Русской земли, каковым и считали его многие города от Пскова до Приуралья Строгановых. Слава Заруцкого - слава боевая. И у Болотникова, и у второго самозванца, и в первом ополчении, и с Трубецким - Заруцкий воевал с неизменным успехом и славой.

Заруцкого не упоминает приведенная грамота Собора о Ваге. Но грамота, назвав Пожарского, умолчала о Минине. Таков был неизбежный стиль наступившей реакции.

Совместные заслуги записали на одного Трубецкого.

Малозаметные в русской истории удельные князья Трубецкие выдвинулись при Грозном, в опричнине. Отец Дмитрия Тимофей Романович был типичным служилым князем, подвизавшимся по многим городам Руси главным образом, на Украине. Служба у Засечной черты, укрепленной границе татарского поля, протекала в диких, свежезаселенных районах, среди беглого полуказацкого люда. Трубецкой-отец приводил эти дикие волости под высокую руку московского царя.

В конце своей карьеры, уже в качестве думного боярина, он выполнял для царя Бориса ответственные дипломатические поручения, в частности, при датском принце Иоанне, женихе Ксении Годуновой. Это он «ел во дворце за столом» накануне скоропостижной кончины злосчастного жениха. Возникшие сплетни и подозрения положили конец служебной карьере Тимофея Романовича. Он ушел в монастырь и скоро умер.

Хозяин Гребнева в 1-ой четверти XVII века - князь Дмитрий Тимофеевич - начал свою служебную деятельность по стопам отца, на знакомых ему, видимо, с детства, южных земледельческих окраинах. Царствование В.И. Шуйского, врага его отцу, не обещало благ Дмитрию Трубецкому. Это царствование застает его в Козельске в невысокой по его титулу должности стольника. Здесь его влияние, в силу каких-то свойств характера и привычных связей с простыми людьми, оказалось значительней его служебного положения. Воеводство Трубецкого приобрело характер атаманства, независимого от центра командования войсками полуказачьего типа, в которых была сильна прослойка типичных для юга трудовых дворян.

Дмитрий Трубецкой, как Прокопий Ляпунов в Рязани, стал популярен на юго-западе.

К движению Болотникова, в отличие от Ляпунова, Трубецкой не примыкал, хотя это и было ему проще, чем Ляпунову, ввиду близости к исходным очагам восстания. Трубецкой явно находился в нерешительности.

В разгар восстания, когда войска Болотникова еще не отчаялись взять Москву, Трубецкой из Козельска через верных людей прощупывает положение дел в государстве. 11 апреля 1607 г. в расходной книге денежного стола Разрядного приказа Шуйского сохранилась такая запись:

«Выхотцом княж Дмитревым людем Тимофеевича Трубецкова Мотавилку Васильеву да Семке Иванову на корм на 2 дни, по 2 деньги человеку на день, итого 8 денег. Дано. Вышли из Козельска и розпрашиваны в Послушном столе» [12].

В описываемое время Мотовилка Васильев и Семка Иванов не могли принести Трубецкому в Козельск хороших вестей о положении Шуйского. Трон Шуйского качался. Окружение Трубецкого не сочувствовало боярскому царю. Под боком, в Стародубе Северском, в августе того же года объявил себя царем Дмитрием второй самозванец, сразу же встретивший поддержку мелкопоместной и казацкой прослойки, в которой находился Трубецкой.

Когда вслед за этим Шуйский овладел Тулой, последним оплотом Болотникова, будущий сподвижник Трубецкого, атаман Заруцкий, сумел присоединиться ко второму самозванцу. Несколько позже, в том же стане, во главе «казацких войск» оказался и Трубецкой. Более подробные обстоятельства включения Трубецкого, да и Заруцкого, в новый этап борьбы против Шуйского, нам не известны. Ясно только, что руководимые ими казаки и другие ратные люди не видели в самозванце польской марионетки, каковой он являлся по своему происхождению. Знал ли это Заруцкий? Знал ли Трубецкой?

Если и не знали в момент своего присоединения, то вскоре узнали. Подноготная «царевича» оказалась неприглядной. Выпущенный из польской Пропойской тюрьмы вор, объявил себя царевичем под страхом побоев и пытки. Непосредственным организатором этого выступления оказался наемный убийца семьи Бориса Годунова, чернокнижник, шпион и предатель Михалко Молчанов. Неуличенным вдохновителем новой авантюры был, возможно, все тот же польский король Сигизмунд III.

Ядро войск Лжедмитрия II было польским.

В перемирном договоре Шуйского с Польшей 1608 г. писалось, что того вора «водят за собой по московскому государству королевские люди князь Ружанский, да князь А. Вишневецкий».

Это, конечно, крайнее упрощение картины событий.

Вопреки скандальным обстоятельствам своего выдвижения самозванец оказался достаточно разумным человеком, способным выполнять роль «доброго царя», которого искала, и о котором мечтала доведенная до бунта крепостниками и насильниками низовая голодная Русь. Такому представлению о самозванце способствовали его демагогические жесты. Он обещал крестьянам и холопам, господа которых служили Шуйскому, различные вольности и призывал забирать у этих господ землю.

В движение оказались втянутыми большие и крайне разнородные круги русских людей, в т.ч. и с громкими именами, от митрополита Филарета, отца будущего царя Михаила Федоровича, от многих дьяков, руководителей государственных Приказов до многотысячных рядовых ратников, втянувшихся в вооруженную борьбу в ходе затянувшейся смуты. Польское руководство не допускало в лагерь русских боевых отрядов. Ополчения Трубецкого, Заруцкого, Засекина, Сицкого и других, влившись в лагерь, были рассредоточены по полкам польским. Эти рассредоточенные составляли большинство. Шляхтич - тушинец Марохоцкий, констатируя большинство, пишет в своем дневнике, что поляков было 20 тысяч, запорожцев - 30, донцов - 15. Но большинство было еще более веским. Марохоцкий пропустил «воров», т.е. беглых крестьян и холопов. А были еще стрельцы, дворяне и дети боярские, и еще - пятигорцы, т.е. белорусы. Русское национальное большинство в лагере было значительным и по направленности своей резко отличным от поляков [13]. Лагерь был скопищем антагонизма, прежде всего, национального. В этом главная причина боевой неудачи огромного подмосковного лагеря в борьбе с шаткой и крайне непопулярной державой боярского царя Шуйского.

Отсюда свидетельство Палицына, утверждающего, что «польские и литовские люди тем перелетам ни в чем не вероваху» [14].

Рассредоточенная и ущемленная низовая Русь, пройдя в лагере страдный путь подсобников (пехотных жолонеров, пеших оруженосцев-пахоликов при конных польских гусарах), ожесточилась против поляков, закалила и оснастила некоторым опытом свою антипольскую направленность.

Трубецкой и Заруцкий при всем польском недоверии именно здесь стали видными воеводами, этакими центрами конденсации назревшего антипольского сплочения.

К декабрю 1610 г. в исходе 40-месячной борьбы, оба стана, и Московский, и Тушинский оказались обезглавленными. Лжедмитрий II, отступивший в Калугу под ударами молодого талантливого воеводы М.В. Скопина-Шуйского, был убит. Шуйский попал в польский плен, его сменила Семибоярщина, которая сама к декабрю 1610 г. была разогнана польским гарнизоном Кремля. Государство Российское оказалось на грани распада, в состоянии острой разрухи, брожения и анархии.

Настойчивый враг, король польский Сигизмунд III, лично осаждал Смоленск, фактически уже овладев Москвой в результате своих упорных шестилетних домогательств. В лагере под Смоленском Сигизмунд вымогал у русской боярской верхушки титул русского государя, согласие на присоединение России к Польше.

Свобода и независимость Руси висели на волоске. В первые месяцы 1611 г. оказывалось, что путь для польской экспансии на востоке Европы уже свободен. Однако именно здесь против нее восстали силы, преодоление которых оказалось не по плечу Сигизмунду. Национальные кадры Тушинского стана оказались той основой, на которой смогло быстро организоваться Первое ополчение и правительство при нем с готовым войском и государственным аппаратом - тоже тушинского происхождения.

Это правительство создалось по воплю о помощи, раздавшемуся из кремлевской темницы, из уст польского пленника патриарха Гермогена. Его письмо было адресовано не тушинцам, не Трубецкому, не Заруцкому, а непричастному к тушинскому движению Ляпунову. Однако оно быстро привело к созданию триумвирата Ляпунов-Трубецкой-Заруцкий: без казацких куреней национально-освободительное выступление, видимо, оказалось бы в этот момент неподготовленным.

Мало того, Ляпунов со своим помещичьим ополчением и, соответственно, более консервативной политической направленностью, оказался менее устойчивой силой в труднейших условиях антипольской борьбы, нежели казацкие в основе войска Трубецкого и Заруцкого. Разделенные на полусотни-курени, стоявшие не станом, а табором. Так мы и будем именовать эти недооцененные в русской истории войска Трубецкого и Заруцкого.

До появления в 1957 г. книги Н.П. Долинина о подмосковных куренях, казацких таборах [15] оставалось непонятным, как это сермяжная рать Трубецкого и Заруцкого оказалась способной почти 1,5 года блокировать в Кремле польский гарнизон, организовать его осаду казацкими таборами. Осаду героическую перед лицом пепелища, на котором она стояла, перед лицом страшной ситуации за кольцом осады. Только этому исследователю удалось открыть, что Трубецкой и Заруцкий со своими куренями и приказами под Москвой оказались в 1611 г. единственным общерусским правительством, единственной надеждой общерусского единства в раздираемой стране. Их признавала и материально поддерживала половина страны до Приуралья Строгановых.

Однако положение таборов в течение всей полуторагодовой осады оставалось критическим. Сил и средств не хватало. Не хватало и идеологического единства самим державцам. Кольцо осады не получилось достаточно прочным. Осажденные ухитрялись уходить из окружения целыми отрядами. Сапега с частью своих войск сумел подвести довольствие осажденным. Подмосковье кишело польскими шайками. Озлобленные неудачами сапежинцы и лисовчики выжигали окрестности. Сгорел и погиб безвозвратно город Радонеж, Стромынский монастырь, Покров-на-Клязьме. Мародерствовали разбойничьи казацкие шайки откровенных бандитов типа атамана Баловня. Количество разбойных казаков по позднейшим подсчетам воевод Михаила Федоровича исчислялось тысячами. Досаждали организованные, как у Ходкевича, направляемые самим Сигизмундом III, отряды польского войска. С юга имели место набеги крымских татар, доходивших до Рязани и Тулы.

Могли ли в этих условиях Трубецкой и Заруцкий использовать помощь периферии и удерживать дороги?

Ответ мы находим в известной грамоте Троицких властей от 6 октября 1611 г., обращенной к городам о приходе под Москву двухтысячного отряда Ходкевича. Грамота подтверждает, что «… а бояре, воеводы и всякие ратные люди стоят под Москвой крепко и неподвижно», но, указывая на Ходкевича, настоятельно требует подкрепления, торопит прибытие свежих сил [16]. Этих сил для полевой войны у державцев не было.

Не имея сил контролировать большие дороги, руководители ополчения крепко держали в руках северо-восточные пригороды Москвы, лесную Хомутовскую дорогу и Переяславль. Только позднее воевода приближавшегося Пожарского Наумов «отогнал отряды Заруцкого от Переяславля» [17]. До этого действовала Хомутовская лесная магистраль, и питала таборы безопасными пастбищами и сенокосами царская охотничья трущоба.

В выборе своих основных московских позиций, как в составе Первого ополчения, так и позже, Трубецкой и Заруцкий избегали удаляться от Лосино-Погонного острова. Их остроги на Воронцовом поле, у Яузских ворот, у Андроньева, их дьяки и приказы на Трубе располагались очень недалеко от южной кромки острова, каким он был к началу XVII в.

Эта основная связь на север была подкреплена селом Трубецкого Копытовым, позднее Алексеевским, с его природной крепостью, известной крутой «церковной горкой».

Здесь, в середине XVII в., известная нам Анна Васильевна Трубецкая, построила церковь Алексея Человека божьего, явно в угоду царю Алексею Михайловичу, бывшему в селе на охоте по дороге к Троице.

Горка и церковь целы на правой стороне Проспекта Мира, против Останкина, на углу Ярославской улицы. Было укреплено и Гребнево, игравшее в это время роль, если не резиденции, то важного опорного пункта державцев.

Вещественные останки таборов считались безнадежно утерянными на московской горелой периферии, где капитальные сооружения допетровской эпохи, кроме религиозных, редки и уникальны. К счастью, утрата подмосковных куреней, казацких таборов 1611-12 гг. не оказалась полной. Историю Смутного времени выручил упомянутый выше воинский стан, который сохранился в километре севернее Гребнева под местным названием Иванова куреня. Опять выручила упорная крестьянская память.

Схема расположения Иванова куреня. Фрагмент карты М.С. Баева

Стан отмечен в печати еще в 1903 г. И.Ф. Токмаковым. Однако он, его консультанты (историк казначейства И.Д. Пойко и фольклорист И.Д. Бентковский) не захотели или не сумели определить природу стана, его место в русской хронологии, отчество и фамилию воеводы Ивана. Токмаков и его консультанты вольно или невольно, но весьма явно уводили от достоверности. Кто мог или может поверить их утверждению, что «село Гребнево было временным станом князя Дмитрия Иоанновича, который возвращался с берегов Дона после победы над Мамаем»? Донской, по Токмакову [18], возвращался с талисманом победы - Гребенской иконой Богоматери, поднесенной ему гребенскими казаками, сопровождавшими Донского до Гребнева. Насчет иконы – верно. Остальное невероятно. И то, зачем Донской, «возвращаясь» с Куликова поля, значит, с юга от Москвы, попал от нее на север, и зачем, против кого, ему понадобился в Гребневе укрепленный лагерь, и, наконец, зачем приплетать к Донскому и Гребенской иконе гребенских казаков-староверов, появившихся в русской истории значительно позднее?

Токмаков и сам подозревал, что ему не поверят. На всякий случай он включил в свое «Описание» запасный, но отнюдь не более правдоподобный, вариант истории Иванова куреня.

«В 1623 г. гребенские казаки являлись с кабардинской депутацией в Москву с повинной (винились, вероятно, в участии в казацких шайках, грабивших южные пределы Московского государства) и прежде чем… явиться ко двору царя Михаила Федоровича, останавливались вторично в той же местности». Опять то же недоумение: зачем едучи с юга останавливаться севернее, притом в 40 верстах от цели? Привычныe места? Но какая привычка способна проявляться через 243 года после первого, к тому же мифического посещения?!

По всему видно, что Токмаков был согласен на всякий вариант происхождения стана, кроме связанного с народно-освободительными движениями. Он, по всему видно, чрезмерно дорожил своей безупречной политической благонадежностью.

Сейчас ни у кого не возникает сомнений, что перед нами курень Ивана Заруцкого при усадьбе Дмитрия Трубецкого.

Стан обследуется Институтом Археологии АН СССР. Возбуждено ходатайство об его объявлении государственным заповедником. Планируется раскоп этого уникального археологического объекта 1.

Невысокие в свое время, и к тому же сглаженные временем, валы куреня образуют неправильный пятиугольник, площадью около 2,5 га. Часть валов срезана при сооружении шоссе, другая - огородами лесничества, отчего площадь куреня несколько сократилась. В двух местах валы прерываются земляными основаниями, наводящими на мысль о вертикальных деревянных сооружениях. Вокруг куреня и на его территории имеется несколько современных ему прудов для водопоя. Земляные останки Иванова куреня показывают, что таборы начала XVII в. были не только кольцевыми баррикадами, они были станами.

Основное строение куреня, несомненно, было деревянным. Он, вероятнее всего, был сооружен из срубов окрестных гребней, скорее всего, одной из отмеченных здесь писцовой книгой 24-х пустошей. Исходя из размеров вала, по периметру, курени могли стоять до полусотни срубов с соответствующим количеством навесов между ними.

Типовые срубы того времени размером порядка 4-6 аршин и навесы между ними, укрывая казаков и коней, образовывали в то же время и ограду лагеря. Емкость лагеря в этом случае представляется порядка нескольких казачьих полусотен.

Кроме срубов ограда острога имела традиционные сторожевые вышки - орудие контроля дороги и отражения приступов. Два основания этих вышек сохранились.

Чем была заполнена огромная площадь куреня внутри валов, остается непонятным. Может быть, обнаружатся при раскопе следы складского хозяйства. Уточнится при раскопе и частный вопрос: не являлся ли острог и охраняемый район укрытием для московских беженцев.

Как объекты раскопа крайне интересны кладбища, древние кладбища между Гребневым и куренем, настолько заброшенные, что места их восстанавливаются только по памяти старожилов.

Одной из наиболее интересных находок Иванова куреня является его расположение в стороне от Гребнева, в километре от Хомутовской дороги. Зачем понадобился державцам второй острог? Почему им оказалось мало одного острога в Гребневе?

Оба воеводы Первого ополчения, Трубецкой и Заруцкий как в осаде занятого поляками московского центра, так и ранее - всегда оставались временными попутчиками. Их весьма различные социальные позиции обеспечивали лишь взаимодействие до поры до времени, исключали единство, слияние ополчений.

Воюя совместно, они бережно сохраняли возможность разойтись в случае надобности. Июль 1612 г. подтвердил это. Курени Заруцкого оставили Москву, курени Трубецкого остались.

Гребнево было, судя по масштабу Иванова куреня, основным тылом антипольского фронта, базой войскового снабжения, базой связи на северо-восток, в сторону наименее разоренной периферии.

В этом опорном пункте, как мы видим, принцип сотрудничества был соблюден. Два острога, взаимодействие без слияния, даже на этом узком участке.

При всем том двойная позиция имела и дополнительные, чисто местные обоснования.

В этой связи останавливает внимание единственный сохранившийся угол куреня с земляным фундаментом прямоугольной смотровой вышки. Сам сохранившийся угол далеко не прямой. Его величина - около 135 градусов. Может быть, только одно объяснение этому отступлению от морали. Курень Заруцкого стоял в развилке дорог: проселка из Новой в Назимиво, и другого - из Новой в Богослово. Последний имел направление на не сожженный еще при постройке куреня город Радонеж и далее на Троицкую лавру.

Острог Трубецкого караулил Хомутовскую дорогу, курень Заруцкого - проезд на Переяславку и на Троицкую.

Со времени национально-освободительного движения казацких таборов против польских захватчиков прошло 250 лет полного игнорирования таборов - 250 лет непризнания их заслуг. Происхождение фальсификации, портрет автора знаменитых сказаний, хитрого келаря Троицкой Сергиевой лавры Авраама Палицына и его патронов, реакционеров нового царствования, представляет большой интерес для сути вопроса. Ведь именно знаменитые сказания Палицына послужили базисом этой фальсификации. Во времена процветания Тимофея Трубецкого во дворце Бориса Годунова, Филарет и Палицын были насильственно пострижены. Такова была расплата за рьяную антигодуновскую деятельность. Воцарение Шуйского сделало Палицына келарем Троице-Сергиева монастыря, и вернуло конфискованное Борисом имение. В дальнейшем, келарь сумел избежать тягот осады монастыря, и даже оказал ответную услугу В. Шуйскому, ссудив его хлебом из московской монастырской житницы перед лицом надвигающегося голодного бунта.

В тяжелом 1611 г. Палицын принадлежал к польской партии, был вместе с Филаретом в стане Сигизмунда под Смоленском в составе посольства Семибоярщины. Здесь хитрый келарь оказался проницательнее своего патрона Филарета и избежал польского плена, самовольно сбежав из лагеря Сигизмунда в Троицкий монастырь.

В апреле 1611 г. он кропил святой водой Первое ополчение. Но после смерти Ляпунова, когда ополчение демократизировалось, келарь повернул фронт.

Он сосредоточил огонь недоброжелательства на безвернике Заруцком, на ворах-казаках, затушевал всякую грань между героическими куренями и разбойными шайками, весьма политично забыл о приказах «на Трубе», об их правительственной деятельности. Направляя удары по Заруцкому, хитрый келарь рикошетом позорил Трубецкого, от которого келарю ждать особых благ не приходилось.

Таково начало как снежный ком разросшейся фальсификации.

Палицын сверстал свои версии и распространил их значительно позднее. Но Второе ополчение двигалось к Москве, и бояр этого ополчения не слишком привлекала перспектива воевать плечом к плечу с Заруцким, былым сподвижником Болотникова. Сам Пожарский, укрепляя фланги из Ярославля, ополчился, кроме поляков, также и на казаков и черкес, не выделяя из этой бандитской среды и отрядов Заруцкого. Не стеснялся в ответных действиях по отношению к представителям Второго ополчения и сам Заруцкий.

Тогда же, перед выступлением рати Пожарского из Ярославля к Москве, было раскрыто странное покушение на жизнь князя, бездоказательно приписанное Заруцкому. В связи ли или без связи с этим, но 28 июля, за 3 месяца до взятия Кремля, Заруцкий со своими казаками ушел из Москвы в Коломну. Среди опустевших при этом Ивановых куреней был, несомненно, и Гребневский.

Оставшиеся курени в течение трех недель до прихода Пожарского самостоятельно продолжали осаду, помогли Пожарскому отбить от Кремля польское войско Ходкевича, выстояли в осаде до полной капитуляции интервентов в конце октября 1612 г.

Князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой.

Пожарскому пришлось помириться с Трубецким. Образовалось их совместное управление государством. Грамоты новых державцев подписаны так: «Бояре и воеводы князь Дмитрий Трубецкой, да князь Дмитрий Пожарский со товарищи…» [20] Трубецкой писался впереди Пожарского, но «товарищи» в этой официальной титульной форме власти, это бояре, даже не дворяне вообще. И уж во всяком случае, не казаки. Курени, по возможности, используют, рассредоточивают. Со своими демократическим обычаями они в боярской Москве опять стали ни к селу и ни к городу. Дело не проходит без сопротивления, казаков уговаривают, обманывают, обезоруживают. Бояре снова входят в силу.

Собор выбирает Государя.

«Утвержденную грамоту» по «государеву обиранию» Д.Т. Трубецкой подписывает седьмым; при венчании Михаила Федоровича на царство вместе с Пожарским он несет в процессии главнейшие после Шапки Мономаха регалии самодержавной власти - скипетр и державу. Но… этот почет князю при воцарении Романовых, почет 1613 г. - оказывается эфемерен и непрочен.

Первые места вокруг нового трона замещаются другими. Со времени капитуляции польских полков Струся и Бурдзило князь живет в годуновских палатах в Кремле. Но это не благоденствие. Трубецкой прозябает в тяжелых походах, в труднейших и безнадежнейших государственных делах.

Заруцкий был последовательнее. Он вовсе не признал нового царя. Воевал с ним, был побежден. Пойман, посажен на кол в Казани в 1614 г.

Трубецкой самонадеянно голосовал на Земском Соборе, избравшем русского царя, за 16-летнего Михаила Романова. В конце 1612 - начале 1613 гг., уваженный Пожарским и Собором Трубецкой, значительно переоценил устойчивость своего придворного положения. Устойчивость эта крайне быстро пошатнулась, в первую очередь, из-за войны Михаила Романова с Заруцким.

Если перед избранием можно было, как в грамоте о Ваге, умалчивать о Заруцком, то теперь молчать было нельзя. Он предстал заклятым врагом нового царя, главнейшим государственным преступником. Подлежал только осуждению. Заслуги Заруцкого подлежали забвению. Политика резко вооружилась против истории, что и нашло свое крайне выпуклое отражение в писаниях Палицына, резко отрицательно сказалось на положении Трубецкого.

Новые боевые заслуги Трубецкому не удались. Предпринятое им наступление против шведов в Новгороде окончилось неудачей. Шведский генерал граф Делагарди успешно осадил стан Трубецкого и довел русских до голода. При отступлении было побито много людей и коней. Воеводы едва ушли пешком.

Прижизненное угасание славы Дмитрия Тимофеевича Трубецкого нашло отражение в новой редакции грамоты о Ваге, которая по собственному тексту подлежала скреплению царской печатью. Собор дал Трубецкому Вагу потомственно, царская грамота - пожизненно, лично [20].

Он был достаточно проницателен, чтобы за бесхребетной спиной подписавшего грамоту Михаила Федоровича увидеть главных недоброжелателей, и достаточно гибок, чтобы искать примирения с этими недоброжелателями.

В 1617 г. умерла первая жена Трубецкого Мария Борисовна (Татева?) [21], жительница годуновских палат и естественная виновница неудач своего разъездного супруга при дворе, где первым лицом была мать государя - великая старица Марфа Ивановна.

После смерти жены взаимоотношения дома Трубецких с женской половиной дворца остались уже вовсе необеспеченными. Трубецкой должен был устремить внимание к великой старице, искать ее покровительства. Это становилось неотложным, так как шли Деулинские переговоры, ждали мира и возврата пленных. Вот-вот должен был появиться митрополит Филарет, государь более суровый, чем Михаил и Марфа, немилость которой становилась нетерпимой.

В такой обстановке в 1618 г. и была сыграна известная нам свадьба с наследницей Гребнева. Угодив великой старице, Трубецкой был в некотором почете на встрече Филарета, победил в местническом споре с Морозовым, встречал Филарета ближе него к Москве.

Однако возврата былой славы не последовало. Без успеха и удачи прошли последние годы 12-тилетней службы Трубецкого Романовым. В 1625 г. на седьмом году 2-го брака князь умер бездетным по дороге к последней своей должности, царскому наместничеству в Сибири.

Примечания

1 Сейчас на этом месте, на Окружном проезде г. Фрязина расположена станция Каблуковского водозаборного узла.

8-я глава. Гребневская дворня на кремлёвской выучке

Из лихих первых лет XVII века округа гребневская вышла относительно благополучной. Она не выгорела подобно своим окрестностям, подобно Стромыни, подобно исчезнувшему с этого времени Радонежу или монастырям: Пречистому-Аристову, Коськовскому, Березняковскому. Уцелели и села - Гребнево и Новое (Улиткино) - и церкви, и дворы.

В округе было тихо и глухо. Здесь в нескольких верстах от Гребнева, именно в 1-ой четверти XVII века смог возникнуть новый монастырь, пустынь, самочинно основанная схимонахом Варлаамом у деревни Авдотькиной, на левом лесном берегу Вори. Бедные скиты пустыни влачили нищенское существование и были капитально отстроены только во 2-й половине XVIII века митрополитом московским Платоном (по преданию - на деньги раскаявшегося разбойника Берлюка). До этого Берлюковская пустынь писалась Николаевской [22].

В 1623 г. Любосивля оказалась впервые запруженной. В Гребневе появилась мельница. Не исключено, что молоть зерно начали здесь еще таборские казаки, что, построив курень, они же соорудили плотину и мельницу. После них строить было некому. Вотчина оказалась поразительно малолюдной. Совсем как при Бельском. Она не насчитывала и сотни крестьян [9].

В только что многолюдном оплоте Трубецкого и Заруцкого никто, оказывается, не осел! За 50 лет после переписи Грозного в вотчине не произошло даже естественного прироста населения! Такое впечатление получается при сличении записей писцовых книг 1573 и 1623 гг. История рода Трубецких показывает, что писцовые книги не отразили сущности положения. Время гребневского куреня оставило человеческий осадок, осадок значительный, но не приписанный к самому Гребневу.

Дело не только в том, что «…дозорщики, которых после московского разорения посылали… писали за иными по дружбе легко, а за другими по недружбе тяжело…», как говорит о писцовых книгах описываемого времени царская окружная грамота 1618 г. [23]. Весь отсутствующий прирост обнаруживается в другом дворе Трубецких, в Кремле, в годуновских палатах.

Род князей Трубецких западного происхождения. Он числил родоначальником великого князя литовского Гедемина. Еще при Донском Дмитрий Ольгердович Трубецкой покинул Трубеж, «не встал на бой с Русью, ни поднял рукы противу великого князя, и не бьяся… приеха на Москву град к князю великому и рядися у него» [24].

Донской пожаловал перебежчика городом Переяславлем, но не прошло и трех лет, как Переяславль сгорел, разгромленный татарами Тохтамыша [25].

Мирные поползновения князя не увенчались успехом. Из литовского пограничного огня он попал в татарское полымя. Так и повелось в последовавшие бранные годы со слишком мирными склонностями Трубецких. Остается неясным, что тут: стечение обстоятельств или наследственность характеров.

И много позже дает себя знать в роде Трубецких отсутствие боевой воли, перевес ума над храбростью. Так, не дав боя сплетникам, ушел в монастырь, уже упомянутый нами, Тимофей Романович, так постоянно уступал в храбрости простолюдину Заруцкому знатный Дмитрий Тимофеевич. Напрасно искать патриотической доблести у польского прихвостня семибоярца Андрея Васильевича, у перебежчика в Литву Юрия Никитича.

Так или иначе «Спаситель Отечества» князь Дмитрий Трубецкой надолго упрочил придворное положение Трубецких.

С водворением в годуновских палатах, обосновавшись в территориальной близости от кормила власти, государственного руля страны, Трубецкие смогли показать себя со стороны положительной. Два следующих века XVII и XVIII дают нам знаменитого начальника приказа Большого дворца Алексея Никитича, сенатора и фельдмаршала Ивана Юрьевича Большого, - целую «ученую дружину» послепетровских времен: камергера Юрия Юрьевича; генерал-прокурора сената Никиту Юрьевича; первейшую статс-даму Настасью Ивановну; известного екатерининского просветителя Ивана Ивановича Бецкого.

Иван Иванович Бецкой, 1777 г., художник Александр Рослен (Рослин)

Все они, за малым исключением, связаны с Гребневым.

Князь Дмитрий Тимофеевич точно определил огромное преимущество годуновских палат перед домами прочего боярства. Близость к дворцу была в старину единственным средством своевременной информации, синонимом первоклассной осведомленности. Титул «ближний боярин» недаром выделял из общего ряда.

Но близость к оку государеву обязательна. Даже личная жизнь здесь не могла никуда уйти от требований этикета, от великодержавной импозантности. Трубецкие обзавелись в Кремле мощным хозяйством почти в десятину земли (1974 кв. саж.). Оно занимало целый квартал между Никольской и Чудовской улицами [26]. Хозяйство населяло несколько сот дворовых.

В числе этих дворовых легко мог скрыться прирост гребневского населения, не нашедший отражения в писцовых книгах по вотчине. Вставали неожиданные и большие задачи. Они требовали привлечения невиданного доселе количества рабочих рук. Вдове Дмитрия Тимофеевича княгине Анне Васильевне пришлось строить в угоду набожному царю Алексею Михайловичу каменную церковь при его Копнинском путевом дворце.

Придворные повинности ложились не на одно Гребнево. Были у Трубецких и Копнино, и Очаково, вотчины воронежские и переяславские. Но со смертью Дмитрия Тимофеевича отпало главное кормление - Вага [11]. Средств на придворные расходы, в особенности на первых порах, явно не хватало.

Сохранилась следующая запись в приходно-расходной книге Большой царской шкатульной казны: «Взято из рухляди боярина князя Д.Т. Трубецкого и ценено 135 (1627) года февраля в 19 день…» [27].

Княгиня Анна продавала драгоценности.

Скупка драгоценностей шкатульной казной и другими дворцовыми хранилищами явление знаменательное для времени. Разграбленный интервентами Кремль в экстренном порядке и всеми мерами восстанавливал свое пограбленное богатство, считавшееся необходимой опорой авторитета власти. Вводились специальные налоги, делались целевые займы. В дело закупки дорогих тканей и мехов, уникального оружия, золотой и серебряной посуды, драгоценных камней и прочих элементов великодержавного антуража были вовлечены как внутригосударственные, так и посольские службы.

Деятельность художественных мастерских кремлевского дворцового обслуживания была не только восстановлена, но и превзошла масштабы и номенклатуру времен Грозного и Годунова. В очень сжатые сроки было обеспечено выполнение любых царских заказов от белья до хоругви, от иконы до доспеха и огнестрельного оружия. Количество царских мастеровых в Кремле к концу века подходило к тысяче душ.

Палаты оружейная, шатерная, золотого и серебряного дела, иконная, царева и царицына мастерские палаты, шкатульная казна, казенный двор и конюшенный приказ - все эти разделы кремлевского хозяйства не только покупали, производили и хранили, но уже приобретали тенденции музейные, навыки показа своих богатств посетителям.

Многое из описанного было восстановлено в невероятно короткие сроки уже к коронации Михаила Федоровича. Торопила забота о расшатанном смутой престиже. Спешили вещественно возвысить не везде еще признанного Государя над только что прошедшими самозванцами. В условиях бьющей в глазах народной нищеты роскошь при дворе была особенно неотложна [28].

Не оставляет сомнения, что население Гребнева, наиболее крупной подмосковной вотчины Трубецких, проходило через кремлевскую придворную службу, приобщалось к самой вершине русской материальной культуры.

Переписная книга 1709 г. прямо говорит о фрязинском крестьянине Петре Семенове Шелыпаеве: «взят к Москве на боярский двор в поварню» [29]. Брали и раньше, и помногу, и не только в поварню. В страшную чуму 1654 г. на кремлевском дворе гребневского вотчинника князя Алексея Никитича выжило 8 дворовых из 278. Эта чумная статистика донесла до нас число кремлевских дворовых князя Алексея Никитича, число явно заниженное, т.к. князь вместе с царским двором был во время чумы в походе, конечно, не один, конечно, в сопровождении изрядного количества слуг, которое и следует приплюсовать к указанной цифре дворовых. Мы можем утверждать это, т.к. даже по Москве князь следовал с эскортом из 3-х человек [30].

В числе направлений передового опыта, представшего перед глазами гребневских людей в Кремле, было и шелкоткачество, заведенное еще Борисом Годуновым.

Не за горами от дворца Трубецких, между Тайницкой и Водовозной башнями Кремля возник в 1633 г. царский Бархатный двор под руководством иностранного мастера Ефима Фимбранта. Здесь ткали шелк 36 русских во главе с Захаром Аристовым. В последней четверти XVII в. царский двор сделал еще одну попытку овладеть шелкоткачеством, для чего был выписан еще один иностранец Захарий Паульсен. Параллельно с попытками освоения Кремль путем импорта неослабно пополнялся партиями разнообразнейших и богатейших шелковых тканей: китайских, иранских, итальянских, английских и др. Эти атласы, алтабасы, аскамиты, камки, золототканные бархаты и парчи до сих пор вызывают наше восхищение в государственной Оружейной палате. В XVII в. они были в постоянном ходу и на царях и на придворных. Вот откуда пришел в гребневские деревни вкус к развившемуся там в следующем веке шелкоткачеству [31].

Князья Трубецкие - владельцы Гребнева в 1577-1781 гг.

Культурное влияние кремлевского двора Трубецких на гребневскую вотчину несомненно и весьма продолжительно. Двор этот в руках Трубецких просуществовал с 1612 г. до середины XVIII в. Только в 70-х гг. этого века архитектор М.Ф. Казаков построил на его месте здание Сената (существующее здание Верховного Совета СССР) 1. Это было выполнено по указу императрицы Екатерины II. Несколько ранее, видимо, на выкупные деньги Трубецкие купили у Апраксиных голубой барочный дом № 22 по Покровке (улица Чернышевского) в Москве [32].

Целое столетие, до самого переезда русского двора в новую столицу - Петербург, на глазах двора Трубецких трудились, не привлекая особого интереса, оружейники, каретники, чеканщики, швецы, золотых и серебряных дел мастера… Привлекли внимание боярского двора ткачи и шелк.

Наиболее доступные пути к шелку издревле шли в Иран по Волге и Каспию. В погоне за шелком русское государство уже к началу XVII в. выдвинуло здесь свои торговые форпосты за Астрахань, на Гилянский берег, в Кизилбашскую землю. К этому пути упорно пробивались и англичане и голландцы. Русь ревниво уклонялась от договоров с западными купцами, держалась монопольного владения Волгой и по мере сил развивала здесь торговлю. При царе Алексее Михайловиче (1647) заключен был договор с компанией персидских армян, которые обязались доставлять весь шелк, добываемый в Персии. Затея провалилась, но поступление шелка-сырца расширилось. В бытность Алексея Никитича Трубецкого начальником приказа Большого дворца 900 с лишним пудов этого товара было продано немцам. Трубецкие продолжают заниматься шелком и при царях, следующих за Алексеем Михайловичем вплоть до Петра III и Екатерины II. Петр I объявляет бригадира Трубецкого над Петербургским и прочим магистратами обер-президентом, поручая ему ведание «за купецкими делами». Позднее, генерал-прокурор сената Никита Юрьевич многократно возвращается к задачам возникшей шелкоткацкой промышленности. При нем, а частично и по его докладам, награждаются выученные Петром за границей мастера, просматриваются и бракуются шелковые изделия, принимаются меры по развитию отечественного шелководства на Украине. До самого воцарения Екатерины II он все хлопочет «о поддержании и усилении шелковых фабрик», феодально-крепостнических мануфактур. Это были тщетные потуги, т.к. сложная технология нового производства хромала в равнодушных руках крепостного раба [33].

Князь Иван Юрьевич Трубецкой

В культурном влиянии Кремля на Гребнево, на грядущий расцвет здесь во 2-ой четверти XVIII века одного из центров отечественного шелкоткачества, т.н. «Лионского округа России», служебные потуги князей Трубецких оказали лишь малозаметное, косвенное влияние. В этом влиянии решающим оказалось проникновение ремесленно-технических и экономических идей непосредственно в крестьянскую гущу.

Плисовые шаровары и шуршащий сарафан стали сниться в курных гребневских избах. В силу многолетнего знакомства шелк завоевал здесь народные сердца. Шелк обрисовался в них с символом непосредственного счастья, зарекомендовал себя непревзойденно ходким товаром для крестьянских умельцев и дельцов.

И вот, вопреки царским указам и препонам крепостной зависимости, гребневские холстяные станы оказались заправлены шелком и выдали опытной кусок тафты, легко нашедшей покупателя. Гребнево оказалось одним из очагов России, где, уже в начале XVIII в., а, быть может, и ранее, в недрах феодальной формации возникли бациллы капитализма. Чтобы эти бациллы развились, от Трубецких требовалось только не мешать инициативе снизу. Из дальнейшего будет видно, что в Гребневском поместье князья народному шелкоткачеству не мешали.

 

Примечания

1 В настоящее время это здание - в ведении Администрации Президента РФ.

Поделитесь с друзьями