Альманах"Богородский край" N 4 (96)
ИЗ ПИСЕМ АНТОНИНЫ НИКОЛАЕВНЫ САМАРИНОЙ 1884-1890 гг.
Публикуемые отрывки из писем моей бабушки, Антонины Николаевны Самариной, урожденной княгини Трубецкой, относятся к периоду ее жизни в г. Богородске с 1884 по 1889 годы. В это время ее муж, а наш дед Федор Дмитриевич Самарин был Богородским предводителем дворянства.
Годы, прожитые в Богородске, были для Антонины Николаевны первыми после замужества. Положение своего молодого мужа в Богородском обществе она воспринимала очень серьезно и ответственно, одновременно она и стеснялась его.
В Богородске она становится матерью двух дочерей, Софьи и Варвары, в замужестве графини Комаровской — моей мамы.
Позднее, уже в 1894 году, родились Дмитрий и Мария.
От природы открытая и жизнерадостная, Антонина Николаевна с молодости была слаба здоровьем и прожила недолгую жизнь. В 36 лет она умерла от стрептококковой ангины.
Ее болезни, необходимость постоянного лечения, а также резкое ухудшение зрения у самого Федора Дмитриевича послужило причиной того, что семье пришлось расстаться с Богородском. В должности же Богородского предводителя дворянства его заменили братья, сначала Сергей и потом Александр, последний — до избрания его в Московские губернские предводители.
Письма Антонины Николаевны обращены: к матери — княгине Софье Алексеевне Трубецкой (урожденной Лопухиной), сестре — княгине Елизавете Николаевне (в замужестве Осоргиной), к матери мужа — Варваре Петровне Самариной (урожденной Ермоловой), тетушке — Лидии Алексеевне Лопухиной.
Часть отрывков приводится по подлинникам писем, хранящимся в семье, а часть — по подлинникам, хранящимся в фонде Самариных Российской национальной библиотеки (б. им. Ленина).
Богородск В.П. Самариной 5 августа /1884/
«...Приехали мы сюда вчера вечером в 8 часов и были встречены с хлебом и солью. Дом прехорошенький 1 , Федя его не узнал даже. Особенно мило вышла угловая комната, и спальня такая хорошенькая, вообще весь дом какой-то светленький, веселый и, кажется, будет очень уютный. Сегодня у нас был молебен, и окропили все комнаты святой водой. Федя принялся за дела, и только урывками прибегает ко мне. Я собиралась установить наверху мебель, но чувствую себя так нехорошо, что отложила это до завтра. Мама скучает по мне все по-прежнему и, когда мы уезжали, была расстроена больше еще, чем в день свадьбы. Братья и сестры 2 даже начинают быть обижены, что мама так исключительно все это время думает обо мне, так поглощена мной и Федей...»
Самарина Антонина Николаевна. Самарин Федор Дмитриевич.
Фото 1-й половины 1880-х годов.
В.П. Самариной 8-го сентября 1884
«Наслаждаемся очень, что наконец мы дома, на месте. Хотелось бы как можно дольше отсюда никуда не выезжать. Живем мы тихо, спокойно, и все-таки время летит как-то слишком скоро. До ноября нам удастся прожить так же, но в ноябре Федя уедет на целый месяц в уезд для наборов. Федя ни за что не хочет, чтоб я оставалась здесь одна, и мне кажется, что, действительно, это будет еще хуже. Мне хочется съездить в Калугу и там говеть, так как в нынешнем году мне еще не удалось говеть, а потом в Москве буду ждать окончания его разъездов, может быть, Федя приедет туда повидаться на один или два дня. Вот все, что мы до сих пор придумали. Одно время даже думали вместе ездить по волостным правлениям».
Богородск В.П. Самариной 9 октября 1884
«...11-го мы в Москву не приедем, а только в конце октября перед началом наборов. Мы решились на это во-первых оттого, что ни невралгии, ни зубной боли у меня нет, а Богородск — лучшее лекарство против всех моих нервных болей...» «...Федя, вероятно, на днях приедет в Москву на несколько часов, ему нужно купить мерки и какие-то снаряды для свидетельства рекрутов. Мы с ним в большом затруднении, давать ли обед во время земского собрания? Посоветуйте нам, надо ли, и как это устроить? Мы насчитали 10 человек, которых надо пригласить, но без жен, иначе не хватит места. Затем — если будет мужской официальный обед, надо ли мне присутствовать?..»
Богородск Е.Н. Трубецкой 22 ноября 1884
«...У нас сегодня первый день земского собрания. Сегодня обсуждались вопросы не интересные, так что я не ходила туда, говорят, (много — Ред.) потеряла. Ухтомский был более невозможен, чем когда нибудь, а Ломакин глуп, любопытно было их послушать. У нас обедали двое гласных — Четвериков и Вокач, я думала, что будет скучно, но напротив, вышло даже интересно. Четвериков мне очень нравится: умен, очень любит музыку, остроумен, только ужасно кричит, когда разговаривает. Я заметила, что эта привычка фабрикантов вообще, они приучаются перекрикивать машины на фабриках, а потом это у них остается. Вокач — un brun tenbreux (бурный брюнет), так себе, ничего особенного. Много они говорили о том, что предполагается обсуждать завтра, у каждого свой проект, и теперь, как я au courant (в курсе), будет еще интереснее. Завтра непременно отправлюсь их слушать. К Феде эти господа относятся с большим уважением, и мне очень смешно видеть его в важности...» «...У нас тут отличная погода и чудные лунные ночи, сегодня каталась до изнеможения. Отправилась в Успенское, оттуда к Морозову и кругом мимо Волхонского домой. Вот два дня не вижу почти Феди, а вчера вечером, когда он пришел, писала ему под его диктант бумагу, читала доклад инспектора Богородских уездных школ, который готовится к земскому собранию. Он написан слогом Сережиных педагогов — ужас что такое, кроме того, бессмысленно ужасно. Мы переправили, что можно, так, чтобы инспектор не обиделся, тем не менее осталось еще глупо достаточно.
Чувствую себя предводительницей, думала, что это будет очень неловко и стыдно, но ничего, меньше чем ожидала. Но знаешь, вообще, все здешние господа конфузят меня более, чем кто бы то ни было своим отношением ко мне: выслушивают с почтением, и все, что им говоришь, имеет значение, мы всегда на виду, и это бывает иногда ужасно стыдно. Чувствуешь ответственность за каждое слово; может быть, когда поближе со всеми тут познакомлюсь, это пройдет...»
С.А. Трубецкой
/Москва/ 7 января 1885
«...Все эти дни не писала тебе, милая моя мама, потому что была уверена, что ты приедешь к балу. А теперь напишу о бале, хотя, верно, со всех сторон тебе о нем напишут. К сестрам очень шли их костюмы, хотя костюмы, все-таки, не очень нравятся, Ольгин, впрочем, гораздо удачнее. Ей, кажется, было весело, она много танцевала, была немножко depaysee (смущенной) только, да это и не могло быть иначе. От бала я ожидала больше, и, по-моему, даже обыкновенный бал был красивее, этот был разнообразный, но зато столько было безвкусицы, как на простых и не может быть. Впрочем страшно было тесно c'etait un fourmillement (это был муравейник), так что судить было трудно о том, красиво ли, все наступали друг на друга. Я пробовала танцевать одну кадриль, но так сейчас же устала, что потом все отказала, что наобещала. Платье мне удалось отлично, только длинный шлейф измучил. Вообще я очень устала, хотя много лежала, но приходилось помогать и отыскивать кавалеров барышням и дамам. Ужинали мы очень весело, все пять сестер вместе, Федя Соллогуб и их кавалеры. Соня и Маня (Глебова и Кристи) были очень хороши в этот день, Маня даже замечательно для нее (Мани), а Соня в самом деле очень красива. Минерва, над которой мы так заранее много смеялись, был почти лучший костюм. У Вари Львовой был костюм moyen age (средневековый), по моему, самый красивый, Сонин (Самариной) костюм также очень был удачен. Я ужасно устала, еще сегодня совсем разбита, хотя так много лежала во время бала, к счастью, ничего не болело. И сегодня совершенно отдохнула, собираюсь в концерт Рубинштейна. Должна кончать, едем сейчас к Марии Федоровне (Соллогуб)...» 3
/Москва/ С.А. Трубецкой 8-го января 1885 г.
«Только что вернулась из концерта Рубинштейна, милая моя мама. Это было чудо что такое! Просто плакать за тебя готова, что тебя не было, никого ведь у нас такого, как Антон нет, и сегодня программа такая чудная! Если и приедешь ко второму концерту, это уж будет не то. Единственно, чем я была не очень довольна — это первою частью сонаты Шумана, но зато как он сыграл andante (ariette) из этой же сонаты, нельзя никакими словами передать этого. Nocturne Chopin он играл чудо как хорошо, и потом этюду его, любимую Алеши Оболенского, которую он нам указал, это кажется лучше всего! Сонату Бетховена он играл ту же, что Николай в Туле, первую часть хуже его, но те две, пожалуй, лучше. Еще он играл сонату Бетховена, которую я не знаю и потому не так могла оценить игры его, потому что следила за самой музыкой. Из «Feuille d'album» Николая Рубинштейна он сделал прелесть что такое, и когда сравнишь с тем, как это играет Танеев — узнать просто нельзя! В конце на бис он повторил вальс брата, но уже сил его не хватало, и он очень врал; вообще у него будто убавились силы. Приезжай, умоляю тебя, 12-го, программа хуже, все-таки он играет две сонаты Бетховена, сонату Chopin, его же Nocturne и polonaise.
Прощай, уже половина второго, пора спать. Крепко целую тебя. Сделай все, что можешь, чтобы приехать.
/Богородск/ В.П. Самариной 19 февраля 1885 г
«...Теперь у меня довольно сильно опухло все горло и больно до гланд дотронуться, но больше зубы не болят. Ужасно это обидно, что разболелась я, пока сестры у меня гостят — могло было быть так весело! Я только вчера могла говорить без боли, свободно...» « Первые дни сестрам было, кажется, очень скучно, к счастью, еще было у них с собой чтение, а Лиза наслаждалась моим фортепиано, но и теперь все не так, как если б я была здорова. Вчера к нам приехала няня, но сестер мы задержали на лишний день...»
«...Федя все эти дни много гулял с сестрами, и вчера они ходили по дороге к фабрике уже поздно вечером, при луне. Вчера сидел в мировом съезде, и у него было, кажется, уже несколько заседаний, но текущих дел слишком много...» «Обедали все у меня внизу и пили за его здоровье Голицынское (заводов Голицына в Новом Свете, в Крыму — А. К.) шампанское. Обед был беспорядочный, потому что места никому не было, но мои все страшно хохотали, несмотря на то, что у Ольги была страшная головная боль, а мне было больно смеяться...»
/Богородск/ С.А. Трубецкой 14 апреля 1885 г.
«...Очень огорчена, милая мама, тем, что ты не хочешь приехать ко мне к 20.1У и нахожу, что это, все-таки, можно устроить...»
«...если приедешь к 17-му, тогда к 30 апреля ты уже вернешься в Калугу праздновать 24 года вашей свадьбы...» «Приезжай только, мы за тобой сами приедем на встречу на полдороги! Нам пришлось купить пролетку, чтоб можно было каждый день кататься, а то ямщик пару нам каждый день давать не может. Зато катаемся мы страшно много: на днях проездили 20 верст. Воздух чудный и погода отличная. Вчера во время катанья нас застала гроза за 6 верст от дома, так что возвращаться не стоило, и она прошла скоро, после нее так хорошо было в березовом лесу, и такой душистый стал воздух, что прелесть! Если дороги будут хороши, то с половины мая мы думали ехать в Загарье (именье Самариных — А.К.) и провести там месяц. Федя думает вернуться в начале июля, но я боюсь больших передвижений перед самыми родами и убедила его вернуться сюда к 15-му июня...»
Богородск Е.Н. Трубецкой 16 апреля /1885/
«...Ужасно долго я с вами не увижусь, надеюсь только, что если все будет хорошо, вы приедете ко мне на крестины — я сделаю их после девяти дней, чтобы побольше вас можно (бы — А. К.) у меня поместить. Я продолжаю наслаждаться Богородском, много гуляю, начались у меня занятия в саду с садовником, и все у нас пока идет хорошо, только едва ли перед домом можно будет устроить звезду, которую я нарисовала — места мало. Всходы почти все отличные удались, кроме того, в левом углу сада будет маленький огород, но так, что его не видно будет. В парниках, где теперь летник, у нас будут дыни, так что и прибыльная сторона извлечется от садовника, которым меня у Самариных все дразнят; они не понимают, кажется, что стоит для маленького садика заводить садовника, и эту пользу садовника, т. е. огород, скорее оценят. Меня радует то, что Федя заинтересовался цветами и все приходит в сад, чтоб я ему растолковала, как все будет, даже сам придумывает узоры для клумб. А вчера в лесу он выкапывал очень усердно растения фиалок и нес мне их в мокрых комках земли. Каков успех! Мы открыли большой березовый лес, только не очень высокий, который выходит одной стороной на Клязьму, и так как дорога туда идет /по/ шоссе, то мы часто туда ездим, почти каждый день; летом там будет прелесть как хорошо!..»
Богородск Е.Н. Трубецкой 14 мая 1885
«...Давно не писала тебе, милая моя Лиза, и от вас не получала писем;
начинаю даже сердиться. У нас ничего нового, только так здесь хорошо становится, что я жалею, что не могу вам показать Богородска теперь! Дом и сад наш так хорош стал, что я его не узнаю, густой и свеженький, черемуха в цвету, отлично там! Я устроила нижний балкон так, чтобы вы его не узнали! Он уставлен теперь цветами, которые привез мне Владимир из Москвы, поставили туда покойной мебели, в эту минуту вешают драпировку, и тогда будет уютно и хорошо совсем. Дикий виноград уже пустил листья, ипомеи довольно большие, так что уже в начале июня будет завито. А что теперь Павловский лесок, который так бранит мама — чудо! Там теперь сплошные поляны ландышей в цвету, соловьи заливаются со всех сторон, и так все зелено, хорошо, что мы остаемся там до темноты. Одно только скучно — комаров столько, что Федя говорит, даже в Васильевском (имение Самариных на Волге — А. К.) их столько не бывает. Мы теперь катаемся по вечерам, а то днем жарко ужасно. Завтра ждем всех Самариных; я начинаю беспокоиться, как разместить их всех — приедет их шесть человек. Это единственное, что смущает меня, а то это очень весело! Вчера вспоминала в лесу о вас, с каким бы вы наслаждением ходили туда за ландышами — это не то, что на опушке Анненского леса, тут целые поля, даже Федя входит в азарт, но не надолго. Он все время следит, чтобы я не оступилась, кричит не своим голосом, когда я, забывшись, нагнусь. У нас тут все продолжаются неурядицы; после отъезда поссорились садовник с Владимиром, так что садовник бросил лейки и объявил, что жить у нас больше не будет. Я велела оставить его в покое, пока не выспится, и когда на него перестали обращать внимание, он встал и принялся за работу на следующий день, а то и со мною был суров, как с другими. Когда он нас не удостаивал ответа, я послала у него спросить от себя об ипомеях, он ответил девушке: «про то должен знать садовник, никто больше»; так мы уж его оставили. Вообще у нас идет между людьми какое-то брожение, какое-то общее движение и капризы. Жаль, что прикрикнуть на них хорошенько некому! Когда прибегаю к Феде, он сначала сердится и предлагает прогнать немедлено того или другого, а потом призовет и мягко, стыдясь, выговаривает, так что это ни к чему».
Богородск В. П. Самариной б июля 1885
«Как жаль, милая мама, что вы не можете приехать к нам, а мы надеялись до сих пор, что это устроится. Поместить могли бы удобно обоих — для папа давно приготовлена комната, а вас поместили бы с мама (С.А. Трубецкой — А. К.) вместе, или в голубенькую комнату поставим кровать. Если только возможно, приезжайте оба, пожалуйста! Вы так порадуете нас с Федей! Ведь это только раз, с другими детьми не будет того же, сделайте это ради первого! Впрочем, если нельзя, что же делать! У нас в доме уже началась атмосфера ожидания, с приездом мама и Тейс (акушерки — А. К.). У меня предчувствие, что все кончится к 14-му или 19-му уже непременно, очень уже тяжело стало и ребеночек значительно опустился. У нас тут жара ужасная, дождя ни капли; мы изнемогаем совершенно и я особенно, ради тяжести, которую несу. Днем мы читаем вместе, но лениво, слишком уж жарко, вечером сидим в саду, ездили раз кататься. Цветник становится очень мил, но садовник стал пить отчаянно, так, что Федя хочет его прогнать. Вчера вечером у нас все принялись поливать — мама, Федя, Моисей и дворник, потому, что садовник объявил, что не в состоянии, вдруг он явился сам и вместо смущения стал ими распоряжаться, велел поливать поаккуратней,— пьяным и равнодушным голосом, пока его не прогнали. Мама привезла мне великолепную layette (приданое для младенца), и в таком множестве всего, что пока пришлось больше половины отложить в сундук, негде поместить. Все сшито на руках, и так тщательно, что прелесть просто! Простите, что забыла в последнем письме благодарить вас за белье и занавеску; очень занавеска красива и нарядна, ужасно она понравилась мама...»
(20 июля 1885 года у Самариных родилась дочь, София, а 22 декабря 1886 г. — наша мать, Варвара — А. К.).
Самарин Федор Дмитриевич
Москва Л.А. /Лопухиной/ 2 ноября ]885
«Все собираюсь писать тебе, милая моя тетя Лида, чтоб поблагодарить тебя за хорошенькое одеяло, которое ты прислала моей Соне.
Я собираюсь тебе писать каждый раз, как увижу одеяльце на Соне, да все не удается! Мы ее покрываем им постоянно, потому что это самое легкое и удобное, и она под ним такая хорошенькая, когда спит, что прелесть! Она удивительно за это последнее время похорошела и развилась, с каждым днем все более и более радует нас. Я призывала Филатова, чтоб показать ему Соню и окончательно решить, кормить ли мне ее. Филатов очень остался доволен и говорит, что мое кормление очень полезно ей, что она крепенькая и очень здоровая девочка, велел мне продолжать кормить Соньку и пока ничем не прикармливать. Это же он повторял у Давыдовых и там говорил, что даже считает Соню здоровее Володи Татиного, который на вид богатырь настоящий! Очень они оба милы, наши детки! Тот весь в подушечках и ямочках, большой такой, молодец, а моя миниатюрна, и так весела и жива, что всех поражает своей живостью! Она ни минутки не лежит спокойно, все время перевертывается со спины на животик, сама становится на локти, смеется и не дает себя класть на спину; борется и воюет, когда ей долго кувыркаться не дают. Она поправилась за это время, и у нее кое-где связочки, и ножки стали премиленькие, но полненькие! Страшно я рада приезду Капнистов; так весело будет показать свою девочку тете Эмилии! Когда ее видели тетя Маша и тетя Лина, она была много хуже, чем теперь 4 !
Гурзуф В.П. Самариной 30 октября 1887 г.
«...Федя эти дни получил из Богородска выражение благодарности от Земского Собрания и телеграмму мирового съезда, который единогласно выбрал его опять в предводители и просит не отказываться. На это Федя отвечал: «глубоко благодарю за оказанную мне честь, но к сожалению состояние моего здоровья не позволяет... и т. д.», а телеграмма от земского собрания такова: « Высоко ценя Ваши заслуги по делу народного образования, Богородское уездное земское собрание единогласно постановило выразить вам глубокую благодарность за ваши по этому делу плодотворные труды». Федя им отвечал благодарностью в длинной телеграмме, причем говорил им, что если достигнуты успехи в деле народного образования, то только благодаря горячему участию всех местных деятелей...»
Богородск В.П. Самариной 25 августа /1889/
«Письмо мое, милая мама, придет накануне приезда Феди, но я знаю, что вы уже не раз о нас вспомнили, и хочу дать о нас весточку. Переезд совершился благополучно, ехали мы отлично и детей, конечно, все забавляло, так что у них все тихо и мирно. Няня с радости, что мы ее взяли, также в отличном настроении, и приступы лихорадки не повторялись. Погода была чудная, так что дети, как приехали, отправились в сад в одних платьях. Соня узнала дом и все комнаты называла, Варя, конечно, забыла. У Феди сияющее лицо, что мы в Богородске, только обоим грустно, что мы здесь, вероятно, в последний раз, и даже не хочется думать о том, что будет дальше. Домик все такой же веселенький, и хотя многое полиняло, но все так чисто и блестит, что имеет праздничный вид. К тому же здесь оказалось много цветов, розы в цвету, левкои, примулы, и это всегда очень украшает. Новый наш человек, Александр, отлично служит, обо всем думает, и поставил себя чем-то вроде эконома и старшего, что очень для нас удобно, потому что он распоряжается остальными и входит во все мелочи хозяйства. Il n'est pas grand seigneur (не привык жить широко) и кажется человек честный; он мне подавал книгу с расходами по дому, и я приятно была поражена скромностью счета...»
Самарина Антонина Николаевна с дочерьми Соней и Варей.
Богородск С.А. Трубецкой 4 сентября /1889/
«Наконец-то добрались мы сюда, милая мама, и совершенно благополучно, хотя такой холод был во время переезда из Москвы в Богородск, что я думала, детей простудим. Представьте себе, что было в вагоне всего 3°, сырость пронизывающая, и слава Богу — пока девочки здоровы. Федя попал сюда как раз на самое горячее время, сегодня и завтра выборы гласных — сегодня съезд мелких землевладельцев, завтра крупных. Сегодня у нас обедал Андросов, а теперь вечером собралось много народу: князь Туркестанов, Ломакин, Морозов, Вокач; у них там оживленные и шумные разговоры. Завтра у нас обедают разные приезжие гласные: Четвериков, Туркестанов и несколько здешних, так что в нашем маленьком хозяйстве суетня — выборы отзываются, и Александр бегает и хлопочет. Как-то странно и смешно очутиться в обществе Ломакина и компании так быстро после дороги, от которой мы еще не совсем очнулись; мы тут сразу окунулись в богородскую жизнь, и вчера еще Федя был в присутствии, а вечером у него, конечно, Михайлов. Я приводила в порядок домашнее хозяйство...»
Богородск 6-го мая 1889 г.
«...Федя ездит по школам, но у него их немного; Михайлов из преданности к Феде все на себя взвалил, что можно. Вчера у него было земское собрание, вообще он очень занят, но не утомляя глаз, очень весел все это время и доволен, что может хорошо заниматься. Если бы не ленивый Вокач, то почти что можно было бы здесь продолжить, но этот маленький человек неисправим и не делает того, что должен. Так, глядя на Федю, и как его это дело интересует, приходит в голову, не остаться ли ему еще, но я этого и не говорю ему, так страшно взять на себя что-нибудь советовать...»
Богородск В.П. Самариной 7 7 ноября /1889?/
«...У нас сегодня, благодаря Сониным фонарям, была блестящая иллюминация, которая детей привела в восхищенье. Фонарики висели между кольями вдоль по тротуару, прямо у окон детской, к этому прибавили плошек, и в самом деле вышло очень недурно. Иллюминация наша даже прекратила работу на Куприяновской фабрике: все рабочие побросали станки и облепили окна. Мальчиков и девочек собралась целая куча, к большой радости, и это удовольствие продолжалось до их молочка, насилу отвалились от окошек. Спасибо Соне за фонарики!»
Москва 22мая/1890/
«...Феде было много хлопот с детьми и переездом, и от меня помощи мало; к счастию теперь начинает все приходить в порядок, так что он сегодня даже уезжает в Богородск — выправить там свой солдатский билет, и еще кое-какие дела у него там есть.
Ему тут депутатское собрание в полном составе давало прощальный завтрак. Все были так добры и милы с ним, такое участие и искреннее сожаление по поводу его отставки показали, что Федя был тронут их дружбой и очень взволнован, когда ему пришлось отвечать на их речи, так что недоволен был своею. Мне привезли Ершов и Андросов большой букет цветов, я была предупреждена, так что пришлось принять их и любезничать с ними; к счастью, что их выбрали, чтоб отправить ко мне; я их знаю, и потому не так конфузилась».
/Богородск/ В.П. Самариной 26 сентября /1889/
«Милая мама, по поручению Аннушки я покупаю для Вас здесь брусники, но к отъезду Феди набрала мало, потому что почти совсем еще не носили, и мы ее скупали по маленьким корзиночкам. Как нарочно, когда Федя уехал, ее принесли много, и я для Вас набрала больше кадочки, покупая по корзинкам. Посылать ее по машине нельзя — все перемнут, а послать отсюда кого-нибудь из людей — трудно, потому что их немного. Не пришлете ли Вы Акулину за брусникой? Мне это в голову пришло, потому что Аннушка говорила моей Дуняше, что, может быть, пришлет сюда за брусникой Акулину. Мне кажется, что теперь должно ягод хватить на брусничную воду вам; ее много, на мой взгляд, а сколько — не могу определить, потому что покупала ее не по мерам. У нас, слава Богу, благополучно, дети здоровы. Очень благодарю Соню за бисквиты и шоколадные конфеты. Соня моя, если это возможно, стала еще жаднее, и визжала от радости, когда увидала, что им Соня прислала. Я очень рада за них, что мы здесь до поздней осени остаемся; тут есть им, где погулять, и в лесу особенно, отличный воздух. Они возвращаются такие веселые, оживленные, что весело на них смотреть. Хорошо кушают, бегают весь день, и по вечерам так визжат и шумят наверху, что часто у нас голова от них кругом ходит. Соня стала очень мило и верно петь, у нее сильно развился слух; у Вари еще пока — никакого, и когда она запоет. Соня кричит: «ах, как ты фальсивись, месаес мне, дазе меня полтись» (Она все картавит по-прежнему). Сегодня у нас в доме была панихида по Моисею; Соня, как всегда, усердно молилась, и Варя, как по команде, все за нею исполняла. Соня, во время службы, от благочестия стоит вся согнувшись, от колен и до головы скорчившись, и Варюшка старается также согнуться, все время прилаживаясь. Сегодня Моисею год уже...»
Измалково В. П. Самариной 26 августа /1889/
«...Федя сегодня утром уехал в Богородск, завтра вернется, 28-го опять едет в Москву, и наконец 31-го опять туда же праздновать Долгорукова, так что в Загарье на этих днях съездить не успеет. Даже и здесь два дня стояла мгла такая от пожаров, что мешала на далеком расстоянии что-нибудь видеть. И тут кругом горят леса, и погорельцев приходит множество. Как-то в Загарье с пожаром справятся!
Публикация, предисловие и примечания А. В. Комаровской
2 «...Братья и сестры...»: В семье Трубецких было 12 детей. Старшие-Софья, Петр и Мария-дети Н.П. Трубецкого от первого брака. После смерти первой жены Н.П. Трубецкой женится на Софье Алексеевне Лопухиной и от этого брака было еще девять детей: Сергей, Евгений, Антонина (автор публикуемых писем), Елизавета, Ольга, Варвара, Александра, Григорий и Марина. Дети от первого брака воспитывались сестрой их матери, графиней Толстой и жили отдельно в известном подмосковном имении «Узкое», наследником которого стал один из сыновей - Петр Николаевич Трубецкой.
Дети от второго брака, в их числе Сергей и Евгений - будущие знаменитые философы, жили в это время в Калуге, где их отец был вице-губернатором.
3 Этот бал скорее всего был в доме Самариных в Москве, потому что Антонина Николаевна имела возможность отдыхать и лежала. Упоминаемые здесь сестры Антонины Николаевны: Софья Николаевна, в замужестве Глебова, Мария Николаевна замужем за Т.И. Кристи, Елизавета Николаевна, впоследствии - Осоргииа, Ольга Николаевна. В.Н. Львова - впоследствии графиня Бобринская, М.Ф. Соллогуб - тетка Ф.Д. Самарина по его отцу, С.Д. Самарина («Соня») - сестра Ф.Д. Самарина.
4 Речь идет о маленькой Софье Федоровне, родившейся 20 июля 1885 г. Н.Ф. Филатов известный детский врач.
«Тата» - княгиня Александра Владимировна Трубецкая (урожденная княгиня Оболенская) жена князя Петра Николаевича Трубецкого. Володя - их сын.
Поделитесь с друзьями