Память огненных лет. Книга пятая. Через войну
Память огненных лет. Книга пятая. Через войну. Орехово-Зуево. 2000
ПАМЯТЬ ОГНЕННЫХ ЛЕТ
К 55-летию Победы в Великой Отечественной войне
КНИГА ПЯТАЯ
ЧЕРЕЗ ВОЙНУ
Над книгой работали:
Редактор-составитель: Н.И.МЕХОНЦЕВ
Литературный редактор: Ф.А.КРУГЛОВ
Корректор: Г.Н.ЗАВЬЯЛОВА
Фотографы: А.КАБЛЕВ, Н.БЫЧАРИН
В книге использованы статьи из архивов и семейных альбомов, компьютерная обработка обложки И.ВЛАДИМИРОВА
Поклонимся великим тем годам:
Тем славным командирам и бойцам,
И маршалам страны и рядовым,
Поклонимся и мертвым и живым
Всем тем, которых забывать нельзя,
Поклонимся, поклонимся, друзья.
Всем миром, все народом, всей землей,
Поклонимся за тот великий бой!
Предлагаемая книга посвящена участникам Великой Отечественной войны. Ее писали, в основном, люди, прошедшие дорогами войны. Книга рассчитана на массового читателя
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Великая Отечественная война 1941 -1945 гг. - один из самых героических периодов в истории нашей Родины.
В годы смертельной схватки с фашизмом трудно было всем советским людям, но особенно фронтовикам. Свинцовый смерч встречал каждого, кто поднимался в атаку навстречу озверевшим бандам убийц в гитлеровских мундирах. На сотни километров были отрезаны от "большой земли" партизаны и подпольщики. От истощения падали у станков рабочие на заводах. Натруженными женскими и детскими руками собирался на полях хлеб. Этот повседневный, часто незаметный героизм и мужество каждого советского человека сложились в Победу над фашизмом.
События военных лет, сколько далеко ни уходили бы они вглубь истории, принадлежат не только прошлому. Итоги и уроки войны неразрывно связаны с современностью, ибо они оставили неизгладимый след в сознании народов.
О природе и проявлении героизма в годы войны уже много сказано, но эта столь громадная проблема практически неисчерпаема, ибо у каждого человека свои мотивы героизма, свои истоки, свой характер его проявления.
Настоящая пятая книга "Память огненных лет" посвящена героике Великой Отечественной войны. Ее авторы, живые свидетели и участники войны, рассказывают о мужестве и стойкости наших земляков.
Уходят из жизни те, кто сражался за Родину, исходит поколение участников войны и тыла, и нужно спешить услышать и сохранить для потомков их голоса об этой тяжелой войне. Ведь человеческая память - главный свидетель истории.
Во многих воспоминаниях звучит тревога за судьбу любимой и поруганной нашей Родины, нашей России сегодня, и это не случайно: ветераны видят, как осквернители всего святого для нас безумствуют, радуясь, что порушили Великое государство, созданное нашими предками.
Уважаемый читатель! В руках у Вас пятая книга "Память огненных лет" - "Через войну", которую нельзя отложить, не прочитав ее. Это не роман, не повесть, это страстный порыв рассказать о событиях, которые всегда будут в памяти наших земляков.
Пять книг - уникальная летопись героизма защитников Отечества в битве с фашизмом, сурового пути к великой Победе. В народе говорят: "Чтобы оценить Сегодня, увидеть Завтра, надо обязательно оглянуться в Прошлое". В этом помогут все пять книг, созданных ветеранами Великой Отечественной войны, тружениками тыла, журналистами.
Авторский коллектив выражает сердечную благодарность ветеранам Великой Отечественной войны и тыла, работникам советов ветеранов, музеев и архивов, краеведам и журналистам, - всем тем, кто помогал и оказывал содействие в подготовке к изданию данной книги.
Дивизионный разведчик
Э. Орлов. Журналист
В советской армии было много прославленных соединений. Одно из них - Сивашско-Штеттинская ордена Ленина, дважды Краснознаменная, орденов Суворова и Трудового Красного Знамени дивизия, в рядах которой воевал наш земляк Владимир Федорович Москалев.
Курск - Сумы - Нежин - Чернигов - форсирование Днепра - Калинковичи - Мозырь - Слоним - Барановичи – Варшава - плацдарм на реке Нарев - Данциг (Гданьск) - Штеттин (Щецин) - Росток - река Эльба. Не поленитесь взять карту, найдите на ней перечисленные города и реки, соедините их линией - это и будет боевой путь сержанта Москалева. Начало - 24 июня 1943 года в том месте, которое стало известным всему миру как Курская дуга, конец - в мае 1945 года на рубеже, ставшем не менее известным как место встречи с войсками союзников. Почти два года боев. Было все: оборона и наступление, бомбежки и артобстрелы, отражение танковых атак и форсирование рек с захватом плацдармов. Не было только одного: отдыха между боями. Потому что воевал он в дивизионной разведке, а у разведчика такая судьба: вместе со всеми участвовать в боях, а когда наступает передышка - идти в тыл противника.
Особый это народ - разведчики. Не каждому было дано им стать, потому что мало для этого быть просто храбрецом, тут нужна особая смелость. Одно дело бежать в атаку. Страшно, конечно, но рядом с тобой товарищи, их видишь, вместе с ними для ободрения "Ура!" или что похожее кричишь, сзади свои тылы... А в разведке, там знаешь, конечно, что товарищи рядом с тобой ползут, но не видно их в ночи и словечком не перекинешься...
- Свою первую вылазку и сейчас по минутам-мгновениям могу разложить, - рассказывает Владимир Федорович. - Что такое вылазка? А это когда после дневного наблюдения ночью на нейтральной полосе подходы к немцам уточняешь, подбираясь к их окопам на тридцать-сорок метров. Без такой подготовки мы в поиск, то есть на захват "языка", ходили в исключительных случаях, если времени на подготовку не было. Потому что без вылазки шансов погибнуть в поиске больше, чем задание выполнить. Когда взяли меня в пробную вылазку, поначалу, пока почти в полный рост шли, нормально себя чувствовал. Когда поползли - хуже стало. Землю носом пашу, ничего кругом не вижу, чувство такое, что один остался. Понимаю, что ребята рядом, не бросят меня, а нервишки все же здорово пошаливают. Потом вдруг перед собой немецкие окопы увидел, а главное - силуэты фашистов. Ну, думаю, все: раз я их вижу, то и они меня заметили, договариваются, как половчее в плен захватить... В общем, страха я в тот раз натерпелся больше, чем за все остальные вылазки и поиски, вместе взятые.
Интересуюсь, что для разведчика главное. Думал, услышу о хладнокровии, смелости, умении владеть оружием и приемами рукопашного боя, физической силе, короче говоря, о каком-то одном главном или нескольких равноважных необходимых разведчику качествах. А Владимир Федорович вдруг стал толковать о том, двигались они по нейтральной полосе всегда друг за другом, гуськом, и только перед броском во вражескую траншею разворачивались цепью. Почему гуськом? А в этом случае и проход в минном поле проще и быстрее сделать (будут саперы долго его готовить - больше шансов, что немцы это заметят, засаду устроят), и ползущих разведчиков противнику труднее обнаружить, и на случайную мину меньше возможности напороться.
Слушал я эти рассуждения о тактических премудростях и никак не мог сообразить, какое отношение они имеют к моему вопросу. Оказалось, самое прямое. Когда в цепи ползешь, то справа и слева соседей видишь. Когда гуськом, особенно если ты первый, то начинает казаться, что сзади тебя никого нет, все залегли, ты один остался, перебороть это чувство можно, только если ты в товарищей как в себя веришь. Отсюда и родилось, наверное, знаменитое: "Я бы с ним пошел в разведку!"
- Так что главное для разведчика, - подвел черту Владимир Федорович, - вера в товарищей. А смелость, владение оружием и все остальные, так сказать, индивидуальные качества, они сами собой разумеются, без них в разведке делать нечего. Между прочим, немецкие разведчики по нейтралке обычно цепью двигались, на чем и горели часто. На "гуська" им, видать, нервов не хватало, потому что не понимать его преимущества они вряд ли могли.
Первую боевую награду - медаль "За отвагу" - Москалев получил за первый же поиск. Велся он обычно так: метров за 30 до вражеской траншеи вправо-влево метров на 15-20 выдвигались две группы прикрытия по три человека, а группа захвата, человек 8-10, врывалась в траншею, захватывала "языка" и отходила. На первый раз Владимир Федорович в группе прикрытия был, рассредоточились в том месте, где вдоль траншеи малозаметная тропочка была.
- Лежим, дыхание затаив, и вдруг слышим справа негромкий разговор. Думали, группа захвата сделала полукруги, возвращается. Наш старший окликнул тихонько, а в ответ по-немецки (потом выяснилось, что немцы свое боевое охранение проверяли). Старший кричит: "Огонь!". Полоснули в упор из автоматов, все полегли. Мы одного раненого схватили, а тут группа захвата на стрельбу вернулась. Вернулись без потерь, - так это сегодня выглядит в рассказе фронтовика.
На вопрос, часто ли везло, часто ли случай на его стороне оказывался, Москалев ответил, не задумываясь, что без везения на фронте трудно, в разведке тем более. Я уже приготовился, было, эту тему развить: мол, везение везением, а все же... Но не успел. Собеседник без паузы добавил, что по-крупному ему с товарищами только раз повезло, на реке Нарев.
- Мы тогда наступление развивали на Варшаву, немцы отступали очень резво, сумели от наших войск здорово оторваться. Только мы, разведчики, за ними и поспевали. Ранним утром вышли к реке Нарев под Пултуском, наш берег отлогий, западный обрывистый. Осматриваемся - никого, тишина. Задача наша простая: сидеть на хвосте у немцев и докладывать командованию, где они, так что хочешь-не хочешь, надо на тот берег перебираться. Первое везение - брод нашли рядом, перешли реку, поднялись на обрыв, а там восемь линий траншей в полный рост отрыто, на сгибах ДОТы. В общем, оборона мощнейшая. И никого! Что делать? Тут второй раз повезло: на нашем берегу появилось 15 танков 1-го гвардейского танкового корпуса. Мы к ним назад через реку - так, мол, и так, ребята, что делать будем? Опомнятся немцы, займут траншеи, сколько тогда нас поляжет, плацдарм захватывая! Танкисты не робкого десятка оказались, переправились по броду, выбрались наверх и быстрей машины свои закапывать для обороны. Я тем временем сумел по рации связаться с комдивом генералом Гребенниковым - тоже, считай, повезло. Как уж он измотанную пехоту подгонял, не буду рассказывать, только к вечеру достигла дивизия реки. В ночь и основные силы нашей 65-й армии подтянулись, с ходу переправились. А утром видим: немцы, уверенные, что наши еще далеко (не сработала их разведка!), идут колоннами оборону занимать. Положили их тогда несчитанное количество. Было это в августе 1944 года, и до октября немец все пытался нас сбросить. Не вышло. А сидели мы там в обороне до января (от себя добавлю, что места эти в нашей военной истории известные, именно здесь произошло Пултуское сражение - единственное крупное сражение русских войск против французских в кампании 1806 года, закончившееся поражением Наполеона).
В другой раз, на Одере, тяжелее пришлось, но тоже не без везения. Форсировали разведчики реку, было их 25 человек. И вдруг танки немецкие, 20 насчитали. Повезло, что в захваченной траншее фаустпатроны оказались. Это тебе не бутылки с горючей жидкостью, против танков оружие мощное. Правда, раньше ими пользоваться не приходилось, ни к чему они в разведке. Но слышать, как с ними обращаться, приходилось. Через несколько минут разобрались, что к чему, и танки начали гореть. Тринадцать подожгли, по полтанка на брата, остальные ретировались.
Последнего своего "языка" взял под Данцигом. Немцы подтянули резерв, приостановили наше наступление, нельзя было дать им закрепиться, срочно нужен был "язык". На поиск пошли без всякой подготовки, только понаблюдали день, убедились, что оборона занята поспешно, проволочных заграждений и мин нет. Ночью подползли, забросали траншею гранатами, ворвались в нее, а там никого. Даже растерялись. Хорошо, что немцы на соседнем участке с перепугу "люстру" подвесили. За ту минуту, что она горит, успели заметить убегающих немцев, догнали отставшего. А к своим в темноте сподручнее было возвращаться.
Слушал я рассказы фронтовика-разведчика, и вот какая мысль покоя не давала. Что в разведке риска погибнуть больше, это понятно. Но ведь риск риску рознь. Одно дело, когда тебя в своей траншее ранят или даже во время атаки, тут шанс выжить куда больше, чем если это во вражеской траншее или на нейтральной полосе случится в ночной неразберихе. Как в таких случаях дело обстояло?
- Да очень просто, - понял мои сомнения Москалев. - Но сначала я о ребятах скажу, может, оно понятней будет. В нашей роте были тунгус, цыган, казах, узбек, еврей, татары, украинцы, белорусы, русские. Миша Лернер к нам как попал? Его в конце войны призвали, определили писарем в штаб за красивый почерк, а он к нам каждый день: возьмите в разведку. Сам щупленький, маленький. Мы его спрашиваем, чего в штабе не служится, а он - да как же я в Одессу после победы без медали вернусь? И не поймешь, то ли всерьез, то ли как. Насчет медали, объясняем, трудно сказать, где ее легче получить, а вот насчет погибнуть до победы, так это в разведке проще, чем в штабе. А он на своем. И ведь добился, перевели в разведроту. И до победы дожил, и медаль "За отвагу" успел получить. Я к тому клоню, что все мы друг для друга были Мишки, Володьки, Димки и больше никто. Закон простой был: ни погибших, ни, тем более, раненых врагу не оставлять. Или все вернулись, или...
Еще скажу, что человек на многое способен, чего в обычной жизни и не подозревает за собой. На той самой Нареве такой случай был, когда оборона застыла. С месяц никто во всей армии не мог "языка" взять. Командование, понятно, нервничает, начальник разведки дивизии подполковник Мартиросян с лица спал. Пошли мы в очередную вылазку. Ночь темная, никто не стреляет, потому немецкую траншею заметили, когда до нее метров 15 осталось. А мы не готовились к захвату, не настроились, даже гранат при себе не было. Отползли осторожненько, вернулись к себе, доложили, что задачу по вылазке выполнили, и все, как было. Мартиросян рассвирепел: "Вы же струсили да еще следы перед самой траншеей оставили, теперь немец настороже будет. Не возьмете этой ночью "языка" - все в штрафную пойдете". Эх, и разозлились мы тогда. Не было такого никогда, чтобы разведчикам штрафной ротой грозили. Даже законные "наркомовские" не выпили, весь день от их передовой глаз не отрывали. Все пытались понять, заметили немцы следы или нет. Вроде бы все у них спокойно, решили вразрез между двумя пулеметными гнездами идти, гранатами забросать - хоть один немец, да нам достанется. Часа в три пошли в поиск, все по плану: по гранате в гнездо, ворвались в одно, а немец недобитый поднимается и Мите Крылову в грудь, точно в правый сосок попал. В простом-то бою упал бы он с такой раной, может, сестричка и вытащила бы. А тут навалился на немца, кричит: "Володя, фриц подо мной!" Скрутил я пленного, дал команду на отход. Митя после всего этого сам метров 150 еще пробежал с пробитым легким. Мы его потом в медсанбате навещали, следы потеряли, когда его в госпиталь увезли по приказу комдива. Но в тот раз выжил, это точно. Потом на банкете по случаю захвата "языка" (его после каждого удачного поиска устраивали - водка "от пуза" и закуска чем Бог послал) мы начальнику разведки "по-дружески" втолковали, что негоже разведчикам штрафной грозить, нас этим не испугаешь. Больше такого не замечалось, с первого раза все понял...
На боевом счету сержанта Москалева 4 лично взятых "языка", 15 захваченных в группе, более 30 уничтоженных фашистов. А среди его отличий кроме орденов и медалей есть и такое: 24 июня 1945 года в составе сводного полка 2-го Белорусского фронта прошел он по Красной площади на параде Победы. Помните, 24 июня 1943 года принял он боевое крещение - думал ли солдат, что ровно через два года доведется ему в числе десяти воинов дивизии принять участие в апофеозе войны и, как тогда считал, в последний раз увидеть на поверженных к подножию Мавзолея вражеских знаменах фашистскую свастику.
Это сейчас, по словам Б.Н.Ельцина, нет ни победителей, ни побежденных. А тогда они были, и победителей страна чествовала, как могла, не только власти, но и все люди. 9 июня отпустили Москалева на сутки домой. До Обираловки (теперь Железнодорожная) доехал электричкой (они дальше не ходили) в надежде, что оттуда каким-нибудь попутным товарняком до Орехово-Зуева раньше доберется, чем "паровичком". Заглянул в буфет - деньги-то были, да все по карточкам, повернулся на выход, да в помещение уже народ набился. Тогда у всех первый вопрос был: не встречал ли моего сына, (мужа, брата, племянника) на фронте. Стол накрыли, баянист откуда-то появился, женщины плачут, а песни запели... Много лет спустя, поэт про то очень верно написал: "Эта радость со слезами на глазах". Когда к Орехову подъезжал и, уже стоя на ступеньках, увидел Подгорную фабрику, "Карболит", чуть сознание не потерял, в глазах потемнело, еле за поручни удержался.
После демобилизации вернулся на торфобрикетный завод, откуда на войну уходил. Потом, когда на его базе "Транспрогресс" организовали, перешел на ОХЖДТ, работал водителем перегрузочной машины, оттуда и ушел на заслуженный отдых. Из всех ореховозуевцев-фронтовиков, участвовавших в параде Победы, он сегодня остался единственным...
Когда предложил я Владимиру Федоровичу что-нибудь от себя сказать, по его лицу тень пробежала: "Надо ли?" Оказалось, что когда в 1985 - юбилейном году встретились на телевидении ветераны его дивизии, там ему тоже высказаться предложили. Когда же потом себя на экране увидел, то оказалось, что от сказанного им мало что осталось, а оставшееся можно было и не говорить.
- Если и сейчас в моих словах кому-то не все понравится, тоже вычеркнете, несмотря на свободу слова? - съехидничал ветеран.
Единственное, что мог ему обещать: без его согласия ничего не будет вычеркнуто, в крайнем случае лучше все сказанное уберем, чем искажать смысл.
- Почти полвека мы, участники войны, считались победителями. А теперь мы кто? Пришей-пристебаи какие-то, выходит, что и 9 мая не было? Вы мне хоть одну войну в истории назовите, когда победившая сторона на колени потом добровольно опускалась! Это как же так оказалось, что мы перед Германией в должниках ходим? Да мы одних репараций сколько немцам простили, сколько награбленных в наших музеях ценностей у них осело, которые они возвращать не собираются! Или, может, ФРГ нам помогало после войны народное хозяйство восстанавливать? Нет, по моему разумению, это они нам должны суммы немерянные. Так поступить могли только те, кто войны не нюхал. Когда перестройка начиналась, я все за чистую монету принял, прозревать стал, когда Горбачев с Шеварднадзе ГДР предали. Потому, когда мне предложили в КПРФ восстановиться (я в партию вступил в августе 1944 года), я ответил, что сделаю это не раньше, чем будут наказаны виновные в развале. А они пока торжествуют. Сдается мне, что плохо все это кончится для России. Эх, ошибиться бы...
Капитан в отставке
Ибрагима Исхаковича Юсипова в Орехово-Зуеве знают, может, и не большинство жителей, но что многие - это точно. Скорняк он классный, сшить для него шапку считалось престижным делом. Много лет имел патент, стоивший чуть больше половины минимальной зарплаты того времени, от заказчиков отбоя не было. Сколько всего шапок сшил - не помнит, конечно, - что-нибудь побольше тысячи. Сейчас отошел от дела: на восьмом десятке глаза подводить стали. Зато память не подводит. Отчетливо помнит детство, в деревне Большое Рябушкино Горьковской области прошедшее, юность, связанную с Орехово-Зуевом, куда приехал девятнадцатилетним парнем в 1939 году, а уж войну-то...
Тут еще попалась недавно на глаза книжка местных авторов "Опаленные войной" с рассказами про ореховозуевцев, знакомых и незнакомых, прошедших теми же фронтовыми дорогами, что и он. Ну, не буквально теми же, конечно, так ведь пули да снаряды, раны да контузии, кровь да смерть на всем почти трехтысячекилометровом фронте мало, чем отличались. Встали снова перед глазами те запомнившиеся не только сплошным кошмаром (сначала сказал: ''Работа как работа, только своеобразная"), но и духовным подъемом военные и фронтовые годы месяц за месяцем, день за днем столь явственно, как будто только вчера с войны домой вернулся...
Родился Ибрагим Исхакович в крестьянской семье. Матери не помнит, жизнь в новой отцовской семье не заладилась. Дело давнее, не стали мы шевелить его, заговорили о довоенном Орехово-Зуеве. Жил он по приезде на улице Горького, снимал угол в частном доме, работать устроился на вторую прядильную парсунщиком. Ничем особо интересным то время не запомнилось: работал, с девушками встречался. Но ни одна не зацепила за живое, да и не стремился он к серьезным отношениям, считал, что сначала надо действительную службу отслужить. Когда срок подошел, решил перед призывом уволиться с фабрики, поехать взглянуть на родную деревню, родственников навестить. Оттуда и призвали его в РККА 21 апреля 1941 года.
Службу начал в Каменец-Подольске башнером танка Т-26. В первых боях не участвовал: полк сразу после нападения Германии отправили в Ленинград, там, на Кировском заводе, перевооружили на "КВ", переформировали в 121-ю ударную бригаду, а Юсипову присвоили офицерское звание и назначили командиром танка. До декабря, пока не лишились почти всей техники, воевал под Пулковом, где получил первую боевую награду - медаль "За отвагу". Тяжелое было время, блокадное, солдатский паек состоял из 125 граммов сухарей в день и 200 граммов концентрата каши на неделю (концентрат съедали сразу - какая там экономия, если неизвестно, доживешь ли до завтра). Под самый новый год остатки бригады вывели по ладожскому льду и через Вологду прямиком до Челябинска, в знаменитый Танкоград.
Отсюда летом 1942 года, уже на Т-34, перебросили на Кавказ. Воевал под Прохладной, Моздоком, вновь остались без танков и попали на переформировку в Тамбов, где круто изменилась боевая судьба Ибрагима Исхаковича. Его и еще 11 человек направили в Борисоглебское летное училище, готовившее пилотов для штурмовой авиации. Из тех двенадцати шестеро погибли, двое вернулись домой искалеченными. С двумя - Сергеем Писиным из Карелии и Рашидом Хасановым из Казани долго переписывался после войны (из Карелии последнее письмо пришло пять лет назад, из Казани - два года). После окончания училища получил назначение в 615-й имени Чкалова штурмовой полк 17-й воздушной армии. К тому времени дела шли уже неплохо, наши гнали немцев на всех фронтах и "зеленых" пилотов не отправляли сразу в бой. Полк совершенствовал летную подготовку сначала под Киржачом, потом под Дмитровом. А когда дозрели окончательно, поднялись на своих ИЛ-2 по тревоге - и воздухом под Одессу. В тех краях начиналась Ясско-Кишиневская операция.
В день по 4-5 боевых вылетов совершали в район Плоешти. Напряжение физическое очень большое было, но выдержали. Тут я не выдержал, поинтересовался летным пайком.
- Кормили душевно, грех жаловаться, - услышал в ответ, - На завтрак что-нибудь мясное, чай с маслом, пирожки или другое какое печиво без нормы. В обед борщ либо суп, на второе, опять же, мясное, когда полкурицы, когда гуляша тарелка, на третье пирожки с компотом. Ужин такой же, как и завтрак. Ели все одинаково, только для офицеров отдельный зал был. Если бы сухим пайком получать, то по сегодняшним временам семье из 4-5 человек на месяц в самый раз.
Дальше была Болгария, но ее не бомбили, а летали из-под Софии на Югославию. Там все быстро закончилось, после чего участвовали в Будапештской операции. Сильнейшая тут у немцев ПВО была, каждый из 16-ти вылетов как атака штрафников... Самый памятный из них на штурмовку нефтяных хранилищ под городом Надыканижа. Чтобы от сплошного зенитного огня как-то спастись, зашли от солнца, а когда оглянулся после третьего захода - его не увидел: километра на полтора вверх сплошной огонь и черный дым...
Последний 17 раз летал на Вену. На 17-м вылете разорвался рядом снаряд, осколок пробил фонарь и голову за правым ухом. Сгоряча внимания не обратил, да стало кровью сапог заливать. Доложил по рации ведущему, комэску майору Шепилову. Тот приказал выйти из боя, самостоятельно идти на аэродром. Дотянул, сел, а дальше провал. Очнулся в госпитале, отлежал пять месяцев, получил 2-ю группу инвалидности, демобилизовался в звании капитана.
Вернулся в Орехово-Зуево 9 февраля 1946 года (дату запомнил потому, что были в тот день первые послевоенные выборы в Верховный Совет) при деньгах: за 117 боевых вылетов получил около 100 тысяч, да еще накопившуюся офицерскую зарплату (1700 рублей в месяц), которую на фронте не получал за ненадобностью. Прописался, получил паек и поехал на побывку в родную деревню, там в первый же день обратил внимание на Майру, в местном детдоме работавшую, а еще через день, как сам говорит, - без всяких церемоний отвел в сельсовет, и там расписались
Живут вместе 53-й год, вырастили пятерых детей (Майра Абдуловна награждена "Медалью материнства" 2-й степени, еще есть у нее медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов" с причитающимися к ней юбилейными). Всю жизнь работали. Ибрагим Исхакович сначала на прядильной №2, потом в больницах слесарем-сантехником, Майра Абдуловна на одном месте трудилась - в столовой 1-й горбольницы.
В конце нашей беседы к дню сегодняшнему обратились. Мыслью по древу не растекались, на армейскую тему конкретно заговорили. Больной, видно, оказалась она для кавалера пяти орденов гвардий капитана в отставке, потому как слов он не подбирал:
- Шантаж это, что сегодня с армией делают. Как так солдат голодный? Мы в самые трудные дни войны хотя и совсем не досыта ели, однако же в голодные обмороки не падали!
Дальше цитировать не рискую...
В жизни всякое бывает
Поколение мальчишек военных лет навсегда осталось неравнодушным к военным регалиям, среди которых безусловно первенствовали ордена, медали и другие свидетельства воинской доблести их обладателей. Из орденов же у нас особым уважением пользовались так называемые полководческие, учрежденные во время войны в честь великих российских полководцев и флотоводцев - Суворова, Кутузова, Невского, Ушакова, Нахимова. Рядовых да сержантов ими не награждали, офицерам тоже редко когда вручали, потому мы еще их звали "генеральскими" и видели только на парадных маршальских портретах. Уважения добавляло и то, что это были первые советские ордена, резко выделявшиеся "красотой" рядом со скромными предшественниками, да к тому же формой и внешним видом напоминавшие старые российские награды. Это я к тому, чтобы понятно было, почему, узнав о земляке, таким орденом награжденном, стремлюсь рассказать о нем в книге.
Недавно от работников горвоенкомата услышал о Шамиле Насрудиновиче Ичалове, награжденном орденом Александра Невского за бои в Померании. К сожалению, фронтовик скончался весной 1980 года на 56-м году жизни: поехал в Тынду (это где БАМ строили) навестить сына, встретил фронтового друга, тот уговорил его подольше погостить, а 20 марта инфаркт...
Ушел из жизни солдат. Но подвиг-то остался, да не один: Ичалов был награжден еще двумя орденами Красной Звезды, несколькими медалями. И если невозможно рассказать о живом человеке, то ничто не мешает рассказать о его подвигах, так я думал. И ошибся. Но зато узнал историю, о которой хочу поведать читателям. Она вполне того заслуживает. Но сначала - почему ошибся.
Шамиль Насрудинович не просто не любил войну. Он ее ненавидел до такой степени, что никогда не смотрел передачи о ней по телевизору. И никогда не рассказывал о ней домашним. Ни одного эпизода, даже связанного с наградами. Это я узнал от его вдовы Анны Артемьевны Ичаловой (в девичестве Глазневой). Правда, оставалась зацепка. По ее словам, красные следопыты школы №1 (были такие еще полтора десятка лет назад, занимались поиском героев, сбором материалов об известных земляках и тому подобным) собирали сведения о его жизни. К сожалению, и там узнал немного: вспомнила одна из бывших учениц, что рассказал он во время встречи, как, имея только один танк, захватил со своим взводом, применив какую-то военную хитрость, сильно укрепленный населенный пункт. Да еще могу привести слова его однополчанина из письма, полученного Анной Артемьевной после смерти мужа: "Мы попытаемся написать об отличных боевых действиях в Померании 1-го батальона 164-го стрелкового полка 15 февраля 1945 года, и особенно 1-й роты, которой командовал ваш муж лейтенант Ичалов. За этот подвиг он и комбат капитан Лучев были награждены орденом Александра Невского". Вот и все, что удалось узнать.
О до- и послевоенной жизни воина известно намного больше, но хотелось-то поведать его военную биографию. Остальная ее часть типична для того поколения и потому укладывается в немногие строки. Аварец по национальности, родившийся в Дагестане спустя семь лет после революции. Восьмилетним остался без отца, учился в школе, окончил техникум в Буйнакске весной 1941 года, в январе 1942 года призван в армию, в том же году окончил пехотное училище, далее непрерывное участие в боевых действиях сначала в танковых войсках, потом в пехоте (эти сведения - из военного билета). Летом 1946 года демобилизовался, работал в родном селе Гочоб колхозным счетоводом. Там в 1947 году и началась история, рассказанная мне Анной Артемьевной.
Жила с 1933 года в Дровосеках крестьянская семья выходцев из воронежской области Глазневых. Было у Артемия Дмитриевича и Прасковьи Алексеевны пятеро детей, предпоследней - дочь Аня. В 1942 году окончила она медучилище, на фронт просилась, но из-за недостатка лет отказали и направили медсестрой в госпиталь №1867, размещавшийся в пединституте. Когда госпиталь расформировали, перешла в районное отделение Красного Креста, штат которого из двух человек состоял. Последнее обстоятельство специально подчеркиваю. Дело в том, что для создания первичной парторганизации (а создавались они, как правило, по производственному признаку) требовалось не менее трех членов ВКП(б). Потому, наверное, в порядке исключения и предложили Анне, члену партии с 1943 года, встать на учет по месту жительства при сельсовете, в котором на две деревни Дровосеки и Будьково насчитывалось вместе с ней четыре коммуниста. А там ее сразу же избрали секретарем.
Тогда и решила она не просто "числиться при деревне", а создать из ровесниц, работавших на городских предприятиях, что-то вроде колхозной "скорой помощи" - группы, которая в самый разгар полевых работ (прополка, покос, молотьба) помогала бы односельчанам там, где запарка. Вошли в нее двойняшки Валя и Зоя Москаленко, Галя Спирина, Лида и Лиза Кочедыковы, Юля Тимофеева и Таня Степанова (фамилии девичьи), а "приписали" их к овощеводческой бригаде Анны Ивановны Кармановой. Работали на совесть, о чем местная газета "Большевистское слово" опубликовала. Видимо, ее в Москве прочитали или редактор "Слова"... Бершадский туда сообщил, потому что прямо в поле приехал корреспондент из "Московского большевика" (сейчас "Народная газета - Ленинское знамя"), сфотографировал их. Снимок оказался на обложке журнала "Молодой колхозник" №3 за 1947 год, журнал попал на глаза счетоводу колхоза села Гочоб...
Из снимка он вырезал изображение Глазневой, написал письмо и отправил в сельсовет с просьбой разыскать эту девушку и передать его послание в собственные ее руки. Весточка оказалась у адресата. Ответила. Все лето и зиму переписывались, в марте Шамиль появился в Дровосеках. Сразу и расписались, свадьбу всем колхозом играли. Вот и толкуй после этого, что ''Свинарка и пастух" фильм придуманный, от жизни оторванный!
На родину мужа Ичаловы долго ехать не решались: у него в селе была нареченная, а кавказские обычаи не из простых... Спустя четыре года приехал один из старейшин села, осмотрелся, оценил обстановку в семье и церемониально пригласил в гости. В 1952 году Анна впервые, а Шамиль после четырехлетней разлуки встретились с его семьей. Не обошлось без казусов. Член партии, самостоятельная по характеру, совершенно не знавшая аварского языка и уж, тем более, местных обычаев, Анна Артемьевна вела себя так, как повела бы в родной деревне. Увидев, например, непривычную для нее картину, когда мужчины села, зарезав традиционного барашка, накрывали в доме праздничный стол, а женщины, все в черном, сидели около дома, она, недолго думая, взяла со стола бутылку водки и пошла их угощать. Повезло: среди них оказалась давно живущая в Гочобах русская учительница, помогла объясниться, надо отдать должное и такту местных женщин: они не отказались принять из ее рук угощение, не совсем обычное по всем канонам для аварок. Хотя за общий стол, как ни уговаривала, не сели.
В общем, приняли ее родственники и односельчане мужа безоговорочно, по душе пришлась. Потом почти каждый год туда в гости ездили, оттуда гостей принимали. И никаких проблем не возникало. Да какие проблемы, если в ее семье полный интернационал: сама русская, муж аварец, есть украинка, марийка, татарин. Никто не стыдился свою национальность в паспорте обозначить, никаких трений из-за этого не возникало ни разу. Заслуги в военные и мирные годы Ичаловой отмечены орденом Отечественной войны 2-й степени, медалями Жукова и "За трудовую доблесть", несколькими юбилейными, знаком "Отличник советской торговли".
Немного осталось досказать, вроде маленькой справочки. Не обошла война стороной семью Глазневых: погиб под Ленинградом старший брат Петр, незадолго до гибели случайно встретивший отца-зенитчика. Поговорить им последний раз всего несколько минут довелось. Сегодня у Анны Артемьевны четверо детей, шесть внуков, девять прямых племянников и племянниц, шестеро внучатых. Крепкие корни...
От Амура до Балтийского моря
У пограничников завтра не просто праздник. Завтра - юбилей: 80 лет со дня учреждения пограничной охраны РСФСР. Орехово-Зуево никогда не был приграничным городом, но среди жителей города и района есть такие, кто знает о границе не понаслышке, кто сам ходил в дозоры, задерживал нарушителей. Об одном из них, подполковнике в отставке Петре Михайловиче Калабухове, наш рассказ.
Корни Петра Михайловича на Рязанщине, где в селе Байдикии Захаровского района он родился в 1913 году. Семья крестьянская, по тем временам обычная: родители, пятеро братьев, три сестры. Ничего необычного по тем временам и в том нет, что часть ее в 20-е годы перебралась в город. Первым на Орехово-Зуево в 1922 году "положил глаз" старший брат Михаил. Мостил городские улицы булыжником, строил дорогу на Шатуру. Способного мастера приметили и в 1932 году перевели с повышением в Рязань. Другой брат - Василий навсегда обосновался здесь, работал машинистом на железной дороге, сейчас пенсионер.
Петр приехал сюда с отцом в 1928 году. Окончил ФЗУ, работал на "Прибордетали". С жильем тогда для приезжих непросто было, в основном снимали углы в частных домах. По мере обустройства улучшали и жилищные условия: подыскивали угол попросторнее, а то и отдельную комнату. Для Петра такой момент подоспел в 1933 году. Подходящее жилье нашлось в поселке за 1-й Советской. Когда с хозяином дом осматривал, попалась навстречу девчонка. На всякий случай спросил, кто такая.
- А это твоя будущая жена, Лиза Гришанова, - пошутил хозяин, - они в прошлом году из Пензы приехали, у меня квартируют.
Как в воду глядел! Через пять лет поженились и с тех пор только дважды расставались. Сначала на 20 месяцев в июле 1941 года, когда жен комсостава с дальневосточной границы приказывали эвакуировать в Ульяновск. Вернулась в начале 1943-го, а в мае Петра Михайловича направили в распоряжение начальника погранвойск Ленинградского фронта, и пришлось Елизавете Семеновне до декабря 1944 года, когда вызвал ее муж вместе с родившимся в разлуке сыном Юрием в погранотряд, пожить у родственников мужа в Рязани.
Недавно по телевизору показали, как журналистка у молодых ребят спрашивала, когда Великая Отечественная началась. Так одна юниорка ответила, что была она в 1942 году с чеченцами, и они тогда победили. Такие вот наступили времена и нравы. А прежде про армию все знали, людей в погонах уважали, и среди наиболее уважаемых были пограничники. Сегодня, наверное, во избежание недоразумений лучше и не спрашивать у ребят, кто такой Карацупа, в довоенные же годы пацаны в него не реже, чем в Чапаева играли, а кто поменьше, за счастье почитал Индуса (так собаку знаменитого пограничника звали) при нем изображать.
Вот поэтому, когда в 1934 году стали среди молодежи отбирать желающих идти в военные училища, Калабухов выбрал Харьковское погранучилище имени Дзержинского. Но вначале полагалось год послужить рядовым на границе.
Первый выход в наряд - 19 октября 1934 года на польской границе, первое задержание (сразу двух нарушителей) - 21 марта 1935 года. Спустя полгода наконец-то оказался в училище, из которого через три года с двумя "кубарями" в петлице получил назначение в Хабаровский погранокруг. По дороге заехал на родину в рязанскую деревню, фурор произвел посильнее, чем моряк из знаменитой песни Зыкиной. Оттуда - в Орехово-Зуево к Елизавете. Пошли гулять в горпарк, когда вышли, присели на скамейку (точно на этом месте сейчас стоит памятник Ленину), тут и сделал ей предложение.
На Дальнем Востоке приняли молодых офицеров чудесно. Командующий генерал Никифоров рассказал о напряженной в связи с недавними хасанскими событиями обстановке, о боях на озере рассказали герои Хасана Терешкин, Чернопятко и Виневитинов (их вся страна знала!), а самое главное - был на встрече уже тогда легендарный Никита Карацупа, задержавший к тому времени 318 нарушителей.
- Это сейчас ехидничают некоторые ретивые, - хмурится Петр Михайлович, - мол, задерживал он не шпионов, а безобидных контрабандистов. Во-первых, и то, и другое ложь, а во-вторых, посмотрел бы я, как такой ретивый хотя бы одного "безобидного" спиртоноса попробовал задержать!
Служить назначили начальником Верхспасской заставы, это где сливаются Уссури и Амур. Японцы тогда хоть и притихли, больше наблюдали за пограничниками с расположенной на их стороне сопки "Бог", но время от времени "проверяли" их бдительность: только за два года (1939-1940) Калабухов участвовал в 30-ти задержаниях, да еще шестерых нарушителей задержал лично. Всего же за это время на участке их 70-го Козакевичевского погранотряда было задержано 176 нарушителей, ликвидировано 26 банд, изъято контрабанды на 5 миллионов тех полновесных рублей.
С мая 1943 года "поменял" Петр Михайлович восток на запал: в составе 104-го погранполка занимался очисткой тыла Ленинградского фронта и Ленинграда от бандитов, вражеских парашютистов, провокаторов и дезертиров. Участвовал полк и в боях, а когда после взятия Выборга Финляндия капитулировала, полк переименовали в 107-й погранотряд, и он приступил к охране границы. С марта 1946 года Калабухов уже на арендованном у финнов полуострове Порккала-Удд, где пришлось на пустом месте оборудовать и охранять 34-километровую сухопутную границу (здесь за первый же год задержали 26 нарушителей). Затем служил на эстонской границе, азербайджанской.
С конца 1954 года, уволившись по выслуге лет, вернулся с семьей в Орехово-Зуево. Работал ответсекретарем общества "Знание", директором краеведческого музея, закончил трудовую деятельность начальником учебного пункта по подготовке молодежи к армии на "Респираторе". За активную работу по патриотическому воспитанию награжден Почетным знаком комитета ветеранов войны и Почетным знаком ЦК ДОСААФ.
Между прочим, в Орехово-Зуеве последний раз встретился с Карацупой. Посидели, вспоминали Дальний Восток...
День сегодняшний, щадя свои нервы, Петр Михайлович комментировать не захотел, посетовал лишь, что стало пограничное начальство забывать своих ветеранов:
- Прежде в каждый наш праздник получал я приглашение от командования на встречу в Москве, а вот уже три года - ни слуху, ни духу...
Между двух огней
Ее боевой путь и по времени, и по расстоянию не самый длинный из выпавших на долю фронтовиков: первый бой летом 1943 года под Ленинградом, последний - в октябре 1944 года на улицах Риги. Только ведь не километрами и не месяцами меряется путь солдата, а боями, в которых пришлось участвовать. Иные сто метров запомнились больше, чем сотни километров, некоторые часы перевешивают в памяти месяцы.
В октябре 1940 года Любовь Сергеевна Котовская (тогда Люба Короткова), когда шестнадцать ей стукнуло, пришла на КНФ. Там войну встретила, первый военный год проработала, оттуда ее послали на городские курсы медсестер. Полгода училась, ходила на практику в госпитали, дежурила на вокзале, встречая эшелоны с ранеными. После курсов добровольно вступила в городскую роту МПВО. Жили девчата в казарме, располагавшейся на Кооперативной улице в деревенской школе. На первом этаже медицинский взвод, на втором химический.
- Что о той службе сказать? - вспоминает Любовь Сергеевна. - Хотя вроде и рядом с домом служили, но не было никаких поблажек. Домой почти не отпускали. Помню, одну из девочек даже на похороны матери не пустили. Больше всего доставалось, когда эшелоны с ранеными встречали. Кто-то терпеливый, только стонет да зубами скрипит, если неловко с ним обернешься, а кто-то от всей души нам, девчонкам молоденьким, такого пожелает, что до слез доходило. Страшнее всего были эшелоны из Ленинграда с блокадниками, истощенными до предела. Иногда полвагона, а то и больше, трупов, на живых смотреть страшно, в дороге за ними ухаживать некому было, а своих сил только и оставалось, что дышать. Многих мы в Орехово-Зуеве похоронили. Помню, копали для них первую братскую могилу на Егорьевском шоссе напротив Ореховской церкви около школы №6 (в этом здании теперь межшкольный УПК размещается). А в земле много сгнивших гробов оказалось, особенно детских. Мы косточки в отдельную кучу складывали. Мимо женщина шла, полюбопытствовала, для чего копаем, сказала, что здесь было холерное кладбище в революцию, и попросила: "Когда хоронить будете, косточки-то в землю тоже закопайте, чтоб над ними надругательства не случилось". Так мы и сделали, лежат теперь в одной братской могиле ореховозуевцы с ленинградцами, и мало кто про то знает. Хоть бы камень какой, памяти ради, положили с надписью...
Так прослужила Люба год и два месяца (между прочим, пока служила, им даже форму не выдали), пока не услышала, что ГК ВЛКСМ набирает девчат в какую-то летную часть. Написала заявление, пошла в горком, а ей отказали, потому что не была комсомолкой. Но заявление почему-то оставили, и через неделю получила повестку из военкомата. Пришла, в тот же день прошла медкомиссию, а на другой день, 11 апреля 1943 года, погрузили несколько десятков собранных со всей области девчат в два телячьих вагона с двухъярусными нарами и повезли, не сказав куда. Оказалось - на Волховский фронт.
- Из Орехово-Зуева нас трое было, - делится Любовь Сергеевна, - воевать привелось в разных местах, но все с войны домой вернулись. Сейчас двое остались, я да Клавдия Жохова. Живем рядом, встречаемся. Вроде бы за 50 с лишним лет обо всем можно наговориться, да видно такая судьба у воевавших, до самого конца войну вспоминать, довелось ли на фронте земляков встречать? Было такое. В наш батальон с пополнением попал мой сосед по Двойному проезду (был такой раньше в городе около Зуевской церкви, мой дом на том месте стоял, где теперь муниципальный лицей №9; там во дворе и сейчас растет дуб, который я около дома посадила, я его внукам показываю). Обрадовались оба - слов нет. Только его вскорости куда-то перебросили, даже проститься не успели. И фамилию забыла, помню только, что по-уличному их Гогешкиными звали. Больше я его не видела, наверное, погиб...
Попала Котовская в 374-ю Любаньскую стрелковую дивизию, определили связисткой при начальнике артиллерии дивизии. Там в первом же бою первую свою боевую награду заслужила. Дело так было: во время боя рядом с наблюдательным пунктом, на котором нас связь обеспечивала, мина разорвалась. И хотя контузило так, что потом две недели ничего не слышала и говорить толком не могла, связь сумела под огнем восстановить. Вручили ей за то медаль "За боевые заслуги". Вскоре перевели связисткой в 1246-й полк этой же дивизии, а там, узнав, что она курсы медсестер закончила, присвоили звание старшего сержанта и направили санинструктором во 2-й батальон, где она и прослужила до конца войны.
Трудно было под Ленинградом до полного снятия блокады всем, в том числе и военным, его оборонявшим. Полегче, конечно, чем жителям города, но не намного. В солдатском котле раз в день варили ржаную муку с лярдом сразу на первое, второе и третье и к ней полкило хлеба. Остальное - подножный корм, а какой он в ленинградских болотах? Да еще изредка везло: убьют лошадь у артиллеристов, а они с пехотой мясом поделятся. Голод мучить перестал, только когда в Прибалтику вошли.
Следующей наградой, медалью "За отвагу", отмечено участие в разведке. Это уже в Прибалтике случилось. Противник, воспользовавшись лесистой местностью, сумел оторваться от преследования, и надо было выяснить, где он. Поскольку речь шла не о поиске или захвате "языка" и ничего особого опасного не ожидалось, взяли с собой разведчики на всякий случай санинструктора. Пройдя километра два, вышли к небольшой речке.
- Мне командир приказал на берегу остаться, - видно, что и сейчас, через много лет, о том случае рассказывая, Любовь Сергеевна волнуется, - чтобы в случае чего отход прикрыть, а с остальными решил еще немного вперед пройти. Только ребята из виду скрылись, как выходит из-за кустов немец. Я автомат на него направила, затвор передернула и молчу. Он тоже молча стоит. Так и простояли, пока наши не вернулись. Они потом говорили, что минут двадцать прошло, а мне куда больше показалось. Не знала ведь, что немец один: и оглядываться надо, и от него боюсь глаз отвести. Так вот и взяла своего первого и последнего "языка".
А вскоре после того оказалась Люба на передовой с группой офицеров. Затишье было, и они за чем-то понаблюдать хотели. В это время из нашего тыла стала прорываться большая группа немцев, в лесах прятавшаяся.
- Оказались мы между двух огней, - вспоминает Котовская, - залегли в воронке, думали, быстро все кончится. А каша такая заварилась, что пришлось в той воронке двое суток воевать. Всех, кто там был, потом наградили, меня - второй медалью "За отвагу".
Кроме медалей хранит две письменные благодарности от Верховного Главнокомандующего. В одной написано "За отличные боевые действия при взятии городов Любань и Луга", во второй - "За отличные боевые действия при овладении столицей Советской Латвии городом Рига". Дивизия, в которой она воевала, первой вошла в Ригу через Киш-озеро (один из полков, 1344-й, получил почетное наименование "Рижский"), там погиб и похоронен командир дивизии генерал Городецкий. На его могиле памятник был, а там, где дивизия в Ригу ворвалась, - обелиск стоял.
Стоят ли они сейчас или снесли их, фронтовичка не знает: последний раз видела в 1990 году, на последней встрече ветеранов, до того регулярно дважды в год - 9 мая и 13 октября (день освобождения Риги) - собиравшихся в столице Советской Латвии. Сейчас там другие собираются, те, против кого она сражалась...
В войну и первые послевоенные годы мы, ребятня, обязательно спрашивали у приезжавших и возвращавшихся с войны: "Дядя, а какая награда у вас самая главная?" Помню, удивляли две вещи: что вместо ответа нас нередко шугали и что из тех, кто отвечал, имея одни и те же награды, нередко разные называли. Это спустя много лет дошло, что главной награды за ратное дело не бывает - все они кровью заслужены, что потому-то те, кто снисходил к ребячьему любопытству, называл не "главную", а самую, в лучшем случае, памятную или просто любую. Поэтому спросил об этом Любовь Сергеевну немного иначе: какая из наград труднее всех досталась?
- Награды на передовой все трудно доставались, зря их не раздавали, - раздумчиво проговорила собеседница. - Но вот, как бы поточнее объяснить, одна особенность есть у солдатских медалей. Награждали ими за отличие в бою, а бой несколько часов, ну, бывало, что день-два непрерывно длился. Я же одну награду получила за несчетное множество бессонных ночей, десятилетия непрерывных тревог и хлопот. "Медаль материнства" называется, были такие награды для многодетных матерей при Советской власти. Вот она-то мне, поверьте, дороже всех - пусть фронтовики не обижаются.
Двух сыновей и трех дочерей вырастила Любовь Сергеевна, у нее четыре внука, две внучки и правнучка. Очень надеется бывший старший сержант, кавалер многих правительственных наград, ветеран труда Котовская, что никому из них не придется повторить путь мамы, бабушки и прабабушки, пролегший через войну.
Трижды отважный
Медаль "За отвагу", учрежденная 17.10.38 года, у фронтовиков на особом счету: она не по статусу, а по жизни считалась как бы солдатской, и - главное! - награждать ею в войну имел право командир полка. То есть вручали ее по сути дела сразу после подвига, что немало значило для бойца. Одно дело ждать судьбы представления к награде (сколько их затерялось, сколько героев не дождались награды живыми), а другое - получить ее еще разгоряченными после боя! У Сергея Ивановича Маркова таких медалей три - №№1145058, 1180572 и 2789640. Номера я привел не зря: с момента учреждения до начала войны медалью наградили около 26 тысяч человек, за войну - более 4,5 миллиона, так что судите сами, где в ряду ее кавалеров место Сергея Ивановича, призванного летом 1942 года и принявшего боевое крещение в Калининской области осенью 1943 года командиром пулеметного расчета в составе 16-й Литовской стрелковой дивизии.
Орденом Славы 3-й степени сержанта Маркова наградили через 11 месяцев 27 дней после его учреждения. Знакомые с историей советских наград знают, что этот орден (трех степеней) продолжил традиции знаменитого солдатского Георгиевского креста. И получилось, что Сергей Иванович стал как бы наследником ратной доблести отца: Иван Иванович в Первую мировую получил два "Георгия", по тем временам примерно то же, что дважды Герой Советского Союза.
Последнюю боевую награду, орден Красной Звезды, помкомвзвода старшине Маркову вручили ровно за две недели до Победы. И еще одну дату помнит всю жизнь солдат: 5 октября 1944 года перед боем под Шауляем он стал коммунистом. В том бою взвод, который поддерживал его пулеметный расчет, захватил немецкую артиллерийскую батарею и несколько автомашин. Наградили весь расчет, командира - орденом Славы.
Корни Маркова во Владимирской области. Оттуда его отец с конца прошлого века ездил в Орехово-Зуево с артелью каменщиков строить Морозовские казармы, в одной из них стал жить, когда перебрался сюда с семьей в 1919 году, в казарме родился в 1924 году и прожил полжизни Сергей Иванович.
- Комнаты каждого этажа шли по обеим сторонам большого коридора, - с грустинкой вспоминает он, - вот в тех коридорах мы и росли, особенно зимой. Все мальчишки и девчонки вместе играли здесь во все, что у кого было. Комнаты были маленькие, еле повернешься, а ночью и пройти невозможно: спали на полу и даже под кроватью. Но мы росли очень дружные, куда бы ни пошли, обязательно держались стайкой. Купаться ли, зимой ли на лыжах - все большой компанией себя в обиду не давали, всегда помогали друг другу. Не только мы, но и взрослые тоже были дружны, хотя жили бедно и тесно. Те годы, несмотря ни на что, остались в памяти добрыми, а привычка к коллективной жизни впоследствии очень пригодилась, много раз выручала в трудных случаях.
Когда в 1939 году окончил семилетку, мать с трудом устроила его учиться на токаря. Причина вроде бы даже и смешная, но не раз его подводившая - росточком был невелик. Из-за этого он, веселый и шустрый в кругу сверстников, в делах официальных становился застенчивым, не мог твердо постоять за себя, добиваться соблюдения своих законных прав.
Мешала ему застенчивость и в делах сугубо личных. Со своей Надей учился вместе, еще в седьмом классе на нее "глаз положил", а вот предложить встречаться не осмелился до ухода на фронт. Только в 1944 году решился послать ей фронтовой "треугольник", получил ответное письмецо, переписывались до его возвращения, потом еще три года встречались. Вырастили двух дочерей. Лидия после окончания геологоразведочного института живет в Башкирии, Ольга после физмата МГУ - в Зеленограде. 5 сентября Надежда Петровна и Сергей Иванович собираются отметить золотую свадьбу, на которой будут, наверное, кроме детей, и семеро внуков.
Чтобы рассказать о военных годах, воспользуюсь с позволения Сергея Ивановича несколькими коротенькими отрывками из написанного им на память детям и внукам не предназначенного для печати "мемуара".
"Сообщение о войне мы, мальчишки, насмотревшись кино о Чапаеве, танкистах, "Если завтра война" и других, встретили с уверенностью в быстрой победе. Но ставшие приходить тревожные вести, набор ополченцев, проводы старшего брата и его письма с фронта, поезда с эвакуированными, заполненные ранеными больницы и школы, самолеты с черными крестами над городом заставили быстро понять всю тяжесть беды".
"Работал по 12 часов без выходных и было у меня 4 токарных станка: на двух сам, на двух ученики, такие же мальчишки, как я. Работали, кто больше сделает, несмотря на плохое питание. Стремились сделать все для фронта, для победы".
"В учебной бригаде попал в пулеметный батальон, учили на командира расчета станкового пулемета "Максим". Весил он 66 килограммов, в походе его разбирали и делили на троих, это плюс к обычной пехотной выкладке. А в бою после первых же 2-3 очередей становишься первоочередной целью для врага. За все, что "станкачи" в войну вынесли, достойны они, считаю, золотого памятника".
"В конце 1943 года полк занял новую позицию, стали ее оборудовать. Немец что-то почувствовал, утром начал артобстрел. Первый снаряд разорвался метрах в ста сзади, второй правее. Я приказал убрать "Максима" в траншею, остаться с ним 1-му номеру, остальным укрыться в землянке, находившейся метрах в пятнадцати. 2-й номер уже вошел в нее, подносчик был у самого входа, а я в пяти метрах, когда снаряд попал в перекрытие. Сразу погиб 2-й номер, тяжело ранило подносчика, а меня взрывной волной ударило спиной и головой о мерзлую землю. Когда очнулся, подносчик умирал... Меня прогоняли в медсанбат, но я предпочел "лечиться" на месте, около кухни, и потому остался без справки - да ведь кто тогда об этом думал! Через несколько дней стало лучше, но и сегодня последствия той контузии порой сказываются".
"20 июня 1944 года прорвали оборону немцев под Витебском и лесным болотом по пояс в воде двигались вперед. "Максима" пришлось разобрать. Только вышли на сухое место, по нам ударил пулемет. Залегли под сваленное дерево, я установил на него тело "Максимки" и дал две длинные очереди по позиции немцев. Стрельба прекратилась, пехота поднялась и пошла дальше. Я заглянул туда, откуда бил немецкий пулемет. Он был цел, рядом лежали два трупа. Поскольку кожух "Максима" был перебит, мы забрали немецкий и несколько недель воевали с ним".
"Вечером 26 ноября 1944 года в бою с Курляндской группировкой немцев был ранен и отправлен в госпиталь, оттуда вместо родной Литовской дивизии попал во 2-ю гвардейскую Таманскую Краснознаменную ордена Суворова имени М.И.Калинина, где воевал уже не пулеметчиком, а командовал отделением автоматчиков. В ее составе и закончил войну под Пиллау (теперь Балтийск)".
"Когда мне очень тяжело, а такое бывает, я в первую очередь думаю: а как бы поступил мой комбат - Герой Советского Союза Волфас Лейбович Виленский? Командир, учитель и друг, человек исключительной храбрости, честности и справедливости, особенно к нам, солдатам, всегда на виду в атаке и обороне. С ним мы всегда были спокойны, и дело шло. С него я всю жизнь брал и буду брать пример".
Личный боевой счет на войне Сергей Иванович не вел, объяснил мне это так: "Никогда, убивая по обязанности, числом убитых мною не гордился, хотя это были враги, и я видел, как они ложились под моими очередями. И сегодня об этом говорить не хочу, потому что солдат - он везде солдат (эсэсовцев я на передовой не встречал), не он войны начинает, он только расплачивается своей жизнью за решения царей, канцлеров, президентов".
Демобилизовался Марков в конце 1945 года из Подмосковного Голицына, где встала на зимние квартиры Таманская дивизии, со второй очередью, в которую попали фронтовики, имевшие не менее трех ранений. Токарем работать не мог (последствия ранения правой руки), знакомые посоветовали пойти на ткацкую №1 электромонтером. Там и проработал 39 лет. Не раз ему приходилось слышать: "Ты, Сережа, фронтовик, орденоносец, коммунист, ты все одолеешь". И одолевал. Много пришлось потрудиться при реконструкции электрохозяйства фабрики, на электрификации деревень Московской области. Выпало на долю и помогать братской (тогда, в 1951 году) Албании монтировать ТЭЦ, на что год жизни ушел.
А еще у Сергея Ивановича есть "одна, но пламенная" страсть: футбол. Началась она с набитого травой чулка около казармы. Когда одному из ребят, Юре Дорофееву, родители подарили фабричный мяч - радости не было предела. Целыми днями гоняли его, латаный-перелатаный, два сезона (между прочим, лучшим специалистом по латанию мячей считался в казарме старший брат Николай). Личных больших успехов Сергей Иванович не достиг: играл за свою фабрику левым полусредним, был обладателем кубка города среди рабочих общежитий, в первенстве ХБК участвовал до 1976 года. Зато в сборе статистики о главной городской команде за последние полсотни лет нет ему равных, часть из имеющихся у него данных вряд ли найдется хоть в каком-нибудь архиве. К ним уже проявил интерес городской комитет по ФСиТ, так что не исключено, что они будут изданы и станут достоянием всех городских любителей футбола.
Дата 22 июня не из тех, с которой поздравляют, она из тех, которые нельзя забывать.
- Страна вернется к памяти, - убежден фронтовик, - но думаю, что не скоро. Мы не доживем. А вот внуки вспомнят, и Россия нас вспомнит не для проформы. Как в наше время, когда нужда подошла, вспомнили и Суворова, и Георгиевские кресты...
Очень хочется верить, что ошибается Сергей Иванович в сроках, что окажутся они много короче.
И воин, и ученый
А. Коновалов. Журналист
Вскоре после войны, в 1946 году, судьба прочно и надолго связала меня с Дулевом - фарфоровым городком. Строго говоря, начиная с 1937 года, город наш называется Ликино-Дулево. Но так уже повелось, что Дулево - это фарфоровый и красочный заводы, Ликино - текстильная мануфактура и автобусный завод.
Работал я на фарфоровом заводе, преподавал в керамическом техникуме и часто бывал на Красочном заводе, который располагался тогда на одной территории, за одним забором с фарфоровым.
Техникум и красочный завод были средоточием науки и ученых. Я долгие часы проводил в кабинете научного руководителя красочного завода, доктора технических наук, профессора С.Г.Туманова, читавшего курс лекций по тонкой керамике в знаменитом химико-технологическом институте имени Менделеева. Степан Герасимович интересно рассказывал о своей учебе в Лозанском и Московском университетах, о поездках в Германию, Америку, другие страны мира, о научной работе.
Любил бывать в физической лаборатории красочного завода, которой руководил С.М.Гусев - человек глубоко верующий, выпускник естественного отделения Московского университета 1912 года. Ученых степеней и званий Сергей Михайлович не имел, жил с матерью и больным братом. Он преподавал в техникуме минералогию, помогал учителям математики решать самые сложные задачи и знал историю России основательнее, чем я, который вел этот курс в техникуме. На счету инженера С.М.Гусева активное участие в создании во время войны глазных протезов. В 1947 году он разработал оригинальный метод производства окиси олова, которая идет на покрытие холодильников, автомобилей, эмалированной посуды.
Вот в таком созвездии талантов в 1955 году в техникуме, а затем и на Красочном появился молодой химик, 30-летний П.А.Левин. Преподавателем химии в техникуме устроилась его жена Ирина Григорьевна.
Дулевский красочный уникален - единственный в СССР завод, выпускающий краски, препараты, поливы для фарфора, фаянса, стекла, ювелирные и технические эмали. Вся выпускаемая продукция разрабатывалась в заводских лабораториях. Павел Авраамович Левин удивительно быстро нашел себя в новой отрасли науки и производства и в 1957 году возглавил аналитическую лабораторию. Он очень много и плодотворно занимался созданием гаммы люстровых красителей - тех, что имеют присущий им перламутровый блеск на фарфоре. Помню, как он увлеченно рассказывал о разработанной им поливе типа "кракле", рисунок, который как бы состоит из растресканных линий. Японцы искусно исполняли в такой манере вазы.
Я открыл тогда на Дулевском фарфоровом заводе многотиражную газету "Новатор" и в поисках новостей часто забредал к Дулевским красочникам, никогда не уходя без новостей. Страна бурно росла, спрос на керамические краски, пигменты, эмали для орденов и ювелирных украшений, красители для развивавшейся строительной индустрии - все это создавало широкое поле деятельности рабочим и специалистам красочного завода.
Павел Авраамович удивительно быстро и легко стал своим среди тех, кого называли основателями завода, маститыми учеными, знающими в своей отрасли все и вся. Случилось это по той простой причине, что они признали в нем ученого - человека, посвятившего себя наукам, химии, знающего законы ее развития. В мае 1964 года П.А.Левин успешно защитил в МХТИ имени Менделеева диссертацию на соискание ученой степени кандидата технических наук. Тема - получение препарата полировочного золота для керамической промышленности. В 1967 году он был утвержден в ученом звании доцента по кафедре "Химия". Через три года, в 1970 году Павла Авраамовича не стало. Он умер, не дожив до полных сорока пяти.
Вспоминая ученого, я вижу его сидящим за столом, с наклоненной набок крупной головой и красивыми глазами. У него был какой-то лишь ему присущий взгляд кристально чистых глаз.
...С тех пор прошла треть века. Почти никого не осталось из отцов-основателей завода и из ученых, закладывавших основы заводской науки. Ловлю себя на мысли, что много известно о жизни Степана Герасимовича Туманова, Сергея Михайловича Гусева и других "стариков", но почти ничего о Павле Левине. Кто он? Откуда? Как попал в Дулево? Воевал ли? Ведь в пятидесятые годы фронтовиков не чествовали, льгот им не предоставляли. Все это пришло позже - медали, почести, льготы, которые теперь, когда фронтовиков осталось мало и уходит наш брат со скоростью геометрической прогрессии, взяли и отняли: зачем они вам - старичье?!
Узнаю адрес супруги ученого, иду к ней, чтобы оставить жизнеописание солдата, ставшего крупным специалистом по краскам.
...Родом Павел из Чернигова. С ранних лет увлекся химией. С пятого класса, химию еще не преподавали, он уже был лучшим лаборантом у учительницы-химички. Дома с утра до вечера ставил химические опыты.
В сорок первом семью эвакуировали в Томск, и Павел стал студентом. Ему не было и восемнадцати, когда призвали в армию. Служил в пехоте, рядовым в гвардейской части. Освобождал Белоруссию, прошел всю Польшу. Молодой боец никогда не брал чужого, не имел "шмоток", даже когда с фронта разрешили отправлять посылки в города. Однажды так продрог, что лежал в окопе и дрожал.
- Ты чего дрожишь? - ворчливо сказал старый солдат. - Поди в дом, почти все они пустые, и возьми что-нибудь из одежды.
Подчиняясь старшему, взял пиджак и несколько теплых платков, которые тут же пустил на портянки: ногам стало тепло. В тот же день они пошли в наступление. Немцы открыли такой огонь, что наступавшие вынуждены залечь в окопах, пережидая огненный шквал.
- Пригнись плотнее, - услышал Павел крик старого солдата, - у тебя спина торчит...
Удар, дикая боль, словно с живого содрали кожу со всей спины. Очнулся Павел в медсанбате, оттуда - в госпиталь. Когда выздоровел, войне пришел конец.
Сохранились дневниковые записи солдата лета и осени 1945 года:
"20 июня 1945 г. Нас всех сделали ездовыми, мне вручили двух лошадей, кормлю их. Едем по 40 километров в сутки. Отдыхаем ночью, проехали индустриальное ядро Силезии, города живут нормальной жизнью. Работают трамваи, электроосвещение, водопровод. Бойко торгуют магазины, их множество, но цены очень велики".
"5 июля 45 г. Стояли на дневке у Кракова. Город, который Висла делит на две части, большой и красивый. Магазины на каждом шагу, цены невозможные".
"14 июля. Проезжали Ярослав и Перемышль. Лагеря немецких военнопленных. После проверки у КПП пересекли границу СССР и Польши. Итак, мы опять на родной земле".
"31 июля. Пришел приказ о немедленной демобилизации и расформировании части. Все писаря работали двое суток без отдыха".
"9 августа. Итак, еще одна война - с Японией. Как долго она пройдет, какие силы потребует - трудно сказать".
"12 октября 45 г. Уезжаю с демобилизованными, подали состав с т.н. телячьими вагонами".
Гвардии рядовой П.Левин вернулся в Чернигов. Вместо города - свалка кирпичей. Ни одного целого дома, все разбито или сожжено. Жить негде. Поехал в Киев. Несмотря на опоздание в полтора месяца, демобилизованного солдата приняли на второй курс химфакультета политехнического института. Через некоторое время он перевелся в Ленинградский институт.
Здесь студент познакомился с Ириной Гайдуковой, будущей женой. Ирина жила на Украине, в поселках сахарных заводов, директором которых работал ее отец. Училась в Куйбышевском институте, мотом перевелась в Ленинград. После окончания института Павел получил направление в Чимкент, на фармзавод, где делали медицинские наркотические препараты. Завод - секретный, с допуском, а у Ирины - отец в лагерях. Офицер, в начале войны носил три "шпалы", он попал в плен. В концлагере заболел тифом, и его выбросили умирать на мороз. Сердобольные старушки выпросили двух умиравших к себе, выходили их. После войны работал под Куйбышевом на крупном заводе. В 1947 году за Григорием Гайдуковым приехал "черный воронок". Обыск, арест, суд. Судила "тройка". Приговор - 25 лет. Работал на шахтах в Воркуте, был освобожден и реабилитирован в 1954 году.
...Ирина устроилась на Чимкентском текстильном комбинате, преуспевала в лаборатории и в профкоме. Мужу же азиатский климат не подошел, он изнывал от жары. Однажды в Министерстве химической промышленности, куда обратился Павел, он встретился с заведующим учебной частью Дулевского керамического техникума З.Г.Потаповой.
- Вы нам подходите, - заключила Зинаида Гавриловна, ознакомившись с документами.
- Ликино-Дулево - как далеко от Москвы? Мне нужна для работы "Ленинка".
- 85 километров по железной дороге.
- Согласен.
Супруги Ирина и Павел работали, занимались наукой, растили детей. В 1960 году родители Ирины приехали в Дулево и поселились в построенном доме. Часто приезжала из Москвы тетка мужа - Любовь Павловна.
- Однажды она приехала со своим десятилетним внуком, - рассказывает Ирина Григорьевна. - Сидим за столом, разговариваем.
- Вы где учились? - интересуется Любовь Павловна.
- Начинала в Куйбышеве...
- Знакомый город. Там одно время моя сестра, юрист, была председателем трибунала. Вторым членом "тройки" был ее муж. Так сказать, карательный орган семейного возмездия. Дела вели быстро: пять-десять минут - и 25 лет гулага.
- Когда это было?
- После войны. 1947-1949 годы. Теперь ее нет в живых, она умерла от рака. Я сразу поняла, что именно эта пара - тетя мужа и ее супруг - и третий, неизвестный мне, назначили 25-летний срок моему отцу. Вышла из-за стола и задержала отца, чтобы не расстраивать его. Неделю она еще жила у нас, гуляла с внуком в лесу. Когда они уехали, я рассказала о случившемся мужу. Раны отца бередить не стали. Тем более "трибунальщиков" уже не было в живых".
Такие удивительные встречи устраивает жизнь, идущая и развивающаяся по своим, ей лишь известным законам.
Ранен под воронежем
Лейтенант Александр Гундарев был на фронте три месяца. 26 ноября 1942 года назначен заместителем командира минометной роты 747-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии. Шестая армия, в которую входил его полк, воевала на Юго-Западном фронте. 15 февраля 1943 года молоденький лейтенант был тяжело ранен в бою под Воронежем, признан инвалидом и списан с военной службы. Юрист по образованию, он до конца дней своих находился на передовой, сражаясь с бандитами, жуликами, ворами, убийцами, насильниками, нарушителями закона.
...Его родители жили в селе Ман-Сунгур Ново-Спасского района Самарской губернии. Там в апреле 1923 года и появился на свет Саша. Ему было два года, когда семья переехала в Орехово-Зуево. Жили Гундаревы в 22-й казарме, на "голубятнике" - так назывался коридор с маленькими, восемь квадратных метров, каморками. Иван Петрович, отец Шурика, работал финансистом и бухгалтером. Был он специалистом высокой пробы, его нередко приглашали в Москву. Однажды пришлось ему в качестве гида знакомить с Москвой приехавшую из Франции группу специалистов и он привез домой много подарков. Мама Саши Анна Филипповна работала кассиром.
В детстве я дружил с Шуриком, мы жили рядом - он в 30-й, я - в 31-й комнате. Гундаревы жили лучше нас, дома у них был мягкий диван. Во время наших детских игр он превращался в корабль, с которого нельзя было сходить: вокруг корабля морс... Уходя на службу, родители оставляли сыну вкусные бутерброды, которыми он щедро делился со мной. В тридцатые годы жили голодно, продукты нормировались и выдавались по карточкам.
Иван Петрович Гундарев мог бы далеко продвинуться по службе, но его карьере мешала известная российская болезнь: временами он запивал. После очередного запоя, в период абсолютной трезвости, И.П.Гундарев много времени отдавал городскому обществу трезвости, одним из руководителей которого он был. Лекции, беседы, концерты и другие мероприятия общества проходили в кинозале школы №3.
Александр Гундарев учился в третьей школе. В пору нашей учебы многие мальчишки уходили в спецшколы, военные училища. Служба в армии тогда была престижной, народ с любовью и заботой относился к людям в военной форме. Александр мечтал о другом. Окончив школу-десятилетку в 1941 году, он поступил в Московский юридический институт. Окончить институт помешала война. Некоторое время он был в составе истребительного батальона, а 6 марта 1942 года зачислен во 2-е Московское пехотное училище. Обучение было краткосрочным, и в ноябре 1942 года он был выпущен и получил направление в часть.
Я часто встречался с другом детства после войны, он работал тогда следователем в прокуратуре и милиции. Высокий, светловолосый, голубоглазый, был он по-мужски красив и представителен. О многом говорили, вспоминали детство, но никогда - о войне. Несколько раз, работая в газете, пытался узнать о его военной судьбе, я видел страшные шрамы - следы былых ран, но он уходил от разговора. Лишь после смерти удалось узнать о ратных делах Александра Ивановича. О том, что воевал он храбро, говорят боевые ордена - Отечественной войны, Красного Знамени, Красной Звезды.
Жена офицера Мария Васильевна рассказывала: "Были с ним в Воронеже, я - воронежская. Он сказал, что его дивизия освобождала Воронеж. Вспомнил воронежскую грязь: развезет чернозем - ноги не вытащишь. Говорил: мне тогда девятнадцать было. Смертельно уставшие солдаты идут еле-еле. Некоторые засыпают на ходу.
- Ну, иди, иди, - подбадривал я солдата, - я же иду...
- Нет сил...
- Садись на подводу, отдохни..."
Его ранило под Воронежем 15 февраля 1943 года. Ранение тяжелое осколочное. Раздроблена часть груди от шеи, вся ключица. До конца жизни на шее, у сонной артерии сидел осколок. Он говорил: "убили бы меня, если бы не солдат. Он прикрыл меня, отдав свою жизнь за мою". Раненого офицера принесли в избу, которая сотрясалась от взрыва бомб и снарядов. Лечился в госпитале в Казани, потом добился перевода в Орехово-Зуево. Здесь лежал в госпитале, размещавшемся в школе, в которой учился. В августе 1943 года был признан инвалидом войны.
Сорок третий год. После госпиталей, где лейтенант лечился пять месяцев, особенно остро чувствовались трудности тыловой жизни: холод и голод. Гундареву повезло: знакомые ребята устроили его на службу в военкомат. Потом он до 1951 года работал следователем Орехово-Зуевской городской прокуратуры. Работая, закончил Московский юридический институт.
Дипломированный юрист в августе 1951 года был назначен прокурором Зенковского района Кемеровской области. Здесь он проработал три года, жил в Прокопьевске. Его избирали депутатом районного Совета. Все хорошо, потянуло домой, в Подмосковье.
Поздней осенью 1954 года Гундарев вернулся в Орехово-Зуево. Десять лет Александр Иванович проработал следователем Орехово-Зуевской прокуратуры. Летом 1964 года он был утвержден в должности заместителя начальника следственного отдела Орехово-Зуевского горотдела милиции.
Прокуратура, милиция - ото тоже своего рода передний край, похожий по накалу борьбы на фронтовую обстановку. Добродушный, неподкупный Александр Иванович в расследовании любого дела был принципиален и объективен. Очень покладистый, он не допускал сделок с совестью, не терпел "телефонного права". Он как-то рассказывал, что на фронте познакомился с красивой девушкой. Она понравилась ему, и он чувствовал, что может рассчитывать на взаимность. "Но я не пошел на близкие отношения, - вспоминал потом ветеран. - Был убежден тогда, что нельзя этого делать, это может обернуться для меня гибелью в бою, суеверным был, как многие на войне". Порядочность, честность, следование во всем закону иногда дорого стоили следователю.
...Однажды поручили следователю уголовное дело о хищениях на рыбокоптильном предприятии. Он быстро разобрался в махинациях: рассчитываясь с грузчиками рыбой, начальство присваивало себе деньги, за которые грузчики расписывались в платежной ведомости. Удалось выяснить, что здесь творятся дела покрупнее, большие партии дорогой рыбы отправляются в Москву, крупным министерским чиновникам.
Заручившись показаниями свидетелей, Гундарев выезжает в Москву, производит обыски. Кончилось дело нагоняем от областного прокурора: знай меру, не суй нос, куда не положено!
Ему довелось заниматься делом, связанным с гибелью преступного авторитета Зеленого. Ореховские детективы поймали шайку Зеленого. Шестеро бандитов были приговорены к большим срокам лишения свободы, а главарь банды сумел остаться на свободе. Потом случалось так, что Зеленый, зная о готовящихся преступлениях, сам не участвовал в них, а злоумышленники попадались. Его обвинили в предательстве и убили. Раскрывая это дело, следователь А.И.Гундарев пришел к выводу, что Зеленый не предавал, внедренный в банду осведомитель остался нераскрытым.
В 1967 году майор милиции А.И.Гундарев по состоянию здоровья и выслуге лет вышел и отставку. Со здоровьем было неважно, хвори одолевали, но не тот человек Александр Иванович, чтобы сидеть без дела. Юрист по образованию, он работал юрисконсультом сначала в предприятии грузового автотранспорта (ПОГАТ), потом в Орехово-Зуевском торфопредприятии. Еще он помогал людям: бескорыстно, за "спасибо". К нему постоянно шли люди. Одним нужна помощь в получении квартиры, оформлении пенсии. Приходили, чтобы помог написать заявление. Он никому не отказывал.
...Однажды, в сентябре 1994 года я повстречал в Орехово-Зуеве Марию Васильевну и Александра Ивановича. Они шли, высокие и улыбчивые, о чем-то оживленно разговаривая. Увидев меня, остановились.
- Когда поговорим о войне, Саша?
- Подожди. Тяжелое было время, не хочется о нем вспоминать.
- Мы в таких годах, что откладывать на завтра не стоит.
- Хорошо, созвонимся, встретимся и поговорим.
Но встретиться не удалось. 20 октября 1994 года его не стало. Он несколько дней не выходил из дома, простудившись где-то. Позвонили со службы.
- Придется поехать, - сказал он жене.
- Куда ты поедешь, обойдутся...
Не послушавшись, сел за руль "Запорожца". В кабинете было холодно. Пока разобрался, вышел продрогшим. Дома отдохнуть не удалось. Только приехал, как позвонила сестра и попросила привезти капусту. Он поехал и умер за рулем. Не выдержало сердце.
Братья - не разлей вода
24 июня 1945 года. Не по-летнему хмурый, дождливый день. Па-рал Победы. Идут по блестящей от дождя брусчатке Красной площади прошагавшие пол-Европы советские солдаты. Чеканят шаг овеянные славой воины. К подножию мавзолея Ленина брошены поверженные фашистские знамена и штандарты.
Сводный батальон воздушно-десантных войск выступал на параде на открытых грузовых машинах. В каждой машине - по двадцати десантников с парашютами. В одной из машин - братья Василий и Григорий Шишкины. Им обоим по двадцать. Братья так похожи друг на друга, даже родинки на одних и тех же местах, что, пожалуй, только они точно знали, кто из них Василий, а кто Григорий. Близнецы, родившиеся в один день и час, всю войну прошли вместе. Их так и называли: братья - не разлей вода.
...Когда грянула война, им было по 16 лет. Отец на фронте, дома - мать и шестеро детей. Жили они в селе Горный Былыклей Сталинградской области. Выучившись на трактористов, в смену с братом по 12 часов работали на тракторе в поле. Вдали от дома копали траншеи и рвы, строили дзоты под Сталинградом. Когда война подошла к дому, перегоняли скот, тракторы, комбайны вглубь страны. На новом месте работали в колхозе и ждали своего часа.
Он пробил в день рождения. 5 февраля 1943 года Василий и Григорий получили повестки о призыве. Пройдя подготовку в Саратовской области, братья в середине мая 1943 года были направлены в 5-ю отдельную гвардейскую воздушно-десантную бригаду, в составе которой находились до Победы.
- В сентябре 1943 года, - вспоминает В.И.Шишкин, - командование решило выбросить крупный десант на правом берегу Днепра, чтобы захватить и расширить плацдарм в районе городов Черкассы и Канев. С братом находились в одном самолете "Дуглас" (ЛИ-2). Когда перелетали Днепр, попали под шквальный огонь вражеских зениток. Прыгать пришлось с высоты около двух тысяч метров. Из 22-х десантников, летевших в одном самолете, собралось только восемь.
Я оказался в глубоком овраге. Сняв парашют, порезал ножом купол и стропы. Увидев в темноте белый купол качающегося парашюта, пошел навстречу. При подходе услышал:
- Стой. Кто идет? Десять!
Мне полагалось по паролю ответить числом, дополняющим до 13-ти - "Свой. 3!" Узнав голос брата, забыл про пароль и сказал:
- Свой в доску!
На рассвете приняли первый бой. В схватке Григорий был ранен в руку. Я оказался рядом и сразил фашиста пулей. Во время боя к нам присоединилась группа десантников. После затишья видели, как немцы увозили на лошадях убитых с поля боя.
Через две недели с помощью партизан десантники влились в основной состав бригады. Тяжелый бой вели в Таганчанском лесу. Вместе с немцами против десантников воевали власовцы. Отсюда перешли в большой Черкасский лес. В тылу врага десантники совместно с партизанами уничтожили вражеские укрепления, лесопильные заводы, пускали под откос поезда. Бригада поддерживала радиосвязь с Большой землей, принимала самолеты. На парашютах сбрасывали боеприпасы, оружие, продукты питания. На самолетах "По-2" вывозили раненых.
- В ноябре 1943 года, - вспоминает ветеран, - десант получил приказ развернуть боевые действия за Днепром и освободить от захватчиков все села на прилегающем к реке плацдарме. Наше стремительное наступление ошеломило врага. Начавшейся паникой воспользовались наши части, находившиеся на левобережье. За одну ночь по наведенному саперами мосту на правый берег с незначительными потерями переправилась стрелковая дивизия. Ее части шли вперед, освобождали села и города, а десантники закреплялись в них.
В начале декабря нас отвели на отдых в район города Золотоноши. Напряженное время пребывания в тылу врага, а мы находились там с 24 сентября по 8 декабря, сказалось и на нашем внешнем виде. Когда мы подходили к переправе, которую наводил и охранял саперный батальон, солдаты подозрительно рассматривали усталых бойцов в истрепанном обмундировании. Но, узнав о наших делах в тылу врага, прониклись к нам уважением.
...Конец войны застал десантников в Белоруссии, в селе Марьина Горка. 5-я бригада влилась в состав корпуса, который успел повоевать в Венгрии, Чехословакии, добивал остатки вражеских группировок.
9 мая 1945 года памятно братьям Шишкиным. В тот день гвардейцев рядовых Василия и Григория направили в учебный полк в Звенигород, где готовили младших командиров - радистов-телеграфистов. Не приступив к учебе, они в составе сводного батальона стали готовиться к параду Победы. На машинах выезжали в Москву, где тренировались на Садовом кольце.
...Война закончилась, служба продолжалась. По окончании учения, став радиотелеграфистами 3-го класса, ефрейторы Шишкины прибыли на Дальний Восток. Служили в отдельной роте связи при управлении дивизии. Хотелось домой, ждали демобилизации, а ее все нет и нет. После войны удалось побывать дома. Вернулись живыми отец Иван Иванович, братья Василий и Григорий. Обнимая, мать Домна Ивановна молвила: "Плакать не надо ни в горе, ни в радости. Все мои мужики живыми вернулись..." Но недолго гостевали сыны. Солдат - казенный человек.
Службу несли исправно, мечтая о демобилизации. Пытались, готовясь к гражданской жизни, выучиться на шофера - не пускали. Предлагали другое - военное училище. Решили братья бросить жребий - кому учиться на офицера, кому - домой. Офицерская доля выпала Василию. Вскоре после смерти Сталина, в 1953 году Григория демобилизовали. Братья, отслужив по десять лет в армии, расстались. Младший поехал домой, Василий, он считался старшим, окончил курсы и стал лейтенантом.
Удивительно складывались судьбы братьев. Приехал Василий на побывку к брату и познакомился с подругой его девушки. Она приехала во Владивосток, и они сыграли свадьбу. Женился и Григорий. Вскоре у него родилась дочь, а у Василия - сын. Через семь лет у Григория родился сын, у Василия - дочь.
...В сентябре 1983 года в Свиловку, что под Черкассами, со всего Советского Союза съехались бывшие десантники-парашютисты гвардейских 3-5-ти воздушно-десантных бригад и ветераны Черкасского партизанского отряда, чтобы отметить 40-летие освобождения этих мест от фашистских захватчиков. Были среди них и двое удивительно похожих друг на друга мужчин. Один в парадной офицерской форме с погонами полковника - Василий, другой - в штатском - Григорий. У обоих много боевых наград. А вот на параде 1995 года в честь 50-летия Победы Василий Иванович был один, брат не смог приехать.
Григорий Иванович живет в Волгограде. Василий Иванович окончил военно-инженерную академию связи, служил в армии до 1986 года. Выйдя в отставку, продолжает работать. Живет он в Ликино-Дулеве, у него сын и дочь. Сын Юрий пошел по стопам отца - полковник-связист, кандидат военных наук.
...Много прожил и пережил Василий Иванович Шишкин, ветеран войны, Почетный радист СССР, кандидат в мастера спорта по городкам. Есть, что вспомнить, о чем рассказать.
- Где бы мы с братом ни были, - говорит ветеран, - мы всегда помним Черкассы, их знаменитые леса, бои за Свидовский плацдарм. Здесь мы получили боевое крещение. Еще в нашей памяти - парад Победы 24 июня 1945 года.
Всем смертям назло
Иван Голяков ушел на войну в июле сорок первого. Дома осталась жена с дочкой Верой, ей пошел второй месяц. Вскоре Александра Епифановна получила письмо от мужа. Одно - единственное. Больше до самой Победы от него не было ни одной весточки.
- Вы верили, что он жив, - спросил я Александру Епифановну, - ждали мужа?
- Все время ждала.
Когда его мама уходила от нас к своей дочери, я сказала ей: "Ты зря туда уходишь, мама. Иван приедет". Чувство такое было, что он жив. Никогда и в мыслях не держала, что его нет.
- А вы, - обратился я к Ивану Филипповичу, - верили, что выживете в немецком плену и вернетесь домой?
- Нет. Смерть мне казалась избавлением от мук. Я ждал смерти и искал се. Голодная смерть - это прекрасно. Я перешел планку, когда хочется есть. Я уже ничего не чувствовал, кроме необыкновенной легкости. Ничего не ощущал и мысли сами по себе уходили. Я искал смерти, но так, чтобы никто не видел. Пойду в цех, а там народ. Как выжил? Видно, судьба моя такая...
...В самом начале войны Иван Голяков записался добровольцем в ополчение. В Москве, в театре Красной Армии для ополченцев дали концерт. Утром - на автобусы и в район Дорогобужа, Ельни, Смоленска. Рыли противотанковые рвы и окопы. Фронт приближался все ближе и ближе. Старых отправили домой. Таких, как Иван, обмундировали, выдали по польской винтовке со штыком, миномет - и на передовую.
Их бросили в бой неподготовленными и необученными. Пошли цепочкой, чтобы атаковать и освободить деревню. Немцы встретили таким ураганным огнем, что большая часть полегла, оставшиеся в живых побежали.
"Держали оборону, - вспоминает ветеран. - Мины у нас кончились, немцы наступают. Я вижу их, но ничего не могу поделать. Лежу в окопе. Танки прошли, пехота. Всех, кто поднял руки, расстреляли. Я лежу. Патроны тоже кончились. Вижу, колонну наших гонят. Ко мне подошел немец, ударил прикладом, взял винтовку, отобрал фляжку со спиртом и - в колонну пленных. Было это поздней осенью, снег еще не лег.
Голодные и обессиленные, шли по разбитым войной дорогам. Кто падал, добивали. В бараках, где ночевали, искали офицеров. Их, как и слабых, убивали".
Снова этап, снова дорога. Центральный лагерь в Польше. Русские, бельгийцы, французы, поляки. Шили лапти на ноги. Отбирали тех, кто хотел служить в армии, сражавшейся против Советов. Были такие, они даже пели "Боже, царя храни..."
Приезжали "купцы", набирали себе рабочих, брали здоровых и сильных. Голяков попал к тому, кто выбирал слесарей, водопроводчиков, токарей. Из лагеря их привезли в Гамбург.
Поселили в бараке у завода. Трехъярусные нары. Работали на заводе "Машинен-фабрик", делали подшипники. Кормили впроголодь, русские каждый день умирали от голода. В ином положении находились французы, бельгийцы, голландцы. Некоторые из них могли даже побывать дома. Они делились едой с русскими, их помощь спасла многих.
"Главная еда - могуль, - вспоминает Иван Филиппович, - варево из кукурузной шелухи и шишек. Говорили, что отпускали могуля достаточно, но пленным доставалась лишь малая часть. В воскресенье немцы приходили в барак и потешались. Достанет немец морковку, поднимет ее ввысь и заставляет пленного прыгать, чтобы ее достать. Смотрят и хохочут. Я не прыгал, не мог: ноги распухли от голода, были как бревна".
Пленных не жалели. На место умерших получали пополнение. Положение изменилось в сорок третьем году, когда наши начали наступать. Пленных уже не было. Глава фирмы некий Крейзингер стал давать побольше могуля. Немец-коммунист рассказывал о положении на фронте... Работали по 12 часов, в две смены. Когда, работая в ночной, Голяков уснул, вахман жестоко избил его.
Людей до того заморили, что некоторые не могли с нар подняться. Утром вахманы совершали обход. Тех, кто не смог подняться с нар на работу, отправляли в соседний холодный барак. Их не убивали. Они умирали от голода и холода. Случалось, что живых сбрасывали в ров и закапывали.
- Дошла очередь и до меня, - рассказывает Иван Филиппович. - Чувствую, что работать не могу. Вахман подошел к нарам, я встал. Он посмотрел и махнул рукой: "Этот стоит, давай другого". На другой, третий день приходили, и я, с трудом, держась рукой, поднимался. Знать, не судьба мне погибнуть в лагере...
Потом пошел на работу, познакомился с бельгийцем, он кольца для подшипника шлифовал. Я ему:
- Давай я тебе ящик колец сделаю.
Сделал, он мне хлеба дал. Потом французу помог и опять хлебушка поел. Немец один, в начальниках ходил, поставил меня на станок, где полегче, наказав: "Ты, Иван, об этом поменьше говори". Хромой он, потому и оказался в лагере, а не на фронте. Другой хромой немец, вахман, проходу мне не давал. Бывало, идешь с миской могуля, он стоит с овчаркой. Поравняюсь, спустит собаку и разольется вся моя еда. Когда этого вахмана сменили, другой потребовал, чтобы пленные получали все, что им положено. Дело не только в человеке, люди разные, но и в том, что наши наступали. Пленных стали кормить гораздо лучше.
По мере наступления советских войск и продвижения их к Германии отношение к военнопленным изменилось в лучшую сторону. Немцы-рабочие, многие из которых во время немецких успехов мечтали построить свою фабрику и презрительно обращались с пленными, тоже стали иными.
Нет, теперь военнопленный в светло-синей форме с номером на спине 113966 не искал смерти. Работая, встречаясь с товарищами по беде, с французами и датчанами, думал об одном, о том, как всем смертям назло, выжить и вернуться домой.
Гамбург бомбила авиация союзников. Прежде, чем совершить бомбовый удар, с самолетов разбрасывали листовки, предупреждающие о предстоящей бомбардировке. Разбомбили заводик, делавший патоку. Узнав об этом, пленные ползли на коленях, собирали патоку и ели.
Гамбург бомбили днем. Пленные радовались каждой бомбежке. Вскоре их перевели в другой город, они работали на военном заводе, находящемся под землей. Его не бомбили. Потом завод этот стал американским. Потому-то и не бомбили.
- Там был центральный лагерь, из которого брали людей; - вспоминает ветеран. - Как-то солдатская почта сообщила, что ночью город будет сдан англичанам. Узнали также, что немцы на заводе, где работали русские пленные, заперли их в бараке и сожгли. Английские войска вошли так быстро, что вахманы не успели разбежаться. Мы собрались и решили добираться до своих. Раздобыли автомобиль, приехали в американскую зону и оттуда - к нашим войскам. В батальоне нашего брата проверили. Спрашивали, чем занимались, знаешь ли тех, кто был полицаем, власовцем. Меня оставили в батальоне. Некоторое время простояли в Германии. Потом своим ходом двинулись в Россию. Людей в батальоне немного, народ подобрался мастеровитый, все умеющий. Через Польшу - убирали урожай, ремонтировали сеялки-веялки, восстанавливали связь, водопровод. Так и шли до Кенигсберга.
Как-то вызвал Голякова командир полка:
- Ты, часом, не футболист?
- Играл, и неплохо, до войны. Меня и на действительную службу не призывали, так как был основным игроком в команде.
- Хорошо. Собери-ка команду.
Подобрал игроков, стали соревноваться с командами других частей. Сшили нам бутсы из немецких ботинок, пошили форму, все честь по чести, так и играл в футбол до демобилизации. Был в команде грузин, сдружился с ним Голяков.
- Иван, друг мой, - говорил грузин, - поедем ко мне в Грузию. Дом у нас двухэтажный, поселю тебя вверху, жену-красавицу найдем.
- Меня дома жена с дочерью ждут...
Он попал во второй поток демобилизации. Командиры пульманами трофейные шмотки отправляли, а ему даже приличного обмундирования не нашлось - все хорошее досталось военнослужащим первого потока. Ждать не хотел. Приехал домой с отрезом на платье жене и жилеткой для себя. Было это 28 октября 1945 года.
- Вам повезло, Иван Филиппович, - говорю моему собеседнику, - небольшая проверочка и - домой.
- Дома затаскали в КГБ. Вызовут часов в десять вечера и до четырех утра. Кем был? Как попал в плен? Кого знаешь, кто тебя знает? Года два таскали, потом оставили в покос.
Он вернулся на фарфоровый завод, в формовочный цех. где работал до войны, работал шаблонщиком высшего разряда, лекальщиком. Пять лет играл в футбол. Он с детства занимался многими видами спорта и уверен, что спортивная закалка помогла выжить, и судьба, от нее никуда не уйдешь. Общий стаж его - 63 года. Жена его, Александра Епифановна отслужила в школе.
Ивану Филипповичу восемьдесят пятый год. Живут они вдвоем, приезжает в гости дочь Верочка. Есть у них огород, сами копают, рыхлят, окучивают. И, глядя на них, гостеприимных, хлебосольных, трудно поверить в то, что они пережили во время войны.
Умер он в мае 1999 года.
ПОХОРОНЕН БЫЛ ДВАЖДЫ ЗАЖИВО
В 1956 году слесарь-ремонтник Ликинского автобусного завода В.Д.Скворцов находился в доме отдыха под Наро-Фоминском. Гуляли как-то отдыхающие и остановились у памятника. "Воевал я здесь, братцы, - вспомнил Василий Дмитриевич, - тяжелые бои шли. Много наших положили. Гибли и от лютых морозов, которые тогда стояли". Читали имена пропавших, высеченные на гранитных плитах.
- Смотри, твоя фамилия - Василий Дмитриевич Скворцов, младший сержант.
- Похоронили заживо. Ранен был я тогда, это точно, но, как видите, живой. Впрочем, как и все на войне, погибнуть мог, и не однажды. В боях и даже в мирное время...
Но не погиб, выжил. После войны сорок лет отработал слесарем-ремонтником высшего разряда и был отмечен орденом Октябрьской Революции. Он и сейчас, несмотря на инвалидность и трудности жизни, духа не теряет. "Уцелел за счет молодости, - признался ветеран. - Нам бы годы вернули молодые, мы бы себя и в этой жизни нашли..."
...О войне 17-летний Василий Скворцов узнал дома. Жил он в Москве, на Преображенке, работал токарем на авиационном заводе, был комсоргом цеха. В 16 лет ездил в Егорьевск, прыгал с парашютом. Мечтал о военном авиаучилище, да не брали: образование - всего шесть классов.
7 июля сорок первого стал Вася бойцом 18-й ополченской дивизии, формировавшейся в Ленинградском районе столицы. Были в той дивизии и студенты художественно-промышленного училища. Некоторым из них очень тяжело пришлось. Но вот могучий Михаил Филиппов, ставший народным художником России, один нес на плечах пулемет "Максим" в полном сборе и со щитом...
Боевое крещение принял 2 октября под деревней Белоусово Смоленской области. "Увидел я немецких мотоциклистов, - вспоминает бывший младший сержант, - и скомандовал: "По непрошеным гостям - огонь!" Сначала четыре мины пустили, потом ударили беглым огнем из всех четырех минометов. Несколько машин загорелось. Фашисты оправились и нанесли ответный удар. Два расчета погибли. Лошадей у нас много было, гнали с запада. На них мы ушли, с оружием и минами".
Потом - отступал. Немцы рвались по дорогам к Москве, наши шли лесами. В котел под Вязьмой не попал. Был ранен. Осколок попал в лоб, чудом не выбив левый глаз. Привезли в Боткинскую больницу. Там все коридоры забиты ранеными, рядом, за забором - его дом: Беговая,12. Увидел среди медсестер Нину Бутенко, она его танцевать учила.
- Нина, может, мне дома лежать?
- Подожди, что-нибудь придумаем.
Придумала, дала бумагу с печатью. Жил дома, на перевязку ходил в больницу. Потом - маршевая команда, пешком по Горьковскому шоссе, формировка и - в бой. Во время наступления под Москвой сражался в боях на Наре, где его похоронили заживо. На самом деле в марте сорок второго года его батальон самолетами перебросили в 91-й Ленинградский укрепрайон. Вместе с моряками с эсминца "Решительный" держал оборону у деревни Дубки, на себе испытал, что такое блокада. "Голодали очень, - рассказывает ветеран. - Ели молодые побеги шишек с хвойных деревьев. Однажды от немцев удрали лошади и паслись перед нами. Очередью из пулемета я завалил двух. Ночью вытащили и разговелись кониной".
С Северо-Западного гиблого фронта опухших и истощенных - на переформировку в Осташков. Вскоре сержант - минометчик и пулеметчик стал танкистом. Произошло это так.
Их часть остановилась в деревне, сообщили, что простоят до 12-ти ночи. У сержанта были часы. Дожди шли, не переставая, вторые сутки. Недалеко стояли танки под брезентом. Залез Скворцов под брезент и заснул. Утром танкисты расчехлили машину, а под брезентом сержант.
- Ты откуда, пехота?
- А где наши?
- Ночью ушли. Есть хочешь? - и котелок каши с тушенкой и хлеб.
- Все можно есть?
- Ешь до отвала. Ты, случаем, 76-миллиметровую пушку знаешь?
- Знаком.
- Залезай в танк!
Проверили, убедились, что знает, за что хвастаться. Оставили служить в 136-й танковой бригаде. Заряжающий Скворцов участвовал в боях под Старой Руссой, где наши потеряли много танков. В феврале 1943 года был ранен. Осколок разворотил ногу. Медсанбат, армейский госпиталь. Подлечился, снова в строй. Прослышал, что идет набор в бронетанковое училище. Подал рапорт. Окончил Соликамское танковое училище младшим лейтенантом. Служил механиком-водителем на тяжелом танке "ИС-2". В составе третьей танковой армии участвовал в освобождении Белоруссии, брал Ковель. Памятны ветерану бои по освобождению Польши, он вместе с солдатами Польской армии бился за Люблин, за Варшаву. К наградам - двум орденам Красной Звезды, медали "За отвагу" добавился польский крест. Потом он получил еще одну награду, точнее, денежный эквивалент.
Вот что рассказал об этом Василий Дмитриевич: "Однажды мне пришло письмо из военкомата. Это был не приказ, а приглашение в удобное для меня время посетить военкомат. Я не очень торопился и пришел в комиссариат спустя какое-то время.
- Почему раньше не пришли? - спросил меня офицер.
- Приглашали в свободное время.
Мне сообщили, что польское правительство прислало мне золотые часы. Но так как я пришел очень поздно, нет возможности вручить часы, и будет оплачена их полная стоимость. Тогда же мне вручили весьма солидную сумму денег, за что я расписался в ведомости".
...Весной сорок пятого танкисты прорывали оборону на реке Нейссе, под прикрытием дымовой завесы форсировали реку. Последний бой он провел 25 апреля под Дрезденом.
- Есть у танкистов закон - последние четыре снаряда - критические, - рассказывает бывалый воин, - их оставляют на самый крайний случай. Тот апрельский бой - жестокий. Немцы бросили против нас последние силы. Мы били в упор, израсходовали все, даже критические снаряды. Откуда-то выскочила немецкая самоходка и расстреляла наш танк. Я успел выскочить. Рядом лежал командир, тяжелораненый. Хороший был мужик. Я, бывало, чуть свободная минута выпадет, сразу на боковую и мгновенно засыпал. Он же ходил, проверял танк. Одолевали думы его. Он из Саратовской области, у него трое детей. О семье думал. Я подполз к командиру, поясным ремнем перевязал ему ногу, повыше того места, откуда сочилась кровь. Тогда же что-то ударило меня в лицо, в голову и я повалился. Спас меня танковый шлем. Зубы вылетели, целую горсть зубов выплюнул. Но жив остался. Все лето сорок пятого провалялся в госпиталях. Когда привезли, говорил очень плохо. Постепенно отходил.
Война для него кончилась, но служба продолжалась. Ни сном, ни духом не мог предположить, что его ожидают не менее тяжелые годы, чем на войне, только в мирное время.
...После госпиталя старший техник-лейтенант Скворцов служил в Центральной группе войск. Его часть стояла в Венгрии. Летом 1947 года приказано было выехать в штаб, который находился в Бадене. В штабе ему вручили орден Красного Знамени. Обратно уехал с оказией - в кабине военторговской машины. Когда переехали Альпы, остановились в небольшом городке и зашли в ресторан пообедать. В Венгрии тогда, как и всюду, было плохо с сигаретами. За несколько сигарет можно было выменять литр хорошего вина. Пока обедали, на улице вспыхнула драка между советскими солдатами и мадьярами. Об этом офицеру сообщила официантка. Он выскочил, увидел, что мадьяры бьют наших топориками на длинных ручках. Конечно, вмешался в драку. Пришлось пустить в ход оружие, чтобы прекратить драку.
Драка кончилась, но в это время подоспела наша комендатура. Старшего лейтенанта-танкиста задержали, судили. Собственно суда не было. Сорвали офицерские погоны, отняли только что полученный орден. Он предстал перед тройкой. Не было ни прокурора, ни защитника. Один из тройки огласил приговор: дисциплинарные железнодорожные войска.
- Сколько же пробыли там? - спросил я танкиста, освобождавшего Россию, Польшу, израненного в боях.
- Шесть лет. Четыре года строил железную дорогу в Воркуте. Еще два года на Волго-Доне. Канал строили зеки и солдаты. В 1953 году, после смерти Сталина, вышел на свободу. Приехал в Москву - квартира занята. Мама умерла, отец погиб в самом конце войны, в Австрии. Паспорт выдали, военного билета не было. Приехал в Орехово-Зуево, знакомая у меня там жила. Потом реабилитировали, вернули знание.
...Теперь он на пенсии. Сын Василий - ученый, психолог. Внук Дмитрий окончил МАИ, осуществил мечту деда, работавшего на заре Гуманной юности на авиазаводе и мечтавшего стать летчиком. Внучка учится в университете.
Внуки не забывают деда, бывают у него дома и на дачном участке. У него и сейчас стоят три велосипеда, на которых летом путешествуют внуки. Несколько его товарищей по ополчению стали известными художниками. Встречаясь, удивляются, как им удалось уцелеть и выйти живыми из той страшной войны.
Воинское звание вернули, а вот телефона нет у инвалида войны. Говорят, что бесплатно положен лишь инвалиду войны первой группы, а у него вторая.
- А отобранный орден Красного Знамени вернули? - поинтересовался у ветерана.
- Я и не хлопотал о нем. Мне этих наград достаточно. Внук Дмитрии грозится найти документы и восстановить справедливость. Зря старается. Сдается, что никому не нужны мы, ветераны Великой Отечественной. Скоро забудут, как начисто забыли солдат первой мировой.
МЫ БЫЛИ ПАТРИОТАМИ
На протяжении 75 лет в Дулевской школе служила учительская династия Тодорских. В этом небольшом городке немало семей, три поколения которых - родители, их дети и внуки учились чтению, письму и счету у Тодорских - Николая Павловича, Любови Владимировны или Ии Николаевны. Общий учительский стаж династии, - она не велика - супружеская пара и их единственная дочь - более 120 лет. Сорок два года отдала школе №1 ее выпускница Ия Николаевна.
Она не раздумывала, кем быть и после окончания десятилетки поступила в Московский государственный пединститут имени Ленина на физмат. Было это на первом году войны. "Занятия начались с некоторым опозданием, - вспоминает старая учительница, - только начали учиться, как Москва стала осадным городом. Занятия прекратились, объявили об эвакуации института в Среднюю Азию. Я собрала свои вещички и уехала домой. Через некоторое время получила вызов и вернулась в институт. Шла экзаменационная сессия и, вот чудо, сумела сдать все экзамены".
Немцев от Москвы отогнали, но война продолжалась. В мае студентку вызвали в военкомат.
- Армии нужны бойцы, - сказал пожилой военком, - хотите послужить Родине?
На такой вопрос не могло быть отрицательного ответа. Нужда в солдатах была так велика, что в армию брали даже девушек. Времени на сборы - в обрез. Она не могла даже съездить домой. Отбила телеграмму и мама привезла вещи. "На войну я пошла не добровольцем, но при полном моем согласии, - говорит ветеран. - Конечно, на строение было не очень бодрое, идти на фронт было страшновато девятнадцатилетней девчонке. Но были патриотами..."
Команда уезжала с Белорусского вокзала. Завезли новобранцев, как потом оказалось, не туда, куда надо. Чтобы больше не гонять, определили их в 656-й отдельный линейный батальон связи (ОЛБС), где и прослужила до конца войны. Выдали обмундирование - гимнастерку, юбку, шинель. Учили мало - строевая подготовка, стрельба, связь. Девчонок мало, во всем батальоне человек восемь, в первой эксплуатационной роте, где служила Тодорская, - трое. Начинали в Кубинке, по мере продвижения фронта двигались вперед.
- Хорошо помню, как мы попали под Смоленск, - вспоминает Ия Николаевна. - Город разбит и разрушен. Однажды я побывала в освобожденном городе, комбат взял меня на легковушке: там камня на камне не оставалось. Мы же дежурили в окрестностях, нас было трое - один сержант и две девчонки. Дежурили у телефонного аппарата по очереди, передавая сообщения. Когда буря или ветер рвали провода, лазали на столбы с помощью "кошек" и восстанавливали связь. До сих пор помню виды соединений - "британка", "русская скрутка".
Так и шла служба. Войска наступали, батальон шел следом. Во время наступления, как правило, кормили хорошо. В моменты затишья голодновато, но ничего, жить можно. В это время, находясь недалеко от позиций, восстанавливали связь между передовой и штабом фронта.
Вскоре эксплуатационную роту расформировали и ефрейтора Тодорскую направили в строительную, там деревья пилили, ошкуривали для телефонных столбов. Но какой из нее строитель? Она сильно заболела, и ее назначили экспедитором, на своих двоих доставляла почту и деньги. Порой проходила в день по сорок километров. Ночевала в стогах сена. Зароется и спит до рассвета. Ходила без оружия. Страха не испытывала.
Так до конца войны и ходила с сумкой. От городка Красное до Смоленска, оттуда - в сторону. Забирала деньги, письма - и в обратный путь. Исходила немало дорог и тропинок под Минском, Вильнюсом, Каунасом. Чаще пешком, иногда на попутках. Один раз чуть на тот свет не отправилась. Зима, морозец со снегом. Шла машина, в кабине места нет. Выпросилась на подножку, руки так замерзли, что боялась, не сумеет удержаться, свалится с подножки. Доехала...
Победу встретила под Кенигсбергом. Город горел, жили в каком то клубе. В июле 1945-го И.Н.Тодорскую демобилизовали. Домой вернулась в военной форме. Мешок со шмотками, были там туфли и несколько кофточек, а сумку, в которой носила письма и деньги, украли братья-славяне в эшелоне.
- Тяжело пришлось на фронте? Не пожалели, что согласились идти в армию тогда, в сорок втором? - спрашиваю Ию Николаевну.
- Никогда не жалела о том, что было. Трудно ли? Очень, особенно женщине. Все было - вши, неудобства. Случилось так, что я одна женщина осталась. Представляете - одна девчонка и двести мужиков?! Не очень комфортно. Но ничего, все обходилось. Они меня жалели, заботились обо мне. Плохого о них ничего сказать не могу. Может быть, так получилось, что в батальоне в основном были пожилые. Впрочем, тогда мне они казались пожилыми, а им было по тридцать.
- Не приставали мужики?
- Редко. Молодая была, привлекательная. Да и мужики есть мужики. Но особенно от этого не страдала. Война тяжело далась. В первые послевоенные годы тоже трудно жили. Приехала домой и сразу в институт. Трудными, голодными были сорок пятый и сорок шестой годы. Все время хотелось есть. Приеду домой, а мама удивляется, что я ем, ем, ем. Полегче стало в сорок седьмом, когда отменили карточки.
Институт окончила в 1949 году и получила направление в первую школу, которую окончила перед войной и где работали ее родители. Здесь она проработала 42 года, из них тридцать два - завучем. Много занималась с детьми и с учителями, составляла расписание уроков.
Ее бывшие ученики называют Ию Николаевну строгой, говорят, что ее побаивались. А вот учительница Маргарита Петровна Каранцева, много лет работавшая с Ией Николаевной, иного мнения: "Ее боялись? У нее вид строгий, а на самом деле она очень добрый, мягкий человек. И я Николаевна очень интеллигентный человек, интеллигентность у нее в крови".
...Мы беседуем с учительницей в ее небольшой и уютной квартире. Родителей уже нет, семьей не обзавелась. Умер и писатель А.П.Перегудов, у которого Ия Николаевна была любимой племянницей. Но ей, живущей одной, незнакомо чувство одиночества. Часто навещают старую учительницу ее бывшие ученики, учителя.
- Чем увлекаетесь на склоне лет?
- Мое давнее увлечение - чтение. Но вот что-то с глазами стало плохо. Читаю классику, люблю мемуары.
- Военные?
- Нет. О войне не хочу читать. Исключение, пожалуй, трилогия Симонова. А так не читаю военные мемуары. Война досталась не очень легко. Да и жизнь нашему поколению выпала нелегкая... Прожила ровно 75 лет. Все в жизни было - хорошее и плохое. Но хорошего, наверное, больше. Ни о чем прожитом не жалею. Если бы пришлось прожить жизнь заново, ничего бы не меняла. И на войну пошла бы, и в школе почти полвека отработала бы. Как могла, так и жила. Иной жизни мне не надо...
СОЛДАТСКАЯ ДОЛЯ
- Лежите, не двигайтесь, не кричите, а то прикончим! Иконы возьмем и уйдем, - услышали хозяева дома, проснувшиеся от стука открываемого окна и свежего воздуха, ворвавшегося в избу.
Ночные воры сноровисто и быстро сняли образа в углу дома и, выбравшись через окно, еще раз пригрозили: "Не пикать, а то...".
Когда напуганные люди услышали затихающий шум автомобиля и поняли, что бандиты уехали, они встали, закрыли распахнутое настежь окно и засветили огонь. В божнице не осталось ни одной иконы, раскачивалась лишь потухшая лампада в виде фарфорового ангела с крыльями. Кирилл Степанович подошел к божнице, пошарил рукой по верхней полке:
- Образок Николая-угодника не взяли.
Он разжал руку, и лежащая на ладони миниатюрная иконка-листушка размером в полтора вершка тускло сверкнула потемневшей от времени бронзой.
Утром по деревне прокатилась весть: у Сошниковых ночью воры вытащили все иконы. Заполицы - деревня старообрядческая, тем и привлекает воровских людей, для которых не бывает каменных домов. Людей в дальних деревнях мало, преобладают старики и старушки, потому и действуют грабители нагло и безбоязненно. Кражи прекращаются, когда нечего брать.
Миниатюрную чеканную из бронзы иконку грабители, даже если бы и увидели, вряд ли взяли: за нее много не дадут. У Сошниковых бронзовый образок Николая, Божьего чудотворца и угодника - семейная реликвия. Иконка многое повидала на своем веку.
...Осенью 1914 года, когда Степана Сошникова провожали на войну, матушка его, благословив и расцеловав сына, протянула ему завернутую в чистую, белую, как кипень, холщовую тряпицу иконку:
- Береги, сынок, не расставайся с образом Николая-угодника, покровителя и защитника всех обездоленных. Он от всех бед спасет на суше и на морс... Молись иконе, да будь в покое...
Ушел на войну 28-летний Степан Сысоевич, оставив дома жену и двух деток. Прислал несколько писем и замолчал - никаких вестей. Ничего не знали о нем, когда случилась революция и многие солдаты побежали с фронта. Не слал вестей после заключения мира с Германией и в годы гражданской войны. Считали, что пропал без вести. Потом пришло письмо - в плену. В 1921 году Степан Сошников вернулся домой. Привез он в деревню новенький велосипед, всем - по паре добротной немецкой обуви, никого без гостинцев не оставил. Войдя в дом, первым делом перекрестился на образ в углу, сделав это привычным для староверов двуперстием. Потом достал из кармана иконку в холщовой тряпице, поцеловал ее и поставил на верхнюю полку божницы, где стоял сосуд со святой водой, и теплилась лампада.
Степан Сысоевич, человек работящий и, как все староверы, трезвенник, был хорошим рассказчиком. Недалеко от дома Сошниковых лежал большой камень, около которого собирались девчата и парни. Они часто приглашали Сошникова: "Дядя Степан, иди, расскажи. Он приходил, усаживался на камень и рассказывал, как увозил их красный состав на войну, пел солдатские песни:
Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать...
Вспоминал и о житье-бытье в немецком плену. Работал на заводе, служил у хозяина. К нему хорошо относились, предлагали остаться, жену обещали найти. А в ответ: "Меня дома женушка и двое детишек ждут". Про иконку же никогда не говорил, а на вопрос, как удалось выжить, отвечал: "Солдат да малых ребят Бог бережет".
...В 1942 году, когда шла тяжелая война, провожали Надежда Петровна и Степан Сысоевич своего сына Кирилла. Ему было 28, он оставлял дочь, жену, которая ждала второго ребенка. Благословив сына, вручили родители ему завернутый в чистую тряпицу образок Николая-угодника и чудотворца, тот самый, что хранил его отец в первой мировой войне.
Работал Кирилл Сошников на железной дороге сначала стрелочником, потом составителем поездов. Действительную служил в 1935-1938 годах в танковой части на Дальнем Востоке. Образование у него всего четыре класса, но нашелся в армии один москвич-учитель, который вечерами обучал желающих повысить свое образование.
Второй год войны выдался очень тяжелым, но Сошникова сразу в бой не бросили, послали учиться во Владимир. Там из бывшего танкового моториста подготовили за полгода механика-водителя. Из Владимира в Горький, там на танковом заводе получил "семидесятку" - легкий танк "Т-70". Погрузились в эшелон с машинами и на фронт. Поздней осенью 1942-го выгрузились где-то в районе Воронежа и своим ходом на передовую. Служил солдат в 55-м полку 5-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал П.А.Ротмистров.
- Мы больше в разведку ходили, - вспоминает К.С.Сошников. - В первый раз ночью отправились три танка - мой и "КВ". Задание выполнили, вернулись без потерь. Поели, и - в бой. Опять все сложилось удачно, ни одной машины не потеряли. Экипаж "семидесятки" - два человека, водитель и командир-стрелок. Командиром у меня был украинец. Помню, говорил: "Доберемся до Украины, прямо на танке в гости ко мне поедем".
Бои, разведки, бои. Командир с помощью ларингофона отдает команды: влево, вправо, прямо. Командует и стреляет. Поехали раз в разведку, четыре больших танка и один маленький, "семидесятка". Нарвались на немцев. Побили они все машины, пришлось танки бросать и возвращаться в часть, живыми вернулись, но без машин. Те, что были, отдали в другой полк и отправились на переформировку. По дороге в Тамбов успел сержант Сошников побывать дома. Пять дней провел в семье. Порадовался, что не голодали. Одни работали на фабрике, получали продукты по карточкам, другие работали в колхозе, имели и свое подворье. Дочь кормили кашей размолотой гречки, так она до того надоела, что и теперь от гречневой каши нос воротит...
В Тамбове боевых машин не получили, поехали в Горький. Там. по словам ветерана, целый месяц околачивались. Сначала ждали командиров, потом - танки. Завод большой, делали там только "семидесятки". Каждые полтора часа из ворот выкатывался новенький танк.
Приехали командиры, Сошникову опять достался лейтенант-украинец. Получили танк, обкатали машину, потом на стрельбище съездили. И снова в дорогу. На этот раз кухни походной с эшелоном не было, сухой паек, как водителя, съели за два-три дня. Выручал командир - боевой парень, из тех, что провизию у самого и скупого и мертвого добудет. Бывало соскочит на остановке и возвращается с мешком:
- Сержант, садись, подзаправимся.
...10 августа 1943 года маршал И.С.Конев отдал директиву на овладение Харьковом. Пятая гвардейская армия под командованием генерала П.А.Ротмистрова наносила удар западнее Харькова - на Коротич и Люботин. "Особенно тяжелые бои, - вспоминал маршал И.С.Конев, - развернулись с 18 по 22 августа, когда немцы попытались разгромить основные силы ударной группировки Воронежского фронта, чтобы добиться решительного изменения в свою пользу на всем Белгородско-Харьковском плацдарме. 23 августа Харьков был освобожден".
Ожесточенные бои продолжались. 27 августа 87 танков, в числе которых была и сошниковская машина, пошли в бой. Разведка доложила, что впереди нет ничего. На самом деле там были закопанные в землю четыре "тигра" - машины, которые не всякий снаряд мог пробить. Они и начали колошматить, по словам Сошникова, наши машины. Сначала били по задним, потом - по передним. Горели танки спереди и сзади, началась паника.
"Снаряд поджег и нашу "семидесятку", - вспоминает танкист. - Командир выскочил первым. У меня люк заклинило, а я уже в огне. Нажал одной ногой кнопку, другой - вышибаю люк, он приоткрылся и дальше не идет. Понял, что заклинило, пробоину от снаряда видно. Повернулся и увидел в башне свет. "Сошников, вылезай быстрее", - кричит командир. Он вскочил на танк, схватил меня за шиворот и выбросил. Сам я бы не вылез, был обожженный и ранен к тому осколками".
Как написано в госпитальной справке, Сошников получил ожоги второй и третьей степени лица, шеи, обеих кистей, обоих бедер и слепое осколочное ранение грудной клетки. Из 87 машин вернулось лишь 12.
Медсанбат, госпиталь в Воронеже, потом - эвакогоспиталь в Кагане в Узбекистане. "Полгода там околачивался, - рассказывает ветеран. - Лечили, ухаживали. Все хорошо, да вот сам письмо домой написать не мог - так обгорели руки. Я цел, - писал за меня мой товарищ, - и руки, ноги целы, а писать не могу". Узбеки корзинами носили нам виноград, урюк, дыни".
Домой приехал обгорелый, но живой. Голову как перевязали, так раковины ушей как бы закрылись, оставив небольшие отверстия. Весил солдат 47 килограммов , а на фронте - 72. Вернулся солдат знаменитой 5-й гвардейской танковой армии, которую немцы страшно боялись и называли "бандитами", без единой награды. Потом, когда отмечали 50-летие Победы, ему вручили орден Отечественной войны, но не первой, как положено, а второй степени. Дома долго не усидел, пошел на железную дорогу, где работал до армии.
Вырастили с Надеждой Петровной пятерых детей, она год назад умерла. Пять внуков, четыре правнука.
...В 1998 году, на Пасху к Сошниковым съехалась вся родня. Справляли Светлое Воскресение и 85-летие Кирилла Степановича. Из Малаховки приехали четверо, из Куровского трое, из Давыдова внучка с мужем, тремя детьми. Гостей дорогих много, стол обильный, а вина мало. Приверженцы "древлего благочестия" табак не курят и вино не потребляют. Во главе стола - глава семейства. Худощавый, с бородкой, поредевшими волосами на голове.
- Кирилл Степанович, где иконку носили?
- В кармане. Командиры знали об этом. Я, как и большинство русских, крест носил.
- Молились?
- Нет. Когда там молиться? То бой, то разведка. Отдохнешь - за танк примешься: чистишь, смазываешь, чтобы в бою не подвел.
- В партии состояли?
- Нет. Мне несколько раз предлагали, но я стоял на своем: не пойду.
...Такую историю навеяла небольшая бронзовая иконка с чеканным ликом Николая, Божьего угодника и чудотворца.
ДНЕВНИК ПОЛКОВНИКА
Письмо со штемпелем "С.Петербург", полученное в марте 1999-го, меня испугало. Мой одноклассник и верный друг Владимир Молзинский, всякий раз поздравлявший меня с Новым годом, ни в конце декабря - ни в начале января не прислал ни письма, ни открытки. Написано не его рукой. Я открываю конверт и читаю страшные строчки: "Владимир умер от инфаркта. Я в таком состоянии, что писать обо всем не могу. Ира".
Мы давно не виделись. Владимир жил в Питере. Он и его жена, тоже из нашего класса, постоянно приглашали меня в гости. Я в свою очередь звал их к себе, в Орехово-Зуево, где мы выросли, где покоится прах наших родителей. Кажется, ничего проще нет: садись в поезд и приезжай, благо у всех нас есть возможность, как у ветеранов войны не тратиться на билеты. Но постарели, стали с годами тяжелы на подъем и, понимая, что в нашем возрасте ничего нельзя откладывать на завтра, так и не встретились.
Владимир Иванович до последнего времени работал, преподавал в военной академии. Болел часто. Отлежав положенное в госпитале, опять продолжал вести занятия. Не надеясь на встречу, я просил моих друзей хотя бы в письмах рассказывать о военной судьбе. Полковник В.И.Молзинский и его супруга воевали. Но и эту, довольно настойчивую просьбу мою не исполнили, о многих товарищах своих - фронтовиках успел написать, а о них, самых близких друзьях, ни строчки.
Дружба наша давняя, ей без малого семьдесят лет. В канун праздника Победы, в мае 1998 года Владимир Иванович писал мне: "Все больше уходит от нас наших друзей. При встрече в Москве я говорил, что у меня осталось только трое друзей. Теперь остался лишь ты. Вот уж поистине самое время удариться в рассуждения о бренности бытия при обязательном сохранении, пусть и не очень обоснованного, оптимизма. Наверное, только благодаря ему еще существует человечество".
Мой друг детства был оптимистом. Недавно, собравшись с силами, Ирина прислала мне отрывки из его дневников, копии некоторых документов и я смогу рассказать о русском солдате, боевом офицере, очень добром человеке Владимире Ивановиче Молзинском.
Его отец - полковник, Владимир с детских лет мечтал о военной карьере и готовился к службе. Дома у него под потолком были трапеция и гимнастические кольца. Он хорошо бегал, играл в волейбол. Военная косточка чувствовалась во всем. Он носил в школе синего цвета гимнастерку, подпоясывался широким ремнем. Отвечая, вытягивался в струнку.
Владимир жил во втором доме горсовета, в центре Орехово-Зуева. Его квартира стала моим вторым домом. Я, казарменный мальчишка, любил бывать у Молзинских, где меня тепло встречали. Его отец Иван Федорович учил нас плавать. Мама Ольга Степановна работала заведующей детским садом. На лето детсад вывозили в деревню Новые Омутищи, там же устраивали пионерский лагерь. Пионеры жили в снимаемых у крестьян домах, Владимир, Николай Белоцветов, живший в одном доме с Молзинским, и я два лета работали пионервожатыми. Мы хорошо отдыхали, прекрасно кормились и даже немного зарабатывали.
После семилетки Владимир поступил в Московскую артиллерийскую спецшколу. В предвоенные годы военная служба считалась очень престижной, и многие старшеклассники ушли в спецшколы и военные училища. Николай Белоцветов поступил в Киевское военно-медицинское училище.
В.Молзинскому не повезло. Он заболел, попал в госпиталь. Что-то случилось с почками, и его отчислили из спецшколы. Он вернулся в нашу третью школу, отстав от меня на один год. Учился Владимир ровно, ему давались физико-математические предметы, он интересовался литературой и историей. Среднюю школу-десятилетку №3 Владимир закончил в 1940 году, получив аттестат отличника.
16 октября мы справили его 19-летие, а через несколько дней проводили в армию. В первых числах июня 1941 года В.Молзинского направили в Болшево, на курсы младших лейтенантов при Московском военно-инженерном училище. Он был доволен, мечтал о военной карьере начала осуществляться.
В войну учили быстро, В сентябре сорок первого В.И.Молзинский получил звание младшего лейтенанта и назначение в 8-й отдельный саперно-инженерный полк, в котором прослужил до его расформирования. Принимал участие в боях за Москву.
В марте 1942 года был направлен на должность командира взвода 853-го отдельного запасного саперно-подрывного батальона во Владимир. После этого служил в 5-й запасной инженерно-саперной бригаде. С октября 1943 года - командир мотоциклетного взвода разведки 17-й штурмовой инженерно-саперной бригады резерва, с которой прошел, а вернее, проехал, боевой путь до окончания войны. Потом он командовал разведротой.
Несмотря на запреты, офицер разведки вел дневники. Отрывки из них рассказывают о военной судьбе моего друга.
31 декабря 1943 г . 26-го погрузились в эшелон и сегодня прибыли под Ленинград. Деревня Рыбацкое на реке Неве. Принял мотовзвод разведки.
12 января 1944 г . Не сегодня-завтра едем в пекло.
16 января 1944 г . Вчера в 9-00 вступили в бой. Первые потери. Впечатление сильное.
22 января 1944 г . Ожидаем очередного задания.
За короткими строчками дневника - рассказ об участии в прорыве и преодолении на всем фронте под Ленинградом сильно укрепленной, глубоко эшелонированной долговременной обороны немцев. В итоге боев город Ленинград полностью освобожден от вражеской блокады, от варварских артиллерийских обстрелов противника. 27 января в 20 часов в честь одержанной победы и в честь полного освобождения Ленинграда город Ленина салютовал доблестным войскам Ленинградского фронта 24 артиллерийскими залпами из 324 орудий. Разведчики собирались в путь. Их ждали там, где готовились новые удары. Путь наступающим прокладывали разведчики и саперы.
29 января 1944 г . Вчера в 24-00 расстались с Ленинградом. Направление на г. Кингисепп. Пока в деревне Голеонтово. Недалеко от Кингисеппа слышны звуки боя.
2 февраля 1944 г . Выезжаю на задания.
12 февраля. Задания самого различного характера.
26 февраля 1944 г . Представлен к награде.
2 марта. Решается вопрос о Нарве. Надоели болота и леса...
8 марта 1944 г . Сегодня штурм Нарвы. 3 дня работали на Нарве.
19 марта. Получили медали за Ленинград.
23 марта. Выезжаем на "отдых". Километров 20 от передовой.
16 апреля 1944 г . Ногинск. Отдых. Получил "За отвагу".
22 мая. 19-го выехали. Вчера прибыли в Ленинград. Выгрузились в Шувалове, к северу от Ленинграда. Песочное, Сарженское. Направление к финнам. Пока вертимся вокруг Ленинграда. Вчера началось наступление.
23 июня. Находимся в 5 км ю.-в. Выборга. Выборг наш. Несколько заданий. С 12-го до вчерашнего дня, как белка в колесе. Краткий перечень событий за время пребывания на фронте в этот раз. Первый КП - Медный завод. Затем на Выборгское шоссе недалеко от селения Алакуев. Первое боевое задание - разведка Валемелеулиоки. Переезд в Триоки. Разведка маршрута Райволь - Кутереевка. Разведка дорог. Отсюда был на задании по разведке пролива и мостов через пролив севернее Выборга. Наиболее удачные данные. Сегодня ночью выезжал на разведку р. Килпенйоки. Оказалось, что она еще у финнов. Побережье Финского залива поражает своей живописностью.
19 июля 1944 г . Около г. Сланцы. Имеем шансы на серьезную работу. За операцию на Карельском перешейке награжден орденом Красной Звезды.
О характере работ разведчика свидетельствует приводимый документ: "28 июля 1944 г . 6/287 Секретно с возвратом.
Удостоверение
Предъявитель сего командир разведроты 17 Штурмовой Инженерно-саперной Гатчинской дважды Краснознаменной бригады РГК мл. лейтенант Молзинский В.И. в соответствии с приказанием Заместителя командующего - начальника инженерных войск 2 УА направляется для организации глубокой разведки в полосе наступления 2 УА.
Прошу командиров передовых частей оказать содействие в переходе трех групп через передний край в глубину обороны противника. Старшие групп: ст. сержант Звидран А.А., сержант Ширяев Ф.П. и сержант Кузьмичев Д.А.
Начальник штаба, подполковник Меламед.
начальник I отд. капитан Пейсиков".
9 сентября. Прибыли к Чудскому озеру. Через несколько часов выезжаем в направлении на Тарту. Крупная операция. Обилие заданий.
30 сентября. С 17-го началась операция по освобождению Эстонии. Имеем много заданий, главным образом - разведка дорог. Изъездил всю Эстонию.
13 декабря 1944 г . В 24-00 отбыли из Тарту в Польшу. Везде следы войны. Выгрузились в г. Минск-Мазовецкий. Первое общение с польским населением.
13 января 1945 г . Завтра начало операции. Проехали всю Польшу и сейчас на Одере, км в 70 от Берлина. С неделю работали под г. Кострин. Сегодня он занят. Работаем на плацдарме. Активность авиации. Участвуем во взятии Берлина.
...День Победы В.И.Молзинский встретил в г. Цоссен. В дневнике записано: "Видел В.Чуйкова, К.Симонова, М.Блантера, Т.Хренникова. Награжден орденом".
Война закончилась, служба продолжалась. До декабря 1949 года он служил в ГСОВ в Германии. Затем - в войсках Ленинградского военного округа. В феврале 1958 года окончил с отличием командно-инженерный факультет Военно-инженерной академии имени В.В.Куйбышева.
До 1968 года продолжал службу в Ленинградском военном округе. Затем много лет полковник, кандидат военных наук, доцент В.И.Молзинский преподавал в Академии.
...Я несколько раз гостил у Владимира Ивановича в Ленинграде. Жили они - он, жена Ирина, юрист по образованию, и сын Володя, кандидат искусствоведения, доктор исторических наук, профессор, - в небольшой двухкомнатной квартирке. У них всегда кто-то гостил из Орехово-Зуева, из других городов. Однажды я оказался у моих друзей в канун праздника Победы, но наград у Владимира Ивановича, а их у него числом 24, не увидел. Если он и вспоминал о войне, то говорил, улыбаясь: "Ох, и погонял я на мотоцикле по Берлину... Так, что ветер в ушах свистел, и дух захватывало". Лето он проводил в автопутешествиях по Прибалтике, в местах, где когда-то воевал.
В последнее время болел, перенес несколько инфарктов, но не жаловался. Тяжело переживал развал Советского Союза и его последствия.
О последних днях его мне написали Ирина и сын Владимир. Ирина была лаконична: "Владимир не умел беречь себя, да и условия армии - надо знать, как это достается. Мы прошли через все".
Сын Владимир: "Никак не можем оправиться от горя. Оно пришло внезапно - за день-два до предполагаемой выписки из госпиталя. Смерть могла произойти когда угодно и в любых условиях. Так сказал мне врач о состоянии сердца (о количестве рубцов во многих его местах). Думаю, тяготы войны и армейской жизни могут быть суммарным объяснением многого".
...Бывая в Орехово-Зуеве, проходя вдоль ограды городского парка, всегда нахожу заветные окна в третьем этаже дома напротив старого парка. Здесь жили мои друзья Владимир Молзинский и Николай Белоцветов. Военфельдшер Белоцветов не вернулся с войны, Владимир Молзинский похоронен в Ленинграде. Для меня оба они в моем старом и больном сердце, самые дорогие и близкие товарищи, чьи дома были в юности и моим домом.
ТРИ ВОЙНЫ СОЛДАТА
Встречи со старыми знакомыми всегда приятны. В свое время, заходя в вагон электрички, встречал постоянных попутчиков: геолога, искусствоведа, преподавателя института. Был в нашей компании и Леонид Федорович Карасев, высокий, подтянутый и приветливый человек. Он ездил в Павловский Посад, где работал в автошколе. Постепенно компания распалась. Одни получили квартиры в Москве, другие вышли на пенсию. С некоторых пор перестал встречать и Леонида Федоровича, хотя живем в одном городе. А недавно увиделись, в день Победы, на встрече ветеранов войны. На его пиджаке - боевые награды.
- Не знал, что вы боевой офицер, - сказал Леониду Федоровичу.
- Тогда вся страна была солдатом... Никаких геройских поступков не совершал, но прошел через три войны...
...Родом Л.Ф.Карасев с Урала. Отец его работал в шахте на прииске Качкарь в Челябинской губернии. Добывал золотоносную руду. Во время гражданской войны погиб, оставив жену с двумя детьми, Лене тогда было три годика.
После школы-семилетки он учился в автодорожном техникуме. Машин было мало, специалистов по автоделу не хватало. Занятия по ремонту автомобилей в техникуме вел немец. "В годы моего учения, - вспоминает Леонид Федорович, - сгорел завод "Уралмаш". Диверсии тогда на Урале случались, их было много. Однажды наш Фриц Фрицевич опоздал на занятия, был сумрачен и молчалив.
- Фриц Фрицевич, - спрашивали мы его, - почему вы сегодня такой злой?
- О, эти ваши следователи! Они опять меня вызывали... Я как стукну по столу, даже чернила из чернильницы повылазили!
...Выпускника техникума направили в Коми-Пермяцкий округ механиком гаража "Автогужтреста". В гараже наряду с "ГАЗами", "ЗИЛами" и "ЯЗАми" были и лошадки. По словам автомеханика, отечественные машины в прочности, надежности превосходили зарубежные. Когда в войну появились "катюши", их устанавливали на "ЗИЛ-5" и на американских "студебеккерах". Американские рамы не выдерживали, лопались.
Осенью 1937 года Карасева призвали в армию. Служил в танковой части, в Белоруссии. "В то время шла модернизация Красной Армии, - рассказывает ветеран. - В частности, создавали противотанковые части и новое оружие. Мне довелось быть водителем противотанкового гусеничного тягача "Комсомолец". Он тащил 45-миллиметровую пушку и зарядные ящики. Вверху сидел расчет - 8 человек. Впереди - броня, щель, как в танке. Рядом со мной, тоже в броне, стрелок и пулемет. Шоферов тогда было мало. Даже во время Отечественной войны встречал брошенные машины: водителя убило, вести машину некому. Я еще в Коми учил парней шоферскому делу, в армии занимался с офицерами".
Курсы шоферов в свободное время. С утра - боевая подготовка. Трактор на длинном тросе таскал деревянную модель танка, по которому бил из пушки и пулемета боевой расчет.
Весной 1939 года начались события на Халхин-Голе. Одно подразделение отправили туда. Оставшиеся завидовали тем, кто поехал на войну. Вскоре пришла весть, что расчет воевал хорошо, подбил несколько танков. Во время отдыха на ребят напали японцы и вырезали ножами всех.
Осенью 1939 года дивизия перешла польскую границу. "Мы ехали убранными и ухоженными полями, - вспоминает бывалый солдат. - Я открывал люк и смотрел. Чисто, все прибрано. Темнеет. Небольшая избушка. Через окна видно, что горит свеча и человек молится. Шли всю ночь. Вошли в освещенный город. Встречали цветами и криками "Ура!" Не все радовались приходу Красной Армии. Жандармы и полицейские бежали в Румынию. Проехали город. Вдруг застучали пулеметы. Остановились, бросили в бой пехоту, артиллерию. Утром видели, как вели пленных польских солдат - зеленые шинели, за плечами - ранцы. Нас поселили в польских казармах, спали на двухъярусных железных кроватях. Стояли мы в Пинске. Это была моя первая война".
Многое повидал на войне солдат. До сих пор помнит один случай, происшедший в Польше, в районе Пинских болот. Дорогу преградил большой и глубокий канал. Расчет вылез из тягача, отцепили пушку, вытащили зарядные ящики. Соорудили из подручных средств нечто вроде моста. Пустили лошадь с телегой - прошла. Водитель взялся за рычаги. Направил по бревнам тягач. Чувствует, что тянет назад.
- Ко дну пойдет! - кричат солдаты. А он не сбрасывает газ, крутит фрикционами, гусеницы цепляются за дерево. Выехал! Ребята окружили, обнимают, целуют: "Молодец, Лешка!". А у него на лбу холодный пот...
...Птицей пролетели два года службы. Солдат готовился к увольнению. Вдруг ночью, в конце ноября 1939 года тревога. Быстро грузятся в эшелон. По "зеленой улице" мчатся трое суток. На четвертые сутки открыли двери теплушки - кругом белые снега. Дивизия прибыла в Мурманск. Сугробы - по полтора-два метра. Страшные, небывалые до того морозы. Шла советско-финская война.
"В бой шли лыжники, автоматчики, - вспоминает ветеран. Нашему противотанковому отряду работы мало: танки там не применяли. Финны оказывали сильное сопротивление. Они были вооружены английскими автоматами, наши - большей частью трехлинейными винтовками. Автоматы у нас только появились.
...Демобилизовали Карасева в декабре 1940 года. Дома пробыл менее полугода. 22 июня сорок первого началась война. 23 июня он прибыл на сборный пункт. Воентехника 1-го ранга Л.Ф.Карасева, - Один кубик в петлицах, - определили в 433-й батальон связи. Эшелоном доехали до Невеля. Там все разбито и разрушено. В небе - немецкая "рама" - самолет-разведчик. Вскоре налетели бомбардировщики. Не успев вступить в бой, батальон понес потери.
Потом - отступление. Шли на восток, к Москве. "Кругом немцы, - рассказывает ветеран, - двигались только ночью. Несли потери, но паники не было. Трактора и машины со мной. Фары включать нельзя, а ночи темные. Говорю солдату:
- Бери папиросу и иди, показывая, где кювет.
Иногда слышал:
- Товарищ воентехник, до того накурился, что голова болит, смени!
Батальон остановился в Красногорске. В декабре - в наступление. В сильные морозы шли на Малоярославец, потом - на Сухиничи. Немцы крепко укрепили Сухиничи, город брали долго, бои шли тяжелые.
Далее - Прибалтика: Литва, Латвия. Участвовал во взятии Кенигсберга. Там встретил Победу. Еще год служил. Демобилизовался и 1946 году. Жил в Клину, преподавал в автошколе теорию автомобиля, правила движения. В 1960 году переехал в Ликино-Дулево, где и живу. Много лет служил в Павлово-Посадской автошколе, был заместителем директора, заведующим учебной частью.
- Сколько же вы водителей подготовили, Леонид Федорович?
- Много. Я ведь сорок лет готовил шоферов.
- Вы имеете машину?
- Нет, никогда не имел, и сейчас нет. Да разве счастье в этом?!
- В чем же оно? Что, по-вашему, главное в жизни?
- Главное, и в этом счастье - это то, что я прошел три войны и Бог сохранил меня и дал возможность дожить до таких лет, до которых не доживают и те, кого миновала война. Нет у меня дачи. Всю жизнь учил водить автомобиль, а сам никогда не имел. Да и желания не было. Мне скоро восемьдесят пять. Жизнь прошла, и есть что вспомнить. Три войны прошел, Гагарина встречал, Сталина хоронил. Время наше трудное. Но, по-моему, каждый, кто хочет работать, найдет ее и выживет. Главное - желание работать, умение делать свое дело.
ХОЧУ ПОЙМАТЬ СОЛНЦА МИГ...
Мало осталось тех, с кем в далеком 1929 году я впервые пошел в школу. А вот с Владимиром Тихоновичем Горбуновым, моим одноклассником, видимся, разговариваем, правда, больше по телефону, чем при встречах. В детстве жили недалеко друг от друга, но встречались больше в школе, чем на улице. Володя жил на Новой стройке, где у них был собственный дом, а я в казарме, в Воронцовском районе. На Новую стройку ходил с опаской, новостроечные мальчишки гоняли нас, казарменных.
У каждого школьника свои пристрастия. Увлечение Володи - рисование. Жил у них квартирант. Где он работал, Володя не помнит, но в памяти он остался как человек, увлеченный рисованием. Мог, не отрывая карандаша от бумаги, изобразить лошадь или другое животное. Мальчишки любят подражать взрослым. Попробовал рисовать Володя - получилось, хотя и не так хорошо, как у квартиранта. Но с карандашом и кистью не расставался. Еще любил сочинять стихи. Живопись и поэзия, которые Владимир считает родными сестрами, навсегда вошли в его жизнь. Живопись стала профессией, поэзия - увлечением.
Профессии учатся. Открывшийся в начале тридцатых годов Дворец культуры текстильщиков стал крупным культурным центром города. В изостудии ДК и занимался подросток. Руководил студией художник Федор Николаевич Мюллер, большое влияние оказали на юного художника маститые живописцы А.Шапошников, В.Взоров, В.Угольков, Н.Корчагин. От копирования юноша перешел к рисованию с натуры. Окончил школу-десятилетку. В.Горбунов поступил в Московское училище изобразительного искусства Памяти 1905 года. Профессора обратили внимание на него, как на сильного рисовальщика. Учение прервала война. Незадолго до ее начала, в феврале 1941 года, студента призвали в армию.
Службу начал в Северо-Кавказском военном округе, в Кутаиси. Военную подготовку прошел в полковой школе. Позже учился на офицерских курсах и получил звание лейтенанта. Войну встретил в Белоруссии, под Минском. Воевал на разных фронтах, в разных должностях. Был военным топографом, разведчиком-артиллеристом, адъютантом у члена Военного совета 46-й армии. Освобождал Украину, Молдавию, Румынию, Венгрию, Болгарию, Австрию. Он не любит рассказывать о войне, но, судя по наградам (ордена Красного Знамени, Красной Звезды, дна - Отечественной войны и много медалей), воевал будущий художник храбро и умело. Однажды по обнаруженным им и нанесенным на карту целеуказаниям была уничтожена крупная немецкая батарея.
На фронте рисовать не приходилось, не было ни времени, ни возможности. Но однажды взял в руки кисть и палитру. Было это в Болгарии. Художник до сих пор вспоминает ту историю, в которой переплелись трагедия и юмор.
...Сентябрь сорок четвертого. Советские войска вступают в Болгарию. Их встречают радостно и торжественно. "Добре дошли!" - добро пожаловать. "Другари, братушки, здраве!" - такое на каждом шагу. Братания советских и болгарских солдат. Встречали как освободителей и дорогих друзей. Кололи ягнят и угощали русских братьев. В деревнях ломились столы от выпивки и закусок, в больших котлах варили жирное мясо и подавали жареных кур. Всюду советские и болгарские флаги, призывы "Вечна слава на черванта армия!" И цветы, много цветов.
Был там и адъютант командира полка молодой и симпатичный Владимир Горбунов. После тяжелых боев Болгария казалась отдыхом. Молодость брала свое. Война войной, а любовь любовью, ее не в силах отменить даже война. Повстречали Володя и его друг-воентехник красивых и молодых болгарок. Встретились раз, другой, потом девчата пригласили воинов к себе. Расстарались офицеры тушенкой, солдатским хлебом и другим провиантом, нашлось у девчат и доброе болгарское вино.
Армия на исходе войны была молодой, бурлила кровь в горячих солдатских сердцах. Истосковались по женской ласке, самоволки, "пикирования" стали массовым явлением. И где - в зарубежной Болгарии! Особисты и политработники взялись за наведение порядка. Не учли этого наши влюбленные. В разгар пира вошел в дом комендантский патруль. Чтобы не повадно было другим, пригрозили не только судом офицерской чести, но и военным трибуналом. Знали они, бывалые солдаты, что меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют, на худой конец - штрафная рота, но на душе было муторно. Дружок адъютанта, воентехник, поплакался, и его отпустили. Горбунов же вины не признавал, полковник своего адъютанта из беды не вызволил, ждал лейтенант развязки. Неожиданно вызвали Горбунова в политотдел.
- Говорят, ты художник?
- Так точно.
- Хорошо рисуешь?
- С третьего курса художественного училища в армию взяли.
- Портрет товарища Сталина в рост и в полной маршальской форме нарисуешь?
- Конечно. Нужны краски, кисти, холст и фотография, с которой буду рисовать.
- Напишешь хороший портрет, оставим проступок без последствий, пойдешь в часть.
"Портрет маршала Сталина я написал, - вспоминает художник. - И товарищ Сталин, точнее, его портрет, который удался, избавил меня от военного трибунала и "губы", как называли гауптвахту. Потом я много раз рисовал вождя. Но тот портрет особенный. Нашли, раздобыли краски, кисть, холст, сделали подрамник. Оказалось, ждали в Болгарии делегацию из Днепродзержинска, и надо было украсить сцену клуба портретом вождя".
Демобилизовали Горбунова к 1946 году. Приехал домой, и его сразу положили в госпиталь, который располагался в третьей школе: сказались последствия тяжелой контузии. Подлечившись, хотел поступать в Академию художеств, но мать жила в такой бедности, что мысли об учении пришлось оставить. Пошел в горком партии, хотя в комсомоле и партии не состоял, просил помочь создать организацию художников. Так при артели "Бытовик" появилась живописная мастерская, заведовал которой В.Т.Горбунов. Исполняли заказы, оформляли клубы в Орехово-Зуеве, районе, Павловском Посаде, Покрове. Горбунов писал рекламу для кинотеатров "Художественный" и "Заря".
Эту работу продолжил в созданной полвека назад художественно-производственной мастерской. Время было настолько трудное, что некоторые художники ради заработка писали номера для жилых домов. Энергичный и расторопный Горбунов находил заказы для себя и своих товарищей. Возникли трения с руководителями мастерской. "Видно, здесь мне не работать", - решил художник, и перешел в 1958 году в Ногинскую художественную мастерскую.
Он и в Орехово-Зуеве, зарабатывая рекламой и заказами, не забывал творчество. Его талант и трудолюбие в полной мере развернулись в Ногинске. Этому способствовало общение с талантливыми живописцами, которые там работали - В.В.Терентьевым, А.М.Ратниковым, А.Н.Попковым, Н.Ф.Кулаевым. "Я с ними ездил на этюды, работал на творческих дачах, ездил по стране, - говорит Владимир Тихонович. - Я у них многому научился, восполняя то, что упустил за время войны".
Известно, что талант - это природный дар и труд. В.Горбунов - трудяга. Даже теперь, когда далеко за семьдесят, он с утра берет кисть и палитру и работает от темна до темна. Впервые участвовал в выставке в 1959 году, выставил два натюрморта, пейзаж и портрет. С тех пор член Союза художников страны. В.Т.Горбунов показывал свои работы на городских, районных, зональных, республиканских, всесоюзных и международных выставках. У него было пять персональных выставок. Его картины находятся в музеях Орехово-Зуева, Смоленска, Тарусы, Серпухова, Кировска, Талдома. Их можно видеть в галереях и музеях Болгарии, Англии, Франции, в частных коллекциях Чехословакии, Японии, США, Венгрии и других стран мира.
За полвека творческой жизни создано немало полотен. Он пишет жанровые картины, портреты, натюрморты. Излюбленный жанр - пейзаж. К этой форме живописи, очень капризной, пристрастны многие. Дается этот жанр лишь истинным художникам. Горбунов - мастер пейзажа. У него верная кисть, безупречный вкус, он тонко передает настроение.
Видимся мы нечасто, и всякий раз, встречаемся ли в мастерской или дома, он показывает свои новые работы. Вот и в этот раз, усадив меня у окна, он устроился у двери так, чтобы картины были освещены наилучшим образом. Я любуюсь полотнами, в которых изображена средняя полоса России с ее скромной, неброской и такой проникновенной красой. "Деревенский мотив", "Пруд перед дождем", "Майские березы", "Светлый день" - названия картин говорят сами за себя.
И вдруг необычно яркие, звонкие краски, иная природа и архитектура. Живописные вершины гор, поросшие лесами и кустарниками склоны, щедрое южное солнце. Городки, где причудливо переплелись европейская и восточная культура, архитектура, одежда. "Это - Болгария, - поясняет художник. - Фронтовые дороги привели меня в Болгарию, Румынию, Венгрию. Потом я приезжал сюда, с этюдником исходил и изъездил всю страну. В Болгарии живет наша дочь Галя, профессор, ученый-биолог. Я пишу в традициях реализма, Но Болгария - иная, чем Россия. Недавно привез работы из Италии - они тоже другие, яркие, солнечные".
- Откуда сила? Как удастся на склоне лет работать под стать молодым?
- Всем обязан я супруге моей Екатерине Георгиевне. Не будет ее, не будет и меня. Мы полвека вместе. Она освободила меня от всех житейских забот, дав время для творчества. Сейчас Екатерина Георгиевна больна, и я как без рук.
- Твое любимое время года?
- Люблю весну и осень.
- Девиз в искусстве?
- Мягкость и нежность. В людях ценю простоту, душевность, честность, открытость. Ненавижу скупость и жадность. Не нравятся мне и прагматики. На первый план в жизни ставлю живопись и поэзию. Когда-то я написал: "Хочу поймать я солнца миг, наполнить душу свежими ветрами, чтобы жизнь бурлила, как в горах родник..." В этом - вся суть.
ВЛАСТНАЯ ПАМЯТЬ
Солдаты часто вспоминают войну. Николай Михайлович Борисов, художник по профессии и призванию, видит ее в образах, в полотнах, в цвете.
...Знойное лето сорок первого. Широкоплечий, русоголовый парень, которому нет и восемнадцати, рост противотанковые рвы и эскары под Смоленском, Дорогобужем. Розовые гречишные поля, желтый песок, голубое небо и ослепительное солнце, от которого темно в глазах. Ему, в отличие от нежных и утонченных студентов консерватории, земляная работа не кажется адски тяжелой. Паренек из подмосковной деревни Коротково, с 14 лет постигавший искусство росписи фарфора на Дулевском заводе, привычен с детства к лопате, косе и топору.
Там же, на Смоленщине, осенью сорок первого Николай стал красноармейцем. Шли тяжелые бои. С начала октября борьба противоборствующих армий развернулась на Западном направлении, где противник принял решительную попытку овладеть Москвой. Смертельная опасность нависла над Родиной. Немцы, самоуверенные и наглые, перли вперед, разбрасывая листовки, на одной стороне которых - фото сына Сталина Якова в плену с немецкими офицерами, а на другой - пропуск, гарантирующий сытную и безопасную жизнь в плену. Но призванного Николая и его товарищей не бросили в бой, а отправили в тыл, в район Ельца, на формирование и обучение. В самое трудное время высшее командование не теряло головы, используя огромные просторы страны, людей, налаживало выпуск техники, готовило силу, которая в свое время сокрушит врага.
- Я оказался в 284-й дивизии, - вспоминает ветеран, - котором командовал Николай Филиппович Батюк, стройный, повыше среднего роста комдив. Сначала были во втором эшелоне, получили автоматы, противотанковые ружья. Потом погрузились в вагоны и отправились в Касторную. Было лето сорок второго. Колосились золотые хлеба, в которых мы копали окопы в полный рост, звонко пели жаворонки. Мы были в тылу, и тишина нам казалась раем. В дивизии - три полка пехоты, артполк, в каждом полку - по минометному дивизиону.
Дивизия заняла подковообразную оборону. Тишина скоро заменилась грохотом боя. Появились немецкие танки, в бою наши сумели отбиться от них. Противник эту огромную армаду танков, обходя оборонявшихся в районе Касторной, направил на Воронеж. Воин-художник и сейчас зримо видит следы огромного количества танков и хлеба, помятые и растерзанные гусеницами.
Оказавшись в тылу, в окружении, дивизия Батюка не поддалась панике. На другой день комдив построил свое войско колонной, словно на параде. Рассредоточили пушки, гаубицы и двинулись на север в сторону Тербунов. Шли, отбивая танковые атаки. Повезло - не было фашистских самолетов. Под утро вышли к Тербунам, где находились наши войска. Вот здесь пришлось туго - два дня немецкая авиация бомбила дивизию, Николая Борисова взяли в разведку, ходил за "языками"
НИ ШАГУ НАЗАД!
Дивизия переформировалась в Красноуфимске, на Урале. Получили пополнение - моряков Тихоокеанского флота. Отдыхали две недели. Потом - в эшелоны и полным ходом в Сталинград. Запомнились сержанту места, где до недавних пор жили выселенные немцы из республики Поволжья. Хорошо жили: капитально построенные дома, дворы. После выселения - дома безлюдные, гуляли лишь куры.
Переплыли на паромах Волгу, погрузились на грузовики - под Сталинград, на переправу 62-й армии, где были причалы завода "Красный Октябрь". "Волга там очень широкая, - вспоминает ветеран, неподалеку два острова - Зайцевский и Голодный, в центре города - Мамаев курган. Дней за десять до нас здесь заняла оборону 13-я гвардейская дивизия Родимцева. Центральная пристань, вокзал были у немцев. У нас - мельница, дом Павлова. Нашей земли оставалось мало. Местами до Волги от 400 до 1000 метров . В двадцатых числах сентября заняли оборону на южном плече Мамаева кургана. Высоту 102 тогда называли главной высотой России".
...Сталинградское побоище. Авиация донимала страшно - до двух тысяч вылетов в день. Бросали фугасы, термитные, осколочные. Сократили нейтральную полосу до броска гранаты (30- 40 метров ) и немецкому самолету поубавили свою пробивную силу. Вся земля изрыта траншеями, окопами, щелями, искорежена бомбами и снарядами. Одну атаку отобьют, через час-полтора - новая: по десять-двенадцать атак в день. Стоял такой сплошной гул, что трудно было услышать, что говорил сосед. Слышались отдельно лишь те разрывы, что рядом. Ночью доставляли еду, боеприпасы. Спали ли - Борисов не помнит. Он провел в Сталинграде десять дней, получил осколочное ранение и лечился в Капустном Яру.
ВСТРЕЧА С КОНСТАНТИНОМ СИМОНОВЫМ
Госпиталь, запасной полк и 2-я гвардейская армия, которая с марша приняла бой в степи, под Котельниковым. Бой, который описал Юрий Бондарев в романе "Горячий снег". На фронте Н.М.Борисов встречался с К.М.Симоновым. Вот что рассказал об этой встрече ветеран.
"Было это ранней весной сорок третьего. Не помню точно, в каком месяце, но снег уже сошел. Наша 33-я гвардейская дивизия, воевавшая на Миус-фронте, находилась во втором эшелоне под Большекрепинском под Таганрогом. Я служил командиром отделения артразведки.
На тех двоих, что шли улицей села, мы сразу обратил и внимание. Выделялись они погонами. Особенно приметны погоны на черном кожаном реглане одного из них, высокого и чуть сутуловатого. Погоны только что ввели в армии, у нас никто их не носил. Видели мы их впервые.
Я поприветствовал, офицеры в погонах ответили. Они прошли к зданию, где размешалось командование дивизии. Через несколько часов гости появились в расположении разведчиков. Собралось нас человек двенадцать-пятнадцать: командир взвода разведки и разведчики. Высокий, черноволосый в реглане представился:
- Симонов, военный корреспондент.
Кто был его спутник, не знаю. О цели поездки Константин Михайлович ничего не сказал. Расспрашивал нас о солдатском житье-бытье. Беседа продолжалась за столом. Симонов пообедал вместе с нами. Потом он читал стихи.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...
В руках его спутника появилась гитара, и я впервые услышал песню фронтовых корреспондентов. Пели ее Константин Михайлович и его товарищ на мотив "Мурки":
От Москвы до Бреста
Нет такого места,
Где бы ни скитались мы в пыли,
С "лейкой" и блокнотом,
А то и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу
Мы прошли...
Прощаясь, К.М.Симонов пообещал завтра снова придти к нам. На другой лень он расспрашивал нас о Сталинградском сражении, в котором участвовала наша дивизия. Побеседовал почти со всеми. Слушал внимательно, переспрашивал, записывал, интересовался подробностями, деталями. Потом я понял, что знание деталей очень важно в искусстве, это относится и к литературе, и к живописи. Встреча на фронте с Константином Симоновым дорога и памятна мне".
Помнил эту встречу и писатель-фронтовик. В книге "Разные дни войны" К.М.Симонов вспоминал, что в начале 1943 года он получил по военному проводу приказ перебазироваться на Южный фронт. Выехали на "виллисе" имеете с фотокорреспондентом Халипом.
"В дороге стал сочинять "Корреспондентскую песню", - пишет Симонов, - и просочинял ее всю дорогу - почти двое суток".
Не забыл писатель и поездку в 33-ю стрелковую дивизию: "...Я побывал у танкистов и в пехоте - в 33-й гвардейской дивизии Утвенко, которая воевала теперь здесь, на Южном фронте". Дело в том, что он задумал написать книгу о Сталинграде, работал над ней - это "Дни и ночи" - в апреле-мае 1943 года, но у него пропали сталинградские блокноты. В одном из них, уцелевшем, имелась запись разговора с А.И.Утвенко, командиром 33-й дивизии. Он был, по словам Симонова "человеком военным до мозга костей, умевшим держать себя в руках". В сорок первом Утвенко вышел со своими бойцами из окружения. Его дивизия отважно дралась на Дону, под Сталинградом.
ОТ СТАЛИНГРАДА ДО КЕНИГСБЕРГА
Николай Борисов из тех немногих солдат рождения 20-х годов, кто дожил до Победы, до наших дней. Он освобождал Донбасс и сражался под Саур-могилой. Весной сорок четвертого прорывал фронт под Тарханами, освобождал Симферополь, Севастополь. Из теплого Крыма - в Белоруссию. В бои вступил под Шауляем, вышел на Неман, брал Кенигсберг.
- В Кенигсберге сходил на могилу Канта, поклонился великому философу, - рассказывает Николай Михайлович. - Там и закончились мои военные дела.
Война закончилась, служба продолжалась. Домой вернулся лишь в 1947 году. Почти четверть века работал художником на Дулевском фарфоровом заводе. Поэтическое восприятие природы, отменный вкус, великолепное владение материалом обеспечили успех его столовым и чайным сервизам, которые выпускались массовыми тиражами, и уникальным вазам, панно, декоративным комплектам, которые украшают музеи, галереи, собрания коллекционеров.
С 70-х годов Николай Михайлович в Орехово-Зуевской художественной мастерской. Занимался оформлением зданий, домов культуры, исполнял монументальные работы в Подмосковье, Кирове, Инте, многих городах России. В последнее время пишет натюрморты, пейзажи - подмосковные и крымские. Вспомнил свой боевой путь и написал холст "От Сталинграда до Кенигсберга". Картина была на выставке, теперь она находится во Франции. На холсте - боевой путь солдата-художника, ратные награды, своего рода военный натюрморт.
Говорят, в каждом солдате живет властная память, желание побывать в местах, где воевал. Художник ездил в Крым, до последнего времени получал поздравления из Севастополя. Совершил поездку в Сталинград, возложил цветы на могилы Чуйкова и своего легендарного комдива Батюка.
СТАРШИНА РАЗВЕДРОТЫ
Хорошо помнит июньское воскресенье сорок первого года Михаил Евдокимович Ефимов. Ему было девятнадцать, он работал на военном заводе в Северодвинске дежурным по подстанции. Зарабатывал и отъедался после школы ФЗУ, где жил на хлебе и зеленых соленых помидорах.
Утром отправился на пляж на остров Ягры. Возвращаясь с купанья, услышал из больших черных репродукторов, установленных на улице, о нападении Германии на Советский Союз.
Его призвали в октябре. Запасной полк, строевые занятия, и в пешем строю на лыжах с приданными батальону 200 оленями через Онегу на Мурманск. Их переправили на пароходе через залив, и он оказался в шестой оленелыжной бригаде.
Боевое крещение принял в мае сорок второго на Ура-Губе в Заполярье, про которое солдаты говорили: "У нас двенадцать месяцев зима, остальное - лето". В первом бою был ранен в ноги. Отлежав положенное в госпитале, прошел курсы санинструкторов и вернулся в свою оленелыжную бригаду.
Вскоре был сформирован учебный батальон, он вошел в 152-ю стрелковую дивизию, в составе которой прошел всю войну. Дивизия эта сражалась с первых дней войны, попала в окружение под Вязьмой и вновь была сформирована в декабре 1941 года на Урале. Она воевала в Карелии. "В феврале 1943-го, - вспоминает ветеран, - нас двадцатью семью эшелонами по "зеленой улице" перебросили на Украину, под Купянск. Мы форсировали Северный Донец, освободили Новомосковск".
Старшина, санинструктор Ефимов служил в отдельной разведроте дивизии, которая предназначалась для захвата "языков".
- У нас были группы захвата, прикрытия, нейтралки, - вспоминает Михаил Евдокимович. - Я оставался на нейтралке. Когда те, кто ушел за "языком", возвращались, мое дело - оказать помощь раненым, сделать перевязку. Это очень тяжело - ночью, проводив своих товарищей, остаться одному и ползать туда-сюда, ожидая своих.
Дивизия участвовала в форсировании Днепра. Старшина Ефимов, когда рота под командованием капитана Г.А.Евстафьева закрепилась на другом берегу, доставлял разведчикам боеприпасы. "Днепр там широкий, - рассказывает бывший разведчик, - но после взрыва плотины стал поуже. Семь раз я пересекал его на лодке туда и обратно, подвозя патроны. Доплывали до косы, потом по воде тащили лодку вброд вокруг косы. Давал сигнал: три трассирующие пули из автомата. Получив ответный сигнал, на веслах шел к берегу. Обратно вывозил раненых. И так три ночи подряд. Ни разу не попал под обстрел. За форсирование Днепра мой командир Георгий Евстафьев получил Героя Советского Союза, меня наградили медалью "За отвагу". За освобождение Днепропетровска дивизия получила звание Днепропетровской...
С весны по осень 1944-го гвардейцы 152-й дивизии освобождали Белоруссию. За участие в прорыве сильно укрепленной обороны под Бобруйском дивизия получила благодарность Верховного Главнокомандующего. Один полк прорвал оборону немцев на протяжении полутора километров. В прорыв устремились кавалерийский корпус Белова, все корпуса легких и тяжелых танков. Никто пешком не шел. Горючее для танков сбрасывали на парашютах с самолетов. Когда в пустой бак попадала пуля, он взрывался, вспыхивал и подпрыгивал по земле.
После Украины - Польша, потом Чехословакия, Прибалтика, Восточная Пруссия, Германия, штурм Берлина. "Я до конца войны служил в разведроте, - вспоминает ветеран. - Получив задание добыть "языка", мы исполняли приказ через три-четыре дня. Случалось, брали без боя, воровским способом. Выслеживали, наблюдали и часа в два-три ночи группа захвата без единого выстрела брала немца".
- Действовали только ночью?
- Один раз наши разведчики взяли "языка" днем. Было это под селом Первомайское. С двух сторон - возвышенности, в низине - тростник в человеческий рост. Разведчики подошли к брустверу. Один, став на плечи другого, перекинулся в окоп к немцам. Завязалась борьба. Старшина Николай Савченко выстрелил немцу в ногу, перекинул его через бруствер. Оттуда его доставили на наблюдательный пункт командира полка. На этот раз пришлось мне перевязать немца. Во время перевязки подъехал сам К.К.Рокоссовский:
- Кто взял пленного?
- Старший сержант Савченко.
- Савченко и пленного ко мне.
- Савченко вернулся от командующего фронта с орденом Отечественной войны, - продолжил свой рассказ М.Е.Ефимов. - Он был человеком безумной храбрости, прошел три штрафных батальона. Вся рота, кроме меня и командира, из штрафников - людей отчаянных, которым сам черт не страшен.
У старшины разведроты много забот. Одна из них - обеспечить каждый день каждого разведчика наркомовской нормой - сто граммов водки. По его словам, пленного еще не доставили, а он уже в штабе тыла получил водку. Сам он не пил, свою норму отдавал другим. В сорок пятом старшине Михаилу Ефимовичу было 23 года, командир роты Герой Советского Союза Евстафьев еще моложе. На войне, где каждый день может стать последним, к людям приходит та мудрость, которая дается годами.
Михаил Евдокимович убежден, что человек на войне предчувствует свою смерть. Уходя на задание, разведчики сдавали на хранение ордена и документы. Посмотрит старшина, и увидит, что Иван или Петр какой-то смутный, ходит, будто потерянный. Подойдет к капитану:
- Не отправляйте с нами такого-то. Не в себе он...
Командир роты соглашался со старшиной. Случалось, возмущался разведчик: почему его не берут? Чем провинился?! Но его быстро урезонивали.
Заботился старшина о своих разведчиках, сам же был ранен несколько раз - в ноги, плечо. Однажды крупно повезло: пуля, чиркнув по голове, содрала кожу. Потом солдата одолевали головные боли, волосы пачками из-под расчески слетали с головы, лишив его пышной шевелюры.
В апреле сорок пятого дивизию перебросили в Германию, в центральную группу войск маршала Конева. Автополки в одну ночь доставили войска на южную окраину Берлина. "Нам дали одну сторону улицы, вспоминает ветеран. - До 2 мая изо всех окон и подъездов били немцы. 2 мая они выбросили белые флаги. Наша разведрота принимала по пять-шесть тысяч пленных, утром их выстраивали и три-четыре разведчика вели в плен. Шли покорно, не сопротивляясь".
Припомнил старшина-разведчик случай под Пилау, в Восточной Пруссии. Ехал он с мешками продовольствия на повозке. Вдруг, впереди - немцы, с оружием, около батальона. Что делать? Задавят. Остановил повозку, отскочил в сторону и из автомата, но не в людей, а мимо, трассирующими. И вдруг родное, русское:
- Ты что делаешь, так тебя и разэдак, в пленных из автомата...
- Кто их знает, они же с оружием. Пусть складывают оружие, а я им пшенца отсыплю.
Пленные, бросая оружие, подходили к старшине, и он каждому отсыпал в пилотку пшена.
Два мешка израсходовал на бывших врагов. Раздались два взрыва. Два эсэсовца, не сдавшиеся в плен, подорвали себя, дернув за веревочки. Их головы разлетелись от заложенной за шеей взрывчатки.
3 мая дивизия двинулась к Праге. Старшина ехал на повозке, запряженной парой лошадей. Часть - впереди. Едет сутки, вторые, третьи, никого нет. Приказал лошадей поставить в сторону, сам пошел по поселку. Пусто, ни души. Подошел к машине - пусто. Поехал на ней в штаб дивизии. Там обнаружил роту. Все пьяные, даже командир. Отмечали еще не объявленную, но ставшую известной из солдатского радио Победу. Что оставалось делать непьющему старшине? Взял автомат и до утра простоял на посту, охраняя разведроту. Это было 7 или 8 мая.
11 мая приехал парторг из дивизии и сообщил о победе. Салют дали из всех видов оружия, кроме пушек, конечно.
Война кончилась, служба продолжалась. Два с половиной месяца рота оставалась в местечке Ойбин, в Германии. Потому всю 28-ю армию двинули пешим строем в Брест. Разведчикам повезло. Они были квартирьерами и, чтобы заранее приготовить жилье, ехали на автомобилях "БМВ" и мотоциклах.
- Почему пешком? - спрашиваю ветерана.
- Транспорт был занят вывозкой предприятий, оружия и прочего. Нас как-то нагнали два "оппель-капитана". Мы остановились в лесу, где была огороженная территория, а на ней столы. Майор-особист поинтересовался, как мы сюда попали. Наш капитан объяснил ему. Нас усадили за стол, выставили ведро спирта, закуску. Узнали, что под землей, на которой растет лес, меднообогатительная фабрика. Ее оборудование демонтировали и перевозили в Союз. Вот чем был занят транспорт...
Демобилизовавшись, воин-победитель приехал к сестре в Великий Устюг. А там - беспаспортная система. Работа - пожалуйста, а паспорта не выдают. Со скандалом получил нужный документ, несколько месяцев скитался по столице, ночуя на вокзалах. Потом нашел работу в эвакогоспитале №2933 в Ликино-Дулеве. Госпиталь вскоре расформировали, а он остался здесь. Работая, учился. На текстильной фабрике прошел все ступеньки от монтера до главного механика, последнее время работал энергетиком в СМУ "Промстрой"-2. Нынче на пенсии.
Как и многих старых людей, одолевают хвори, к которым добавилось одиночество. Клавдию Васильевну, с которой прожили почти полвека, недавно похоронил. Дочь и внук не забывают его, но они - в другом городе.
В двух комнатах, где живет ветеран, просторно и пусто. Добра, серебра и злата, дорогой мебели не накопил. Бережет лишь то, что напоминает о войне. Восемь благодарностей Верховного Главнокомандующего. За овладение Инстебурга, Кенигсберга, Берлина. Потертый от времени листок, который вручили ему при демобилизации: "Ты с честью выполнил свой долг перед Отчизной... Нам трудно с тобой расставаться. Но знай, боевой друг, что мы тебя никогда не забудем. От имени всего рядового, сержантского состава и офицером спасибо тебе за верную службу". И не забывали. Не раз ездил ветеран на встречу с однополчанами в Днепропетровск и Москву, побывал даже в Бердянске, где похоронен командир роты разведчиков Герои Советского Союза Георгий Алексеевич Евстафьев. Хранит боевые награды, письма фронтовиков, приветствия.
Много было всего в долгой жизни Михаила Евдокимовича. Самое памятное - война. Ведь война - это его молодость.
ПИСЬМА С ФРОНТА
Письма - документы войны. Написанные полвека и больше тому назад, они остались неизменными. В них - видение войны ее непосредственными участниками, их мысли и думы, тревоги и заботы, печали и радости. В отличие от писаний некоторых военных историков, они не подверглись конъюнктурным влияниям. Кроме военных цензоров, вымарывающих то, что считалось тогда секретным, никто не вносил в письма изменений и поправок.
Предлагаемые письма, а вернее - выписки из них написал военный шофер Борис Сергеевич Маревичев, их заботливо собирала и хранила его мама.
19-летнего Маревичева, работавшего шофером в Дулеве, на фарфоровом заводе, взяли в армию в сентябре 1939 года вместе с полуторкой, на которой он работал. Он участвовал в Польской кампании, советско-финской войне, прошел, прополз и проехал дорогами Великой Отечественной.
1939 год
"8 сентября. Мама! Пишу тебе на платформе в своей машине, только что погрузились. Всю ночь не спал и очень хочется спать. Куда едем, неизвестно. Говорят, что к польской границе и что первая остановка - Минск".
"6 октября. Болехов, в 100 км от Львова.
Опишу свою жизнь с момента, как ушел из дома. В Орехово-Зуеве мою машину осмотрели и признали годной для работы. Сообщили, что едем на уборочную на Украину. Но когда погрузились в Каменец-Подольске с бойцами и боеприпасами и двинулись к границе, тогда поняли, что это за "уборочная". Так я ездил до 16 сентября, а 17-го ночью был получен приказ перейти границу. Наш автобат был в числе первых.
...Мы летели по чужой территории со скоростью 50- 60 км , кругом разрозненные польские части. Позднее было хуже. После нашего стремительного прохождения вперед в тылу у нас возникли банды и мы не знали, где у нас враг. Меня перевели на польскую машину. Сейчас стоим на зимних квартирах. Почему не пишите о моем псе Джеке?"
"2 декабря. Болехов.
В скором будущем я, наверное, переменю место жительства. Переберусь посевернее...
Ночью стоял в карауле. Ночь была звездная, но это не наше небо и звезды не те. Полярной звезды не видно, как и Большой Медведицы. Погода стоит теплая, снега нет, только вершины гор в снегах. Красиво наблюдать восход и заход солнца, когда вершины гор становятся лиловыми".
"31 октября. Порхов. Ленинградской области.
Попал, как ни сопротивлялся, в полковую школу сержантов. Условия здесь хуже, чем в автобате. Командиры говорят, что это - суворовская закалка. Скука жуткая. Загнали нас в какие-то трущобы, да еще выдумали сухой паек. Курево не выдают".
"9 декабря. Порхов.
Я стал полноправным бойцом Красной Армии, вчера принял присягу. Учеба идет полным ходом. С утра до вечера на улице, по снегу ползаем - наступаем, отступаем. Пособий нет, как нет и бумаги для конспектов. Приходится все держать в голове".
1941 год
"6 февраля. Порхов.
Папа, ты спрашиваешь, когда мы окончим учебную роту? Не раньше мая. Нарком сказал, что выпуск младших командиров 1941 года должен быть особенным, каждый курсант обязан знать все уставы (их около 9) "от корки до корки". Вот теперь на нас и жмут. Ходим "в полной боевой" по 15-28 и по 60 км . Я подсчитал, что за 3 года должен пройти в походах (марш, броски и прочее) 12180 км . Еще ввели "час мучений": тренируют отбой и подъем, чтобы раздеться и лечь за 90 секунд, а полностью одеться и с оружием - за 5 минут. Живу только во сне...
Недавно нас "обрадовали". Выходных больше в армии нет, отводят лишь два часа на "свободное время".
"22 июня.
Мама! Сегодня нас подняли по тревоге. По машинам - и в путь. То, что я сейчас узнал, вам, наверное, известно, и вы догадываетесь, куда я еду".
"24 июня.
Нахожусь в районе Ленинграда. Впервые в жизни увидел белые ночи. В полночь здесь так, как у нас в хороший июньский вечер, часов девять. Завтра - в бой".
"26 декабря.
Вот уже полмесяца движемся вперед. По пути ни деревень - ни сел, только груды развалин и пепел. Проклятые бандиты хотят остановить нас огнем. Но с каждым новым пожаром сильнее и сильнее пылает ненависть к проклятым варварам и все чувствительнее наши удары, которым способствует наша союзница - русская суровая (для них) зима. Мама, вчера послал на твое имя 200 рублей".
1942 год
" 1 января.
В ночь с 31 на 1 я был дежурным и всю ночь слушал новогодний концерт, слушал речь Калинина. Я думал, что вы тоже в это время сидели у рупора. Разница только в том, что вам никто не мешал, а мне мешали наши славные артиллеристы - они тоже давали новогодний концерт фашистам!"
" 15 января. Р-н Ржева.
Я вышел из госпиталя. Тревожусь, что от вас нет писем. Мама, ты пишешь, что деньги вам не нужны, а здесь негде потратить даже 1 рубль".
"13 февраля.
Сообщаю свежий вариант "Катюши". Одно наше оружие мы нежно назвали "Катюшей" или "Гитарой".
Разлетались головы и туши,
Дрожь колотит немцев за рекой.
Это наша русская "Катюша"
Немчуре поет за упокой.
Расскажи, как песню заводила,
Расскажи про Катины дела,
Про того, которого лупила,
Про того, чьи кости разнесла.
Все мы любим душеньку "Катюшу"
Любо слушать, как она поет,
Из врага вытряхивает душу
И друзьям отвагу придает".
"9 марта.
На днях был в Калинине и теперь представляю, как вы живете дома. А поэтому все, что писал о посылке, то ничего не надо..."
"27 июня.
Нахожусь в лесу, недалеко от передовой линии, откуда беру раненых и доставляю в медпункт. Все на колесах - живу, ем, передвигаюсь".
"10 октября,
Сегодня у нас праздник. Нашу часть переименовали в гвардейскую".
1943 год
"12 февраля.
...Сижу в украинской хате, чистенько, кругом полотенца с петухами. Хозяйка жарит картофель. За окном солнце, тепло, веет весной. Надеяться на встречу бесполезно. Мы с каждым днем уходим дальше и дальше".
"8 апреля.
...А Витюхе передай, что если он не будет слушаться, то я ему ничего больше не пришлю, а приеду - ругать буду. Будет слушаться, привезу ему шинель, шпоры и ружье".
"23 декабря.
Стоим в Киеве. Работаю по своей специальности. Уже оделся по-зимнему".
1944 год
"25 января.
У нас ярко светит солнце, легкий морозец. Настроение испортил налет немецкой авиации, но наши зенитчики отогнали их. Жизнь на улицах кипит полным ходом. После двух лет мрака людей было мало, Сегодня -людно. Наши войска движутся на запад..."
"10 мая.
Стоим в польской деревушке. Скоро будем в тех местах, где был в 1939 году..."
"1 ноября.
У меня все по-старому. Работа привычная, но осень и горные дороги в Карпатах... Солнце светит, но холодно. Туманы. В ущелье солнца не видно до 9 часов... У моего батька есть радио. Сейчас 12 ночи, слушаю "Жди меня и я вернусь". Как хорошо и радостно слышать голос Родины, а в 12 часов - Красную площадь".
1945 год
" 1 января. 0- 45 м .
Москва транслирует новогодний концерт. Вспомнился далекий 1939 год, который мы встречали вместе. Сейчас вы - дома, я - в Чехословакии, но мыслями с вами. Счастья вам в Новом году, а нам - разгрома фашистской Германии и возвращения домой. В моей семье прибавился новый член - "Рекс", красивый годовалый пес".
"25 февраля.
Сегодня был в Осовенциме, где построен немцами лагерь смерти. Сегодня хоронили зверски замученных узников, тех, кого не успели сжечь в печах. Случайно остались в живых несколько сот человек. Они рассказывали такое, от чего кровь стынет в жилах... О Шуре не пишу. Ее уже не вернешь. Другой такой не будет. Погрустим и вспомним ее, когда соберемся вместе".
"18 мая.
Живу хорошо. Квартира чудная, все удобства и комфорт. Третий час ночи. Москва даст концерт. Как это все приятно. Электричество, окна - настежь, на улице горят фонари. Мирное время - как много этим сказано... Весть о победе застала врасплох, в разгар крупных операций. Веселья хватало, да еще добавили градусами".
"21 июня.
С каждым днем движемся ближе к дому. Как ни хорошо за границей (все электрифицировано, везде машины), но у себя лучше".
"5 июля.
Это мое последнее письмо с чужой земли, скоро буду в России. Уже два года, как я путешествую по чужим краям. Вроде и хорошо здесь, но очень хочется домой: русская земля - самая лучшая..."
Домой Б.С.Маревичев по демобилизации вернулся в мае 1946 года, после шестилетней разлуки. Отгуляв положенное, снова взял руль в руки. Он возил всех директоров Дулевского фарфорового завода, работавших после войны. Когда стукнуло шестьдесят, пересел на автобус и катал заводчан в театры и музеи Москвы. Последние годы, отремонтировав старый грузовичек, работал на нем по заводскому двору.
Полвека, с 1938 по 1988 год, не выпускал баранку из рук. Он любил и знал свое дело. Был в нем тот особый шик, который свойствен асу-водителю. Ездил на "эмке" и "ЗИЛе", "Волге", "Москвиче" и "Жигулях", на "форде", "Хорьхе", "Опеле". Любил с ветерком промчаться на мотоцикле. Участвовал в мотосоревнованиях, как гонщик и судья, был общественным инспектором ГАИ и не расставался с милицейским жезлом. Словом, шофер.
Увлекался радио, ремонтировал приемники, магнитофоны, телевизоры. Любил компании. Он много и интересно рассказывал о своем деде по матери Иване Федоровиче Рачкине, который владел фарфоровым заведением в Гжели, а, разорившись, служил управляющим на заводе Кузнецова. В Дулеве до сих пор говорят: "Богат, как Рачкин".
О войне же говорил мало. Только теперь, когда его уже нет, увидел его боевые ордена и медали, узнал, что ранен был несколько раз, и что вслед за ним ушла на войну его невеста Шура и не вернулась.
Был хорошо знаком с Борисом Сергеевичем без малого полвека. Прочитав его фронтовые письма, понял, что знал его очень мало.
Г. КРАСУЛЕНКОВ.
Журналист
ДАЖЕ ВСПОМНИТЬ СТРАШНО
Судьбы людские непредсказуемы. Ну, какая цыганка до войны могла бы предсказать Петру Кузьмичу Егорову из деревни Малиново, что ему, взятому на фронт в марте 1942 года, провоевать придется только 5 дней? Но так и вышло на самом деле, хотя последующих невзгод на его плечи выпало вдоволь.
До войны малиновский парень окончил курсы фабрично-заводского обучения и работал помощником мастера ткацкого производства в Дрезне. Потом были проводы на фронт и гвардейская часть, которая с новенькими "катюшами" была окружена под Харьковом. Там и прошли те самые пять дней. П.К.Егоров получил ранение, в окружении пришлось сжечь боевые машины, чтобы не достались врагу. Многие бойцы попали тогда в плен.
Сначала П.К.Егорова вместе с другими отправили в Польшу. Вскоре он бежал из лагеря, но был пойман. Всех беглецов затем отправили в Финляндию. Две с половиной тысячи пленных достраивали там военный аэродром.
- Даже страшно вспомнить, - говорит Петр Кузьмич, - лес, камни, снова лес и камни. Все приходилось таскать вручную. Тачки везешь еле-еле. Кто падал, того расстреливали на месте. Из двух с половиной тысяч нас осталось человек триста. Меня спасло то, что я не курил и никогда не менял на курево свою пайку хлеба...
На этом все не кончилось. Судьбе было угодно еще раз испытать русского солдата. Из Финляндии пленных, оставшихся в живых, отправили на трех пароходах в Норвегию. Два из них затонули во время шторма и лишь тот, на котором находился П.К.Егоров, добрался до норвежского фиорда, близ которого также строился военный аэродром. Второй раз пленным пришлось испытать тяжелый, часто непосильный труд и унижение, хотя были и такие моменты, которые вдохновляли и прибавляли жажду жизни.
- У меня осталась очень хорошая память о простых норвежцах, - говорит ветеран, - почти каждый день они приносили нам хлеб, молоко, сало, тушенку и здорово поддерживали нас этим. А ведь они рисковали многим, даже своей жизнью. За эту помощь немцы некоторых расстреляли. Если кто из них сейчас жив, дай, Бог, им всем доброго здоровья. Дома и складские помещения у них никогда не запирались.
- Чем же закончилась ваша зарубежная неволя?
- В конце войны нас освободили англичане и американцы. Был создан специальный пересыльный лагерь. Пугали, правда, нас, что на Родине нам всем дадут по пятнадцать лет тюрьмы, но нам и это не было страшно. Хотелось домой. После возвращения из плена мне дали вторую группу инвалидности. Было полное истощение нервной системы. Но у меня была жена, двое детей, кормить их надо. Помню, в горячке я порвал свой втэковский билет и устроился помощником мастера на фабрику. Мужику ведь зарабатывать надо, а не на билете сидеть...
Высокий, кряжистый, с большими сильными руками, Петр Кузьмич сидел на скамейке возле своего дома. В его воспоминаниях было много тяжести, но чувствовалось и другое - сильным человеком оказался он в жизни, а что до испытаний, то в лихую годину войны они не прошли никого.
ЭТО БЫЛО НЕ ПРОСТО ИСПЫТАНИЕ
Дом Курнаевых в Беззубове находится в пяти-семи минутах от Егорьевского тракта. Белый с зеленой крышей, он светится какой-то внутренней радостью. Тихо и чисто возле дома солнечным мартовским днем. Несколько яблонь и груша заждались теплых весенних дней.
Раиса Лукинична, хозяйка дома, неспешно поднимала из колодца ведро с водой, Михаил Евстигнеевич красил дверь. Потолок уже блестел свежими белилами. Обновляли по традиции Курнаевы свое жилье к пасхе.
Курнаевы давно на заслуженном отдыхе. В свою родную деревню Михаил вернулся в 1946 году. На гимнастерке сержанта сверкали тогда два ордена Славы, орден Красной Звезды, орден Красного Знамени и две медали "За отвагу", а впридачу к ним была контузия головы. Хоть Бог спасал, как сам он говорит, но на войне не одуванчиками стреляют.
Раиса Лукинична, как и многие женщины Беззубова, работала во время войны в колхозе, была молода, сильна, но и таким сильным досталось вдосталь. А уж на фронте было тем пуще.
- Меня призвали в армию, - говорит М.Е.Курнаев, - в 1942 году, сразу направили в школу, учили работе с "катюшами". После школы прямым ходом направили в самое пекло - на Курскую дугу. Там и получил боевое крещение. Бои были страшные. При каждом выходе на позицию нам выдавали на каждую машину по порции тола, чтобы мы при вынужденном отступлении взрывали машины, не оставляя их немцам. "Катюши" были тогда еще секретны. За всю войну я сменил семь или восемь машин и столько же расчетов. Нередко водители горели заживо в кабинах. Удивляюсь, как Бог спас меня, ведь несколько раз я и сам горел, как командир расчета находился тоже в кабине. При ведении огня включаешь рубильник и вращаешь контактную ручку. Из десяти стволов тогда шел один огненный шквал.
Жарко было. В одном из боев контузило. Пуля прошла через щеку. На всю жизнь отметина осталась.
- Михаил Евстигнеевич, а самый памятный бой, каким он был?
- Это было тоже на Курской дуге. Немцы там пустили свои "тигры". Танки новые, для нас незнакомые. Шла молва, что они непробиваемые. Командир нашего минометного полка вызвал командиров расчетов, Изложил задачу. Короче говоря, надо было попробовать "тигров", как говорится, на зубок.
Переезжаем небольшую речку по мостику и занимаем под горой позицию. Видим: вдали появились танки. Насчитали их 50. Отступление наше не планировалось, мост, по которому мы прошли, был взорван, чтобы "тигры" в случае чего не прорвались к нам в тыл.
Мы знали, что прямой наводкой нам их не взять, ударили осколочными в навес. Расчеты работали как заводные, вся колонна "тигров" была накрыта нашим огнем. Вскоре танки запылали, осколки пробивали баки с горючим, это было самое уязвимое место немецких машин. 48 танков на наших глазах горели, а два других с перебитыми гусеницами остались тогда на том поле. К счастью, никто из наших расчетов тогда не пострадал. С хитринкой был и командир взвода, он еще по дороге заметил небольшой деревянный мосток через речку. Мы снялись, развернулись, осторожно переправились и вскоре были в своей части. Не веря своим глазам, командир полка встретил нас. Все, как один, были потом за этот бой награждены орденом Славы.
Вспоминаю я командира полка. Мудрый был, берег солдат и технику. Мы никогда не останавливались в деревнях, которые были для немецких самолетов хорошими мишенями. Прятались в лесах, маскировались. Если приходилось останавливаться в поле, то привязывали к машинам березы, делали своими силами нечто вроде перелеска. Атака с воздуха была для нас самой страшной. Немцы знали это, они и были хозяевами неба до той поры, когда у нас появились новые истребители Лавочкина. Они нас в прямом смысле спасали...
Оба ордена Славы были вручены Михаилу Евстигнеевичу на Курской дуге. За боевые заслуги тогда 84-му минометному полку было присвоено звание гвардейского орденов Суворова и Александра Невского. К этому было присвоено и звание Новозыбковского. Хорошо запомнил М.Е.Курнаев город Новозыбков на Брянщине.
- Предполагалось мощное наступление немцев, - говорит ветеран. - Наш минометный полк получил приказ остановить немцев на главном направлении продвижения танков. Мы выбрали удобное и открытое место: прямо у дороги закопали "катюши" по стволы. Танки хорошо шли, а мы хорошо стреляли. Прямой наводкой. Как остался жив - не знаю, много тогда ребят потеряли...
Брянск, Бобруйск, Новозыбков - вот основные этапы военной биографии сержанта М.Е.Курнаева. День Победы застал его в Кенигсберге. От радости тогда прямо в одежде купались в канале, обливали друг друга водой из ведра.
Только тогда война для Михаила Евстигнеевича не закончилась. В конце мая в так называемом Августовском лесу в Польше проводилась операция по уничтожению бендеровцев. Под огнем "катюш" горели тогда землянки, вкопанные в землю танки и люди. Немало и наших погибло. Огненный веер накрыл всех.
Уже в деревне, когда пришел с фронта, встретился с отцом. Он вернулся с войны без ноги, без глаза, с контузией черепа. Досталось по первое число.
М.Е.Курнаев не спеша вспоминал былое, имена фронтовых друзей: наводчика из Загорска Василия Краснова, узбека Шаратова, солдат из своего расчета Боброва, Шарапова.
- Женщинам тоже доставалось, - говорит Раиса Лукинична. - Я работала в колхозе "Путь к коммунизму". За один трудодень нужно было прополоть четыре сотки. За 400 граммов хлеба работали без отдыха. Несешь, бывало, хлеб домой, откусить хочется, а нет, до дома донести надо - там ждут этот кусок. С каждого двора в год брали по десять мешков картошки, 40 килограммов мяса, 200 яиц и 360 литров молока. Правда, если муж был на фронте или погиб там, то поставки не брали. Особенно доставалось одиноким женщинам, у которых мужа не было или он умер дома. Жила рядом с нами одна, Мотей звали, двое детей. Один Бог видел, как ей в то время досталось. Люди жалели, помогали, чем могли. И все же умерла Мотя молодой.
Сам Михаил Евстигнеевич с 1946 по 1984 годы работал помощником мастера на Егорьевском меланжевом комбинате. К боевым наградам прибавил медаль "За трудовое отличие". Выросли дети, разлетелись, разве что летом по-особому оживает этот небольшой дом в Беззубове. Прославили эту деревню такие люди, как Герой Советского Союза А.В.Беляков, орденоносец М.Е.Курнаев. Настоящие русские фамилии, настоящие русские характеры.
Е. ГЛЕБОВ
Член Союза писателей России
ЗНАЕТЕ, КАКИМ ОН ПАРНЕМ БЫЛ?
Каждое время формирует свой образ молодого человека. Как это происходит, не буду рассуждать, лучше расскажу об одном представителе того поколения, которое совсем юным вступило в жесточайшую войну по защите социалистического Отечества от немецко-фашистских захватчиков и ценой неимоверных усилий и потерь сокрушило врага.
Русоволосый, голубоглазый, среднего роста - таким был в июне 1941 года молодой токарь Владимир Большаков. Он мало, чем отличался от других ореховских парней. Играл, как и они, в футбол, волейбол, а еще находил свободные часы, чтобы посещать занятия в аэроклубе. Всех манило небо, все мечтали стать "сталинскими соколами "
Но началась война, и в летное училище он не попал, хотя с мечтою о небе не расстался: после учебы на курсах при авиационной части Владимир Большаков вместе с присвоением звания сержанта был назначен мастером по вооружению самолетов. Какие самолеты он обслуживал? Вначале самые простые - ПО-2, это те самые ночные бомбардировщики, построенные из фанеры и ткани-перкаля, о которых так романтично рассказано в кинофильме "Небесный тихоход". Кстати, лично я нахожу внешнее сходство Владимира Большакова с героем названного кино.
Медаль "За оборону Москвы", которой был награжден сержант Большаков, была ему вручена за безупречную подготовку самолетом к ночным полетам. Но девятнадцатилетний Владимир упорно стремился стать воздушным бойцом. После обучения на курсах стрелков-радистов его перевели во вновь сформированный полк штурмовой авиации. Было это в боях за Сталинград.
Двадцатилетнего Владимира назначили воздушным стрелком на самолет Ил-2, прозванный гитлеровцами "черной смертью". Командиром штурмовика был почти такой же молодой, лишь на два года постарше, лейтенант Валентин Воловиков. Они подружились с первых дней, и это не случайно, ибо были сходны не только внешне, но и биографии их были похожи: оба из рабочих семей, тот и другой окончили ремесленное училище и успели поработать токарями, правда, один в подмосковном Орехово-Зуеве, а второй - на Урале, оба они были воспитанниками аэроклубов. А после первых же боевых вылетов, когда стрелок-радист Большаков сумел удачно прикрыть "хвост" штурмовика от появившегося из-за облаков немецкого истребителя, Валентин уже на аэродроме протянул руку Владимиру и сказал: "Спасибо, друг! Давай летать вместе до конца войны."
Оба они были награждены медалями "За оборону Сталинграда", позже вручали им и другие высокие награды, а вот командиру долетать до Победы не пришлось, он погиб в феврале 1944 года. Тогда его стрелок-радист дал клятву назвать, если останется жив, своего будущего сына именем командира и друга - Валентином. Ему повезло, он остался живым и даже расписался на стене Рейхстага в поверженной столице Германии - Берлине. Сдержал он и свое слово, назвал родившегося сына именем погибшего друга.
Впрочем, я забежал вперед. До того, как Владимир Большаков возвратился в 1946 году в родное Орехово-Зуево, он в боях на Курской дуге, а также, сражаясь за освобождение Украины, Белоруссии, Польши, был трижды ранен, контужен, пять раз выбрасывался с парашютом из горящего самолета. Но смерть щадила его, лишь оставляя на теле шрамы и рубцы.
Молодой, сильный, красивый, с веселым, неунывающим характером Владимир снисходительно посматривал на багровые и фиолетовые отметины войны на своем теле. Он жил, как и подобало жить молодому, двадцатичетырехлетнему человеку: увлекался спортом, играл за команду "Химик" на первенство Советского Союза во второй группе. Одновременно учился на вечернем отделении Орехово-Зуевского химико-механического техникума. После защиты диплома стал работать мастером на заводе "Карболит".
Принятый в ряды коммунистов в тяжелые дни боев за Сталинград, Владимир Алексеевич Большаков навсегда проникся коммунистической идеей. Друзья по заводу, зная о его преданности партии, дружески переиначили фамилию Большаков на прозвище "Большевиков". Да он и не обижался, когда слышал прозвище. Он знал, что коммунисты доверяют ему. Не случайно же на цеховых партийных собраниях они пятнадцать лет избирали его своим секретарем.
Неугомонный человек, он и после войны, на которой был награжден за боевые подвиги орденами Красной Звезды, Отечественной войны II степени, Красного Знамени, медалью "За отвагу" и многими другими, по которым можно изучать географию стран Европы, он каждодневно вел военно-патриотическую работу не только в микрорайоне "Карболита" и в школах, но и совершал с друзьями поездки на места бывших боев. Он один из инициаторов возведения памятника на могиле бывшего рабочего завода, Героя Советского Союза Владимира Бондаренко, похороненного в Любешовском районе Западной Украины. До развала Советского Союза любешовцы и ореховозуевцы часто обменивались делегациями, дружили.
Велика заслуга Владимира Алексеевича в сооружении памятника карболитовцам, погибшим в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Памятник был сооружен в 1965 году в центре микрорайона на средства, собранные среди работников завода и жителей поселка, организовал сбор пожертвований Комитет ветеранов войны, который в те годы возглавлял Владимир Алексеевич. Он вместе с авторами проекта памятника Вячеславом Городничевым и Василием Федоткиным в десятках городских и столичных учреждений добивался разрешения на установку памятника, как оказалось, на это существует немало запретов и ограничений. И все-таки все формальности были преодолены. И стоит теперь монумент с именами погибших защитников Родины, напоминая и об ушедшем весной 1999 года из жизни фронтовике Владимире Большакове.
Е. ГОЛОДНОВ.
Журналист
НЕ СМИРИЛСЯ С ВОЙНОЙ
Скажу откровенно: мне трудно встречаться с ветеранами Великой Отечественной - не могу просто так, не впитывая в себя, слушать их рассказы о войне. Тем более что война так и не закончилась в России на исходе двадцатого века, накануне 55-летия Великой Отечественной!
...Простите, Христа ради, дорогие ветераны, что по сей день погибают ваши внуки и правнуки. И несть этому конца. О, Господи, когда же конец войне?!" По России - кровавые пятна - чьи желания, чье веление? Смотрит с грустью Христос распятый на воинственное поколение..." Эти строчки я написал еще семь лет назад, в начале весны, не думал-не гадал, что они станут сбываться.
В один из дней уходящего века я встретился с ветераном войны Василием Ивановичем Брюквиным в его квартире в деревне Демихово. Я смотрел на него и видел воочию героев "Судьбы человека", "Парня из нашего города"... Я увидел настоящего русского героя, который даровал России победу, Великую Победу, который потерял в войне столько друзей, который не смирился с войной, который... который...
Наши ветераны - это люди, обильно обагрившие родную землю своей кровью. На слово - неохотливые. Это мы, журналисты, как бы насильно заставляем их вспоминать то, что они давно пропустили через свое сердце с такой болью! Заставляем их вспоминать то, о чем напоминают им, чуть ли не ежедневно, неизвлеченные осколки войны. Простите, дорогие, ради Христа!
Василий Иванович Брюквин родился в Нажицах в простой крестьянской семье. До призыва в Армию работал в сельском хозяйстве и о карьере военного человека не помышлял ни сном, ни духом. Были планы о мирной профессии инженера, хотел после срочной поступить в автодорожный техникум. Но, говорят, есть судьба-злодейка. Скорректировала все мирные планы паренька. Сразу со срочной службы Васю Брюквина направили на войну. Первую в жизни. Настоящую, советско-финляндскую. О которой только-только стали говорить правду и публиковать засекреченные архивные документы. А у сержанта Брюквина появился первый боевой опыт.
Да, легко говорить... А вскоре - вторая в его жизни война. Великая Отечественная. И судьба свела его с известным военачальником, участником гражданской войны, Павлом Алексеевичем Ротмистровым, в чьей гвардейской танковой бригаде Брюквин доблестно воевал с октября 41 -го по весну 45-го. И главный маршал бронетанковых войск, Герой Советского Союза П.А.Ротмистров вспомнил о своем боевом соратнике в книге "Сталинградская эпопея". О Брюквине можно узнать и из книги "Третий гвардейский Котельниковский корпус"...
В годы войны Василий Иванович сначала командовал взводом, потом - ротой, батальоном, а завершил свой яркий ратный путь в Румынии в качестве командира танкового полка. На венгерской и австрийской землях тоже довелось повоевать.
Какие испытания выпали на долю нашего земляка? Тут хватит, без преувеличения, на несколько жизней. Тяжелые ранения, потери боевых друзей. Больше всего их осталось лежать под Сталинградом. Самые первые кровопролитные сражения - за Москву, Клин, Калинин (ныне Тверь). Первое ранение случилось под Старой Руссой летом 41-го, когда танки энергичного и умного врага превосходили своим количеством в два-три раза.
В орловской операции, в июле 43-го, под поселком Прохоровка (райцентром Белгородской области) В.И.Брюквин командовал батальоном. Здесь произошло самое большое танковое сражение 2-й мировой войны (с обеих сторон в нем одновременно участвовало 1200 танков и самоходно-артиллерийских установок). Враг потерял в жаркой битве до 400 танков и орудий. Сражение под Прохоровкой выиграли советские войска. Но наших полегло немало на кровавых полях, и среди них половина батальона комбата Брюквина. Погибли ребята, с которыми он воевал с самого начала Великой Отечественной.
Первую награду трудно забыть. У Василия Ивановича она - за разведку, определение переднего края противника еще в августе 41-го. Тогда боевые награды были еще редки у воинов Советской Армии - шли неудачи, поражения от фашистов... А тут сразу первой наградой орден Красной Звезды!
Второе ранение настигло танкиста под Сталинградом, третье - под Ригой - в 1944-м. Во всех случаях бойца оперировали прямо в боевых условиях, в медсанбате. "Врачи были золотыми, но и потерпеть приходилось". И об этом пришлось вспомнить ветерану, как зачастую резали на живую без наркоза.
Дважды доставали осколки из танкиста Брюквина. А вот одна пуля (какая по счету?) осталась в его теле словно на память о войне, На память о боях под Старой Руссой. 58 лет это "свинцовое создание", словно родное, "разговаривает" с ветераном, напоминает о себе. "И горсть, и тонуть приходилось в танк", - признался Василий Иванович. "Ведь жизнь танкиста - особенная жизнь: летом - жара невыносимая, зимой - холод собачий. Выносливость - главная танкистская черта...".
"Ах, война, что ж ты сделала, подлая. Вместо свадеб - разлуки и дым..." Помните? Так пел наш незабвенный Булат Шалвович Окуджава, тоже участник Великой Отечественной, ветеран. Сколько молодых судеб сломала, искалечила война - не сосчитать. До войны Василий Брюквин мечтал стать инженером. Ему повезло - война только оттянула его мирные планы. Главное - остался жив! Да, сидели в молодом теле эти проклятые граммы свинца, но молодость и это "списала". Был молодым - радовался Победе и весне. В этом ветеран сам признался.
И еще пофартило. В годы войны, будучи на краткосрочных офицерских курсах в Магнитогорске, встретил будущую свою супругу - Марию Михайловну. В 46-м поженились. 35 лет вместе жили душа в душу. Вырастили двух прекрасных дочерей - Альбину и Светлану, которые претворили в жизнь довоенные отцовские планы - стали инженерами. Теперь и внучки, и правнуки - тоже с гражданскими специальностями. Радуется дед: им не пришлось воевать. Самому после Победы все-таки немало лет довелось работать на мирном поприще - преподавателем в горно-металлургическом институте Магнитогорска, затем на предприятиях Северного Кавказа. Последнее место работы - родной Демиховский машиностроительный завод.
Интересно, что механик-водитель танка у Брюквина небезызвестный Потапов, которого война лишила и рук и ног, стал после войны Героем Социалистического Труда в лесной промышленности, живет под Ленинградом.
...Славную жизнь прожил ветеран Великой Отечественной Василий Иванович - Родину сберег, детей хороших вырастил. Низкий ему земной поклон! Ему - настоящему МИРОТВОРЦУ!
Н. БОНДАРЕНКО.
Редактор "Карболитовца"
ЖИТЬ В ЛАДУ СО СВОЕЙ СОВЕСТЬЮ
Анатолию Сергеевичу Клаповскому в июле 1999 года исполнилось 90 лет.
Трудно представить, что на протяжении всего лишь одной человеческой жизни свершились и стали достоянием прошлого такие глобальные события, как Великая Октябрьская социалистическая революция, Великая Отечественная война... Годы проходят, ведут свой неуклонный отсчет десятилетия, но остается человеческая память, которая бережнее, чем настоящее, хранит воспоминания о делах "давно минувших дней".
На его памяти происходило развитие "Карболита", ставшего однажды и навсегда для него родным предприятием.
Достигших такого, как говорят, преклонного возраста принято называть долгожителями. Но как-то не вяжется в данном случае это определение, внушительная цифра "90" и образ самого человека в единое целое. Анатолий Сергеевич и выглядит лишь на 70 с хвостиком, и умом обладает ясным, в быстро сменяющихся событиях современности ориентируется превосходно, и в наличии чувства юмора ему не откажешь, а о своей жизни рассказывает - заслушаешься.
В середине 20-х годов устроиться на завод "Карболит" было сложно, вообще найти место применения своим силам в Орехово-Зуеве было негде, безработица. Поэтому после окончания семилетней школы Толя Клаповский сначала ездил на работу на велосипеде в Павлово-Посад, а потом - в Москву, но уже поездом, ползшим до столицы три с половиной часа. Весь путь - туда и обратно - он спал, потому что спать дома было некогда, едва он успевал добраться до постели, как нужно было вновь собираться в дорогу.
"В молодые годы приходилось очень туго, - ведет неторопливый рассказ о своей жизни мой собеседник. - Поэтому, когда мой друг позвал меня однажды летом в экспедицию "Севлесстроя", чтобы подзаработать немного денег, я согласился. Там, в северных лесах, мы жили гораздо лучше, нам нравилось, и работа была несложной, мы снимали на бумагу то, что находилось слева и справа прорубаемой просеки. Дичи в лесах и рыбы в реках водилось много, поэтому мы были сыты, а все заработанные деньги я в течение лета отправлял домой".
Эти деньги позволили Анатолию Клаповскому получить образование, он окончил Ногинский ремонтно-механический техникум, получил очень нужную народному хозяйству страны специальность механика. Распределение позволило ему вернуться в Орехово-Зуево, устроиться на шелкоткацкую фабрику, где в течение пяти лет он работал начальником ремонтного цеха.
Удачно складывалась его личная жизнь: встретил любимую, обзавелся семьей, дал жизнь трем дочерям.
Но не суждено было отцу увидеть, как минуют его доченьки пору детства. Несмотря на существовавшее освобождение от военной службы, он добровольцем сначала был направлен в истребительный взвод, располагавшийся в старом клубе завода "Карболит", а затем вместе с товарищами оказался в добровольческой дивизии, формировавшейся в Москве.
- На фронте я был четыре года, - вспоминает ветеран. - И сколько себя помню, все время находился под ремонтируемой машиной.
И в снег, и в дождь, и в стужу, и в жару - постоянно недалеко от передовой. Немало довелось пережить: и обстрелы, и бомбежки, и смерть товарищей, и несправедливость командиров. И непролазную грязь дорог, по которым шли и шли на фронт прошедшие через его руки грузовики. И еще бесконечную тоску по дому, жене, детям.
Вспоминать о войне Анатолий Сергеевич не любит, тяжесть воспоминаний порой просто невыносима, они вновь и вновь заставляют, словно наяву переживать прошлое, такое болезненное, жестокое, безжалостное.
- Что вспоминается Вам в первую очередь, когда Вас просят рассказать о войне? - задаю я обычный, но такой тяжелый для собеседника вопрос. И Анатолий Сергеевич, словно поднимая непосильный груз, произносит со вздохом:
- Я стараюсь не вспоминать...
Но мой вопрос уже растревожил его память. И он начинает пересказывать один за другим эпизоды нахлынувших воспоминаний. Вот бой за одну из станиц Дагестана. Она несколько раз переходила из рук в руки, у немцев более выгодное положение, станица для них вся, как на ладони, но это им не помогает. За этот бой и был награжден Клаповский медалью "За боевые заслуги".
Вспоминается памятный фрагмент внезапного налета фашистской авиации, когда к нему, успевшему залечь в картофельной борозде, подбежал пятилетний малый и просил укрыть его своей шинелью от падающих на землю бомб. Он замолкает, тяжело набирает воздуха и произносит: "Как я мог его защитить? Только собой, но разве от бомб это укрытие? Лежали мы с ним, а я думал, что и мои дети могут быть также..."
Несколько случаев было, когда водитель, которому он ремонтировал машину, не спавший несколько суток и жутко усталый, обращался к нему, тоже постоянно недосыпавшему и усталому с просьбой, чтобы он сел к нему в кабину и доехал до передовой. "Едем, а я должен постоянно смотреть ему, дремлющему, в лицо, не давая глубоко заснуть, будить, когда голова его падает на руль..."
"Не знаю, почему, - говорит А.С.Клаповский, - но вспоминаю часто и о том, как погибали ни за что солдаты. Например, за то, что ослушался нелепого командирского распоряжения, попадал в штрафной батальон, а это означало верную гибель".
Он старается не вспоминать о пережитом в военные годы, забыть о войне, но она дает о себе знать постоянно. Ведь с фронта он пришел очень больным человеком. Язва двенадцатиперстной кишки, опоясывающий лишай и еще целый набор различных болезней. Порой кажется, что только огромная выдержка и сила воли, а еще огромная ответственность за свою семью и порученное дело позволили ему все преодолеть.
"Демобилизовавшись, я пришел на свое место на фабрику, но оно оказалось занятым другим человеком, - рассказывает Анатолий Сергеевич. - Я не стал отстаивать свое право, а просто ушел на "Карболит". Я хорошо освоил металлорежущее оборудование, и меня сразу направили в инструментальный цех".
Он работал механиком в цехе 11, его ценили в коллективе как хорошего специалиста и человека, поэтому вскоре избрали на высокий общественный пост - председателем заводского профсоюзного комитета. Он работал в завкоме два года и мечтал вернуться на прежнее место в цех. "С техникой легче, чем с людьми. Трудно пережить, когда хочешь помочь человеку, но не можешь это сделать. Это хуже всего, - с горечью говорит Анатолий Сергеевич. - Ведь, когда помогаешь, тебя благодарят, а когда не можешь - смотрят с такой ненавистью. Невозможно пережить!"
Вернулся он механиком в цех 11 с радостью, потому что чувствовал себя нужным производству. Потом его назначили начальником цеха 14, а в 1956 году доверили еще более ответственное дело, он стал заместителем главного механика. "Все несчастные случаи, аварийные остановы - все было на мне, - вспоминает А.С.Клаповский. - Не восемь часов работал зам. главного механика, а все 12, иначе не получалось, отдыхать было некогда".
Отдыхать он, наверное, просто не умеет, поэтому, уйдя на пенсию, не использовал право на заслуженный отдых и все рвался работать. И ему не отказы вали, в нем нуждались и приглашали поработать то в цехе, то на сельхозработах в подшефном совхозе. Он до сорокалетнего возраста и спортивную честь "Карболита" отстаивал, играя в заводской футбольной команде. Теперь вспоминает обо всем этом он с доброй улыбкой: "Да, да, нужно было - играл в футбол, косил сено, работал столько, сколько требовалось, как многие..."
Хорошую оставил он о себе память у своих бывших товарищей по работе, да и у тех, с кем просто давно знаком. Поэтому не забыли они о его 90-летии. В дни юбилея принимал он две делегации - друзей-фронтовиков и бывших коллег из ОГМ и цеха 14.
"Я работал всегда честно, никогда никаких замечаний не имел, старался сделать то, что было необходимо".
- А Вы, Анатолий Сергеевич, считаете это главным в жизни человека - честно трудиться и жить?
- Для любого человека важно, чтобы он был в ладу со своей совестью, не врал никогда и ни в чем... А еще важно не запускать свои болезни и иметь силу воли с ними бороться...
- А Вы - верующий?
- Нет. Что-то, быть может, и есть, кроме нас. Но мне не верится, потому что на свете творится такое - война, гибель людей, нищета, разруха...
- Если можно, раскройте секрет Вашего долголетия, ведь Ваш возраст при такой тяжелой жизни - достижение.
- Не было бы счастья, да несчастье помогло. После окончания войны я вернулся домой с язвой двенадцатиперстной кишки. Врачи говорили, что это заболевание у меня развилось благодаря тому, что я очень много нервничал. Лечился в нашей поликлинике, но врачи меня не вылечили. Вылечил знахарь, адрес которого мне дала моя мама. Тогда знахарство было запрещено, поэтому попасть к нему на прием было сложно. Когда я приехал по адресу, увидел возле его дома людей, то узнал от них, что врачу запрещено принимать больных, что с ним можно только посоветоваться. Когда же подошла моя очередь, я рассказал о своих страданиях, он сказал, что средство излечения этой болезни есть, но для этого я должен набраться силы воли и выполнить пять условий. Боли у меня были страшные, поэтому я дал слово, что выполню все пять - не курить, спиртное в рот не брать, жирное мясное первое не есть, не есть и не пить сладкого и черный хлеб из ежедневного рациона исключить. Если я выполню эти условия, то тогда такое лечение: три раза в день за 20 минут до еды пол-литра парного молока с льняным семенем. Готовится это так: столовая ложка льняного семени на пол-литра молока, доводится до кипения и сразу снимается с огня.
Как я мучился от болей, видели мои друзья, соду по нескольку раз в день и ночью пил. И вот я выполнил все условия знахаря, но только через три с половиной месяца такой строгой диеты и приема этого лекарства я почувствовал облегчение. А когда пришел к своему врачу Бездетной, она послала меня на рентген, тогда выяснилось, что моя язва зарубцевалась. Вот с тех давних пор я не страдаю язвой. Но условия - все пять - до сих пор соблюдаю и стараюсь ежедневно пить парное молоко. Если бы я тогда не сумел соблюсти эти условия, не сумел выдержать, то меня бы уже давно не было в живых.
Но возраст, конечно, берет свое, давление у меня высокое, суставы болят. Но я большой любитель сада, у меня много посадок. Они требуют ухода, и пока я со всем справляюсь потихоньку. Но, к сожалению, у меня очень сильно больна жена, она не может передвигаться самостоятельно. С домашними делами мне помогают управляться мои дочери, хотя они все трое живут в Москве. Но стараются приезжать, чтобы кто-то из них был у родителей. Они, все трое, - наша гордость, и специалистами стали замечательными.
СЧАСТЬЕ - ЭТО, КОГДА ТЕБЯ ПОНИМАЮТ..."
В этом году Николаю Павловичу Никифорову-Пушкину исполнилось 75 лет. Биография его во многом схожа с биографиями большинства его сверстников: семилетка, ФЗУ, фронт...
Правда, до призыва в Армию он успел немного поработать слесарем-инструментальщиком в цехе 11 нашего завода и окончить курсы водителей. "Война же не дала завершить обучение, - рассказывает о своей жизни Николай Павлович. - В августе 1942 года получил повестку. Вот тогда и "продолжил учебу" в Раменском артиллерийском училище, которое вскоре перевели в Покров".
Едва овладев азами военного искусства, он в числе других курсантов был направлен минометчиком в особую отдельную стрелковую бригаду под Калугу, где готовилось наступление наших войск.
"После нескольких боев от нашей бригады ничего не осталось, - делится нелегкими воспоминаниями ветеран. - Оставшихся в живых отправляли на переформирование. Я попал в отдельный артиллерийский дивизион - 16 машин с пушками, на каждой машине артиллерийский расчет из 4-х человек, я, водитель, пятый. С этой противотанковой пушкой мы прошли Подмосковье, Гомель, Могилев, Оршу, Смоленск. Когда освободили Смоленск, от нашего противотанкового дивизиона остались только разбитые машины. Пушки к тому времени были почти все уничтожены".
Постоянные ночные переходы по бездорожью к передовой техника долго не выдерживала. Это все ценой неимоверных усилий, а порой и самих жизней, преодолевали люди. Они должны были днем громить врага, ночью подтягиваться к ушедшей порой на десятки километров (вслед за отступающими немцами) передовой, занять стратегически важные позиции, замаскироваться и быть готовыми во всеоружии встретить новый бой.
"Я находил какой-нибудь бугор, рыл в нем выемку, чтобы туда въехала машина или хотя бы ее мотор. Тогда от попадавшего снаряда мотор хотя бы оставался, кузов восстановить было проще. Себе рыл убежище (а могло быть, что и могилу!) на случай бомбежки или обстрела, - рассказывает ветеран. - Потом готовил обед для своих ребят из тушенки и чего-нибудь, что есть в ближайших огородах..."
Скупо рассказывает о своих действительно героических военных буднях Николай Павлович. Несколько минут воспоминаний охватывают годы войны, и только воображение и когда-то увиденные кадры кинохроники подсказывают (все равно не в полной мере), каково это было на самом деле, каково доводилось ему, девятнадцатилетнему.
"Много было таких моментов, о которых рассказывать тяжело... У нас в батарее было 4 машины. Все водители, кроме меня, со стажем. Двое из них - жители Казахстана с большим опытом вождения автомобилей по бездорожью в условиях горной местности, - говорит Н.П.Никифоров-Пушкин. - А у меня же не было большой практики. Я шел по счету третьим. Дороги как таковой нет, едем друг за другом в кромешной тьме. Первая машина прошла, вторая - уже по проторенной колее. Земля мягкая, колея стала глубокой, сзади тяжелая пушка. Я поехал и застрял. Лето, ночи короткие... Командир подбежал с пистолетом, грозится выстрелить и орет: "Срываешь задание!.." Выручили товарищи: отсоединили пушку, вытолкали машину. А потом потащили пушку уже на себе через эту грязь. Долго потом не мог прийти в себя..."
Времени на "психологию" не было. Едва успев опомниться от одного потрясения, надо было искать силы с мужеством пережить новое. Например, во время переправы через болото, когда идет обстрел или бомбит фашистская авиация, свернуть некуда - справа и слева топь. Через болото на сваи положили с двух сторон по три бревна, чтобы колеса машин и пушек проходили. Если машина сползала с настила, то водителя могли расстрелять тут же как дезертира, - вспоминает ветеран. "Война - тяжелая работа, она требовала постоянного напряжения физических и духовных сил. Ведь никто в тех условиях не выяснял, почему солдат с чем-то не справился, почему водитель не удержал машину".
Ресурсы человеческого организма казались неисчерпаемыми, а техника позволяла себе изнашиваться, выходить из строя, несмотря на все усилия ее восстановить, и нередко подводила в самые ответственные моменты.
"Когда наши машины пришли в негодность, нам приказали их отправить для восстановительного ремонта в Москву, - продолжает свой рассказ Николай Павлович. - Я после этого попал в танковую часть, стоявшую под Витебском, задачей нашей была тогда доставка снарядов к танкам. Танки были американского производства с авиационными моторами, устанавливавшимися сзади. Грохот от них стоял страшный. Стоило лишь завести такой танк, как немцы легко определяли его местонахождение. И когда во время операции "Багратион" наши танки пошли вперед, немцы легко их подбивали. Много погибло наших танкистов, сгоревших в танках. Хорошие были ребята... Затем мы стали продвигаться на Вильнюс".
- Николай Павлович, какое чувство возникало в Вашей душе, когда разрушенной и поруганной Вы видели родную землю?
- Фашисты, видимо, хотели у нас надолго обосноваться. В некоторых деревнях мы в хатах видели печи, выложенные изразцовыми плитками, дворы, обустроенные на немецкий лад, особые изгороди, скамейки, ворота. А когда проезжали проселочными дорогами, находившимися в отдалении от основных стратегических магистралей, то видели уцелевшие, нетронутые немцами деревни, где население жило очень хорошо. Угоняемый немцами скот во время налетов нашей авиации разбредался по лесам, его эти жители собирали, поэтому в некоторых семьях было по две-три коровы, работала мельница, дети учились в школе. Война как бы прошла для них стороной. В таких деревнях - их было немного, конечно, - нам вместо воды выносили попить молока, давали хлеба, яиц, творога.
Белоруссия была партизанским краем, население уходило в леса. Немцы оставшихся угоняли в Германию, отходя, сжигали деревни дотла. Едешь такими деревнями - все горит, кругом ни души. Жутко!
А под Смоленском (страшно даже вспоминать!) видели громадные противотанковые рвы, полностью забитые телами убитых людей. Трупы наспех присыпали землей, она оседала, обнажая всю эту жуткую картину. Какое же чувство можно было испытывать к этим извергам, кроме ненависти?!
Мои товарищи гибли у меня на глазах во время обстрелов, бомбежек, подрывались на минах машины. Но мы старались не думать, какова твоя судьба. Только под конец войны началось такое нехорошее явление: кое-кто всеми средствами старался сберечь свою жизнь.
А как для Вас закончилась война?
- Взятием Кенигсберга. Под Каунасом мы получили наши новые танки, экипажи - ребята из Нижнего Тагила. С ними мы и встречали победу.
- Нелегко вам всем приходилось, за счет чего же победили?
- Мы никогда не сомневались, что Победа будет за нами! Наша будет Победа. Уверенность в этом давала силы. Ведь и питание было плохое: хлеба мы не видели - только сухари, масла не видели - только американская тушенка и соленое сало. Но никто не жаловался. И ничего не боялись.
Я видел, как люди строили землянки, укрепления, как воевали, сбивали самолеты... Все с таким напором! Вера была в вождей, в партию была. Может быть, именно эта вера двигала людей к победе!
Хотя не все было правильно и в то время. И несправедливости было немало. Но ведь никто в основной массе не сачковал, не отлынивал, не уходил в сторону от общего дела.
У нас тогда была уверенность в том, что победим, и жизнь будет прекрасной! И разве после войны мы плохо начали жить? Трудно было, работали много, как и воевали, не жалея сил. А потом? Работали и ездили отдыхать. Предоставлялась возможность съездить и на курорт, и в санаторий, и в туристическую поездку. Разве можно это сравнить с нынешним временем?! И как живем? Никакого сравнения. Если бы мы знали, что так будем жить, разве воевали бы так?! Конечно, нет!
Разгромом немцев военная служба для Николая Павловича не окончилась. Домой он попал лишь в 1948 году. Работал водителем различных транспортных средств АТЦ "Карболита" до 1996 года.
Недаром война - самое памятное, самое значительное событие в жизни того, кто ее пережил. Война, видимо, не только калечила его тело, ломала психику, меняла судьбу, но - как это ни парадоксально - она, разрушительница по сути, создавала, формировала особого человека. Человека, не боящегося никаких трудностей, полагающегося в основном на свои собственные силы, знания, умение, опыт. Нуждалась семья в жилье - он строил. Семье нужны деньги - работал, забывая о сне и отдыхе, лишь бы все необходимое у дочерей и жены было, обе дочери смогли получить высшее образование.
"Просто сидеть и смотреть телевизор - это не по мне, - говорит Николай Павлович. - В домино играть во дворе целыми днями, рыбачить, пить горькую беспробудную - не могу. Я без дела не могу. Все, что угодно, я могу сделать своими руками".
Когда уходил с завода на заслуженный отдых, ему предложили выкупить его старенький "москвичонок", на котором он, как сам признается, не столько ездит, сколько его ремонтирует. Но с ремонтом все время справляется сам. И старая машина в хозяйстве была незаменимой. Жаль, что сейчас она изношена до предела, да и бензин так дорог, что любая поездка - прореха в личном бюджете. Чаще всего стоит машина в гараже, там же, где и катер, тоже сделанный его руками. Однажды прокатившись по Клязьме на катере знакомого, загорелся идеей построить такой же. И сделал!
- Действительно, все Вам по плечу, любое дело. Как должно быть приятно жить рядом с таким заботливым семьянином, мастером на все руки, способным и дом построить, и семью обеспечить, и катер, и машину починить...?!
- Я думаю, что в жизни не это главное. Главное - жить и понимать живущего рядом с тобой человека, уважать его интересы и стремления, тем более если они направлены на общее благо семьи. Без понимания и уважения тяжело жить.
- Значит, не зря сказал один киногерой: "Счастье - это, когда тебя понимают". Хочется пожелать Вам, уважаемый Николай Павлович, крепкого здоровья, долгих лет и именно такого счастья!
А. НИКИТУШКИН.
Журналист
СЕРЖАНТ МИЛОСЕРДИЯ
С фотографии полувековой давности смотрит молодая красивая женщина, за плечами которой нелегкие годы Великой Отечественной войны и сотни раненых и спасенных в кровопролитных боях. А впереди ее ждала мирная жизнь, замужество, работа в Московском институте гинекологии и акушерства...
Вера Семеновна Кузина смотрит на свою фотографию и плачет. Как давно это было! А сколько уже пережито...
В 1941 году ей было всего семнадцать. Она только-только окончила школу медицинских сестер и начала работать в детской поликлинике, но уже была военнообязанной и поставлена на учет, поэтому повестку в военкомат получила уже на третий день войны. Через несколько дней она уже числилась в составе 182-го авиационного полка 51-й крымской армии, которой предстояло защищать Перекоп.
Враг наступал, наши сдавали одну позицию за другой, техники не было, поэтому отступление проводилось пешим строем. На себе приходилось нести кроме санитарной сумки вещмешок, шинель и саперную лопату, чтобы на случай нападения врага можно было окопаться. Плюс ко всему этому противогаз, потому что немцы устраивали газовые атаки.
Вера иногда плакала оттого, что из-за отсутствия необходимых медикаментов не могла помочь всем нуждающимся. Мало того, немцы с самолетов сбрасывали листовки, в которых говорилось, что германские войска успешно наступают, поэтому советские воины могут складывать оружие и отправляться по домам и за это им ничего не будет. Поднимать листовки категорически запрещалось. Но их было целое море, и неудивительно, что их содержание знали все.
Раненые бойцы говорили молодой медсестре: "Уходи домой. Оставь нас. Нам ты мало, чем можешь помочь, потому что у тебя почти не осталось медикаментов. А себе ты спасешь жизнь..." Девушка слушала эти уговоры и порой, когда вражеские взрывы раздавались совсем рядом, ей казалось, что можно согласиться с этим предложением, но когда все успокаивалось, она твердо говорила себе: "Предателем я не буду". И снова принималась за работу.
Из той поры запомнился случай, когда после одного тяжелого боя ей подумалось, что вся перестрелка закончилась и теперь она может приступить к своим прямым обязанностям. Но едва она вышла в открытое поле и приблизилась к первому раненому солдату, застрочил вражеский пулемет и засвистели пули. Вера упала на землю, от страха закрыв глаза руками, и вдруг в какое-то мгновение ощутила на своей шее ладанку - небольшой амулетик с молитвой. Ее матушка, простая крестьянка, Анастасия Ивановна была человеком глубоко верующим и всегда верила в Божью силу. Скептически относилась к насильственному насаждению атеизма. Поэтому своей дочери, активной комсомолке, всегда выступавшей на собраниях, говорила: "Не спеши ругать то, что заведено веками. Придет время, вспомнишь о Боге, и в трудную минуту он тебе обязательно поможет". Поэтому и подарила уходившей на фронт Верочке ладанку. И вот сейчас, слыша над головой свист пуль, она убедилась, что мать была права. В этот момент она поверила, что с ней ничего не случится, и ползком стала искать наших солдат, которым еще можно было помочь. Потом, когда она добралась до наших цела и невредима, все только удивлялись произошедшему, поскольку бой был еще в разгаре, у немцев было много сил, и они затаились в ожидании нового наступления русских...
Потом была Керчь. Переправа через Керченский пролив на "большую землю" - в Тамань.
Враг все наступал, и обстановка была очень напряженной. Фашисты зверствовали. Вера Семеновна вспоминает, что при одном военном госпитале был очень хороший врач-хирург Богуславский, спасший много жизней людям разных национальностей. При отступлении он попал в плен и немцы узнали, что он еврей. С ним сразу же стали обращаться как с самым последним человеком. А когда он был окончательно измотан, ему пришлось пройти через последнее унижение: его привели на площадь, согнали большое количество людей и на глазах у всех расстреляли...
В это время Вера Семеновна получила от руководства спецзадание: переправить на "большую землю" четырех раненых офицеров из особого отдела. С высоты прошедшего времени это кажется не таким уж трудным заданием. А тогда, когда враг наступал, и на берегу скопились тысячи людей, мечтавших, прежде всего, отдохнуть от бомбежек и взрывов, это было нелегким делом. Несколько дней молодая медсестра металась от судна к судну, пытаясь уговорить командиров взять на борт раненых. В конце концов, когда уже отчаялась в своих попытках, один из капитанов, посмотрев на поникшие глаза девушки, по-доброму тихо сказал: "Хорошо, сержант, я помогу вам. Грузите раненых". Когда раненые были перенесены на корабль, больные офицеры, которые уже успели привыкнуть к хорошенькой медсестре, предложили ей плыть вместе с ними. Но она отказалась, потому что здесь оставались сотни тех, кто нуждался в ее помощи.
Когда командование разрешило Вере перебраться на большую землю, то и тут не обошлось без приключений. Корабль попал в густой туман. Сбился с курса и сел на мель. Восемь дней в туманном плену показались целой вечностью. На судне не было ни пищи, ни воды, кроме того, не было никакой связи с берегом. К концу недели Вера не шала, куда скрыться от стонов раненых, потому что не могла им ничем помочь. В это время команда корабля придумала свой выход из положения: матросы соорудили из пустых бочек плот и на нем попытали счастье добраться до берега, и оно им улыбнулось. Вскоре корабль сняли с мели.
Потом война продолжалась, но не в таких суровых картинах. За неуемную активность и настойчивость девушку избрали секретарем комсомольской организации зенитно-артиллерийской дивизии и ей поручили обучать девушек из Грузии и Армении русскому языку, чтобы они в дальнейшем стали помощниками зенитчиков. Вере из медсестер пришлось переквалифицироваться в преподавательницу русского языка. Поначалу это дело шло с великим трудом. Представительницы Кавказа с трудом запоминали и понимали самые простые и обиходные слова нашего языка. Когда им говорили "нога" они показывали на руку, не могли отличить стул от стола. Вера уже не знала, что и делать, но ей помог командир, побывавший на одном из ее уроков, сказал, что выход есть. Он собрал "непонимающих" учениц, и вывел их в поле, когда начался налет вражеских самолетов и стали раздаваться взрывы. Через несколько минут девушек как подменили: многие из них достаточно свободно заговорили на русском языке и необходимость в долгом обучении отпала сама собой.
Южный Кавказ, Ставрополь, Краснодарский край. Таков фронтовой путь Веры Семеновны. В 1945 году все уже чувствовали приближение Победы и знали, что война скоро закончится. И когда ее дивизию посадили в вагоны и отправили на восток, в поездке только и говорили: "Скоро будем дома". Но когда миновали Москву и двинулись на Урал, разговоры смолкли... Они тогда еще не знали, что начинается война с Японией. Этот отрезок времени для Веры Семеновны не был таким страшным и опасным, как начало Великой Отечественной. Но именно здесь, на Дальнем Востоке, она познакомилась со своим будущим мужем Павлом, который работал на одном из оборонных заводов. У них родилась дочь Нинель, которая подарила бабушке с дедушкой шестеро внуков. Так что забот у Веры Семеновны хватает...
БЛОКАДНОЕ КОЛЬЦО ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО
Война - не самое лучшее место для любви. И, тем не менее, даже в суровых условиях Великой Отечественной это прекрасное человеческое чувство все же рождалось, словно подснежник после холодной зимы, и люди влюблялись и создавали потом семью.
Анна Николаевна Ворона машет рукой: "Нет, не все так было просто, как может показаться с высоты прожитых лет. В 1943 году отряд молоденьких связисток в качестве пополнения был направлен в триста тридцатый батальон связи, находившийся на рубежах обороны Ленинграда. День и ночь там гремели взрывы и выстрелы, было очень страшно. Но когда случалось затишье, девчонки старались приободриться, по возможности покрасивее одеться, хотя, казалось, гимнастерка не самый лучший наряд, и немножко пофлиртовать с мужской половиной батальона".
Анне Николаевне приглянулся статный, красивый старшина Василий Ворона, двадцатилетний хлопец с Полтавщины. Правда, строгий был старшина и на взгляды девушек мало обращал внимания, а все больше следил, чтобы девушки-радистки правильно принимали и передавали сообщения, потому что от этого зависел вопрос снятия блокады Ленинграда.
А это был вопрос жизни и смерти тысяч людей. Даже сейчас, полвека спустя, у ветеранов войны и труда Анны Николаевны и Василия Григорьевича при воспоминании о тех тяжелых днях на глазах появляются слезы. Сколько молодых товарищей и подруг, еще не узнавших вкус жизни, полегло на полях сражений.
Василий Григорьевич вспоминает, что при создании батальона было 550 человек, а когда кольцо блокады наконец-то прорвали и соединились с Волховским фронтом, в наличии осталось 280. Неудивительно, что когда прибыло очередное пополнение в лице молоденьких связисток, солдаты берегли их пуще глаза, и если девчат отправляли на задание, то к их "команде" всегда приставляли охрану. Иначе не могло и быть. Зато всегда было приятно слышать знакомые "точка-тире", передаваемые девичьими руками из мест, еще вчера занимаемых врагом.
И сегодня, спустя 50 лет, ветераны живут воспоминаниями Ленинградской блокады. По признанию Василия Григорьевича, никакой другой город ему так не дорог, как Ленинград. Когда сняли блокаду, связисты вместе с другими войсками двинулись дальше. Потом была Нарва, которую трижды штурмовали, и при этих наступлениях погибло немало бойцов. Освобождали Эстонию, брали Кенигсберг...
Но Питер останется в сердце навсегда. Наши герои не раз приезжали в Ленинград в надежде встретиться с бывшими однополчанами. Но фортуна им все как-то не светила, и вот когда почти не осталось надежды, Василий Григорьевич с Анной Николаевной собрались уезжать домой, глава семьи зашел в один из питерских магазинов и вдруг услышал: "Вася!" Обернулся, и слезы радости навернулись на глаза. Оказалось, однополчане его долго разыскивали, но у них не было точного адреса. Они знали, что строгий старшина не устоял перед девичьим взглядом и по окончании войны увез свою любимую Аннушку к себе на Украину, но никак не могли предположить, что у молодых пробудится тяга к учебе и, полистав справочники, они решат: самое лучшее место для учебы - Москва. Благо родственники Анны Николаевны жили в Демихове, да и сама она родом из Орехово-Зуева.
Наши герои приехали в Демихово, да так и остались здесь жить. Василий Григорьевич после окончания инженерно-технологического института работал инженером-технологом, а затем стал начальником производства Демиховского машиностроительного завода. А Анна Николаевна стала библиотекарем в местной сельской библиотеке.
Немало боевых наград у Василия Григорьевича и Анны Николаевны, но с помощью активной работы совета ветеранов Ленинграда в начале девяностых годов в архивных документах были найдены сведения, что старшина батальона связи В.Г.Ворона за мужественные и героические действия при взятии в плен врага был награжден еще в 1943 году медалью "За отвагу". В 1994 году Василий Григорьевич был приглашен в столицу, где в торжественной обстановке ему вручили заслуженную боевую награду.
Затем была вновь поездка в Питер, где друзья-ветераны сидели за праздничным столом и вспоминали со слезами на глазах минувшие дни, как вместе когда-то рубились они.
Время летит очень быстро. За эти годы многих уже нет в живых, да и те, кто остался сегодня, ведут другую "борьбу" - сражаются с болезнями. Но тем не менее ветеранский дух не сломить, и пока они живы, воздадим им должное за то, что они освободили нашу Родину от врага.
КОМАНДИР ОРУДИЯ
Все дальше во временном отрезке от нас 22 июня 1941 года - начало Великой Отечественной войны. Этот летний июньский теплый день навсегда остался в памяти многих людей нашей страны.
Николай Петрович Новиков, 15-летний житель кубанской станицы Спокойная, недавно окончивший семь классов, сидел в этот день в красном уголке местного лубяного завода и ждал своей очереди, чтобы поиграть в шахматы. В полдень по радио должен был прозвучать концерт веселой музыки, и под эти ритмы Николай собирался в очередной раз обыграть своего закадычного дружка. Но... концерту не суждено было состояться, а вместо него было выступление Молотова, в котором он сообщал о том, что Германия без объявления войны напала на Советский Союз.
Это известие перевернуло в дальнейшем ход жизни многих миллионов людей, в том числе и Новикова. Еще в конце мая он собирался пойти работать в подсобные рабочие, но после объявления войны родители посоветовали продолжить учебу, потому что без образования в армии можно стать лишь рядовым, а при военных действиях это не самое лучшее положение, но поскольку война недолго будет продолжаться (а в это верили многие), то и на гражданке без знаний не обойтись.
Однако закончить восьмой класс Коля не успел. Весной 1942 года мать получила извещение, что ее муж Петр Степанович пропал без вести под Харьковом. Николай остался за старшего в семье, а тут еще вскоре вся Кубань оказалась занятой немцами. Поэтому об учебе пришлось временно забыть.
Полгода пришлось жить под немцами, лишь в начале 1943 года пришло долгожданное освобождение, а с ним и надежда Николая стать бойцом Красной Армии. Ждать пришлось недолго: в апреле он получил повестку. На приемном пункте призывников ждали вербовщики, которые с важными лицами оглядывали безусых юнцов и покровительственно предлагали одному в танкисты, другому в кавалерию, кого-то соблазняли минометным батальоном, утверждая, что это самая современная техника.
Николаю, родившемуся и выросшему в деревне, и знавшему из техники в основном только трактор, льстило приглашение овладеть современной техникой, но в семнадцать лет в глубине души было боязно дать согласие вступить в отряд минометчиков. К тому же его двоюродный брат тоже не знал, какому роду войск отдать предпочтение. Братья переговаривались меж собой в надежде услышать друг от друга какое-нибудь ясное твердое решение, но к единому мнению так и не пришли. Достоялись до того, что вербовщики набрали себе необходимый контингент и уехали по своим частям на места.
С оставшимися долго не церемонились: не хотите на фронт, поезжайте в тыл. И вскоре кубанские ребята оказались очень далеко от происходивших тогда военных действий - на Урале в учебном артиллерийском полку. И здесь свою роль сыграло имевшееся на руках Николая свидетельство об окончании семилетки. Его двоюродный брат - тезка, хоть и был старше, но не успел получить эту бумагу, и поэтому если Новиков стал учиться на командира орудия, то брату оставалось заниматься подношением снарядов.
В апреле 1944 года Новиков в должности командира 152-миллиметрового орудия попал на Первый Белорусский фронт. Но сразу принять участие в боевых действиях ему не пришлось, поскольку нужно было опять учиться. В учебке он постигал науку о 152-миллиметровой пушке, а здесь уже вовсю использовались дальнобойные орудия размером 203 миллиметра . По штату их должны были обслуживать 16 человек.
Однако военная ситуация очень часто меняет инструкции, поэтому приходилось обходиться 13-ю обслуживающими, а когда случались тяжелые бои, то и двенадцатью. Командиру орудия порой доводилось быть чуть ли не волшебником, чтобы подготовить пушку к очередному бою. Поэтому и дорог Николаю Петровичу орден Отечественной войны 2-й степени, полученный за освобождение Белоруссии.
Когда Советская Армия перешла в наступление во всех направлениях, наши западные союзники открыли второй фронт, и к нам стала поступать заграничная техника. Николай Петрович вспоминает, что советские трактора ни в какое сравнение не шли с легкими и самое главное быстроходными агрегатами американцев, поэтому на территории Польши наша артиллерия была более подвижнее и мобильнее.
В 1944 году Новикову исполнилось 18 лет, и когда его полк перешел польскую границу, парень в глубине души был рад, что возвратясь с войны, он сможет похвастаться перед девушками и младшими ребятами о том, что, несмотря на возраст, побывал за границей. Правда, в столице Польши - Варшаве ему так и "не посчастливилось" побывать. Ее заняли другие наши войска, а пушкам из полка, где служил Николай Петрович, пришлось побывать лишь в пригороде Варшавы. Затем было наступление вплоть до германской границы. В Германии Новиков принимал участие в боях за Франкфурт-на-Одере, а также на подступах к Берлину. Но расписаться на берлинской стене в День Победы ему так и не удалось...
Но военная служба для Николая Петровича не закончилась в 1945 году. Нужно было охранять то, что такими неимоверными усилиями и миллионами жизней завоевано. Неудивительно, что почти год полк Новикова находился на территории Германии. Потом руководство войсками решило дать передохнуть навоевавшимся вдоволь солдатам и перебросило их далеко вглубь родной страны - во Владимирскую область, в которой в дальнейшем наш герой провел еще четыре года. В 1950 году он демобилизовался и вместе с другом приехал в Орехово-Зуево, потому что дома у него практически никого не осталось.
В Орехове он некоторое время работал на заводе "Респиратор", где встретил свою будущую жену Раису Васильевну, которая уговорила его поступить в индустриальный техникум. По окончании его Николай Петрович трудился в различных строительных организациях. Последнее место работы - Орехово-Зуевская птицефабрика, где он был заместителем директора по строительству. А выйдя на пенсию, еще несколько лет трудился в должности старшего прораба.
Несмотря на свои годы, Н.П.Новиков часто общается с молодежью, приходит на встречи ветеранов. Всегда с улыбкой, подтянутый, как будто и не было прошедших полвека...
В. ЖИГУНОВ.
Журналист
В СЕМЬЕ БЫЛО СЕМЕРО...
Начало войны застало меня в детском санатории на станции Мартышкино под Ленинградом.
Незадолго до того, в 39-м, состоялась финская кампания, она была короткой, и хотя происходила невдалеке, город ее даже не почувствовал. Разве что мимо нашего дома (мы жили на Кировском проспекте) двигались танки, машины с солдатами. Мой отец участвовал в той войне и быстро вернулся.
Вот и на этот раз никто из нас не ожидал большой беды. Особого испуга не испытывали, считали, что скоро победим. 1 сентября, как всегда, я пошел в школу. Мне было 13 лет. Школа находилась на улице Мира...
4-го начались массированные бомбежки и обстрелы. 8-го Ленинград оказался полностью отрезан от моря и от суши.
Еще раньше мы - мама Ксения Васильевна и пятеро детей - должны были эвакуироваться. Но отец не захотел остаться один. Его на фронт не взяли, так как был начальником охраны завода. Мама на другом заводе работала станочницей. Отец схитрил - не сказал, когда отправляется эшелон. Они с мамой поссорились, и хотя жили все вместе, между отцом и остальной семьей пролегла трещина.
Первой погибла младшая, полуторагодовалая Настенька. Во время бомбежки ее смертельно ранило на руках у матери.
Потом от голода умер Ваня, на год младше меня.
В декабре отец хотел покончить с собой. Как начальник охраны он имел оружие. Но мама, случайно оказавшись в тот момент на кухне, кочергой выбила пистолет у него из руки.
31 декабря отец умер от истощения. Его завернули в саван и отвезли на Пискаревское кладбище. Там был длинный ров, куда укладывали трупы. Наполненный ров закапывали и отрывали следующий. Так мы встретили новый, 1942 год.
Я был самым слабым в семье и как раз поэтому уцелел. Еще до войны доктор Воловик, впоследствии профессор, хотел сделать мне операцию на сердце. В дни блокады мама время от времени укладывала меня в больницу якобы на обследование, а на самом деле, чтобы подкормили.
Все домашние дела лежали на сестре Тамаре, которая годом старше меня. Мы питались супом из хлебных корочек, добавляя на всех одну чайную ложку крупы, мелко стригли туда же еловые и сосновые иголки (мама велела для защиты от цинги). Я ходил с санками за город, искал под снегом оставшиеся капустные кочерыжки, колосья овса. Мама где-то добыла много яиц и положила между оконными рамами.
Когда отца не стало, мама взялась добиваться эвакуации сама. Через месяц добилась. Все имущество мы оставили - надеялись вернуться после войны, - взяли с собой только самое необходимое. И вчетвером отправились на Финляндский вокзал. Я ехал спиной вперед на вещах, сложенных на детскую коляску, с которой корзинка была снята. По дороге еще раз увидел свою школу на улице Мира.
На вокзале мама и Тамара отлучились, я тоже отошел от коляски, на которой остался брат Коля, годами двумя младше меня. Вдруг вижу, его схватила какая-то медсестра и понесла прочь. Я бросился вслед с криком: "Украли!" Подоспела мама. Колю уже сажали в вагон. Медсестра объяснила: Ладожское озеро начало вскрываться, маленьких детей приказано срочно отправить.
Делать нечего, пусть хоть Коля успеет спастись. Его увезли. После войны я пытался разыскать его, да он и сам объявился бы, если остался жив. Но больше никогда я Колю не видел.
Другим эшелоном мы добрались до озера. Может, там кто-то и организовывал дальнейшую отправку, но получилось - на ту сторону кто как сумеет. Пристроившись в кузове грузовика, мы перемахнули через озеро.
В каком-то зале ожидания я забрался под скамью и заснул. Мама тем временем встретила свою подругу, работавшую в исследовательском институте, который спешно эвакуировался. Вместе с ней мы сели в большой вагон и поехали сами не зная куда.
Кстати, проследовали через Орехово-Зуево; я запомнил потому, что мама меня там подстригла. Не доезжая Сталинграда, на остановке я выскочил набрать воды. Вернулся, эшелона нет...
Следующим поездом я помчался вдогонку. В Тихорецке - налет вражеской авиации, я контужен, попал в госпиталь.
Так в 14 лет (у меня день рождения 29 февраля) началась моя самостоятельная жизнь. А что пережила мама! Еще недавно у нее была большая семья, пятеро детей, и вот осталась одна дочь Тамара.
Много лет спустя я с внучкой ездил в Тихорецк. Старушка, которая в войну приютила меня, умерла за три дня до нашего приезда. Город побывал в оккупации, госпитальные и иные документы не сохранились.
Подлечив, меня долго держать не стали: раненых полно. Я отправился в станицу Фастовецкую. У одной хозяйки там был сын, ровесник мне, она выдала меня за родственника. Но когда пришли немцы, сказала: "Драпай, а то и нас за тебя убьют". Обуви не было, я обмотал ноги тряпками и по колено в снегу добрался снова до Тихорецка.
Кто-то шепнул мне про школу для глухонемых детей. Я туда. Там ребятам все равно, немой я или нет. Но однажды слышим шум, гам, топот: явились фашистские молодчики, офицеры. Выгнали нас, мы перебрались в подвал.
Наутро выбираюсь наверх: в школе никого. Пошел по улице -навстречу едет на телеге... советский офицер. Он сказал, что направляется в Фастовецкую, нужна корова на мясо. Поскольку я эту станицу знал, то вызвался ехать с ним.
Корову мы купили у тамошнего председателя колхоза. По дороге я рассказал офицеру о себе и спросил, не найдется ли работенка.
Он определил меня в подразделение, обслуживающее средства связи (зарядка аккумуляторов и прочее). Оттуда я попал к радистам.
Потом вышел приказ Сталина убрать с фронта всех несовершеннолетних. Грузин, начальник радиостанции, со всем своим национальным радушием отправил меня в Тбилиси: "Кацо, езжай ко мне домой". Только зачем я был нужен чужой семье?
В Тбилиси поступил в ФЗО, не окончил. Стал арматурщиком, набивал батареи для радиостанций. Но какой был работник из подростка-дистрофика... Уволили.
Умный человек посоветовал: дуй-ка ты обратно в Ленинград. Отвечаю: как же без билета, без денег? Говорит: да какой билет - скажешь, что едешь домой, и кто мальчишку тронет? Я и поехал.
Но добрался только до Киева. Поймали и, как беспризорника, засадили в колонию.
Там воспитательница Любовь Ивановна увидела, что я хорошо рисую. Благодаря ей я и еще один подросток, который лепил, попали в специальный детский дом. Занятия там вели настоящие художники.
Над детдомом шефствовала воинская часть. В ней оказался офицер-ленинградец. Спросив у меня адрес, он послал письмо. Но дом, где я жил в Ленинграде, был уже перестроен, номер квартиры сменился. Тем не менее, офицер добился своего, списался с теми жильцами, они там разузнали и сообщили: моя мама Ксения Васильевна - под Москвой, в Калининграде.
Некоторые отговаривали меня ехать туда: неизвестно, как мать живет, почему там оказались. Другие возражали: "Мать нашел, да не поехать?!" Долго я думал и отправился.
Оказалось, мама и сестра Тамара живут в бараке. 16 женщин в одном помещении, и я прикатил...
Стал искать художественное училище. В самые известные - в Строгановское, например, - меня не приняли: кончилась война, потоком шли фронтовики, а я молод еще, могу подождать. Так попал в Дулево, здесь тоже было художественное училище, располагавшееся на территории фарфорового завода.
Вся дальнейшая жизнь связана с Ликино-Дулевом. Я побывал главным инженером совхоза "Савинский", на ЛиАЗе прошел путь от наладчика до начальника смены, на пенсию вышел из ЛиДАМТа, где был завучем.
Здесь изложены только факты, без прикрас. А как тяжело переживались события - тех чувств не передать. Не рассказать, какой это ужас, когда люди на улице падают и умирают, или что такое бомбежка, когда перемешаны земля и огонь, грохот и вопли, железо, живые, мертвые...
ВЕТЕРАН ВОЙНЫ С УЛИЦЫ МИРА
В очерке "Гвардеец - звание пожизненное" уже шла речь об описанной Пушкиным деревеньке Кистеневка, которая принадлежала Дубровскому. Крепостными в ней были прадеды М.Ф.Дрюнина, родившегося там в 1914 году и десять лет спустя переехавшего с родителями в Ликино-Дулево.
В 1937 году Дрюнин был призван в Красную Армию. Между прочим, ушел в нее 19 октября - в день, который всю жизнь праздновал, опять же, Пушкин с друзьями-лицеистами, да и год был особый - 100 лет, как поэта не стало. Молодого бойца направили под Ленинград, то есть в места, связанные с тем же именем. Но, впрочем, 37-й остался памятным для страны не благодаря литературе. Большевики не умели жить без врагов: когда в хозяйстве провал за провалом, то проще всего свалить вину на "вредителей". А надвигалась и большая война. В Гатчине Дрюнин окончил ШМАС - школу младших авиаспециалистов, - где учился читать данные аэрофотосъемки и одновременно, поскольку за плечами имелся оконченный в Орехово-Зуеве техникум, там же преподавал. Затем были еще курсы летчиков-наблюдателей (штурманов).
С этими специальностями он не расставался два десятилетия (это по календарю, но год на фронте считался за три, так что выслуга - 29 лет). Финскую кампанию Дрюнин прошел от звонка до звонка. В Великой Отечественной тоже участвовал с первого дня. Вступив в нее на Северном фронте (разделившемся вскоре на Карельский и Ленинградский, воевать довелось на обоих), он потом попадал на Волховский, Северо-Западный, 2-й Прибалтийский, 1-й Прибалтийский, 3-й Белорусский. Долетел до Берлина, в чьем пригороде Потсдаме еще и прослужил два года.
С кем только не сталкивала судьба! Со знаменитым М.В.Водопьяновым случилось совершить четыре ночных вылета к финнам. В кабине лежали 4- и 8-килограммовые бомбы; заметив внизу огонек. Дрюнин ввинчивал взрыватель и бросал "подарок". Недолго Михаил Федорович прослужил под началом Василия Сталина, командовавшего корпусом, в котором Дрюнин был начальником секретной части штаба. Из 72 летчиков полка 11 стали Героями Советского Союза. На одном из фотоснимков, сделанных на встречах ветеранов после войны, - А.П.Маресьев.
Вернувшись из Германии, М.Ф.Дрюнин служил в летном училище. В 1957 году в звании гвардии капитана вышел в отставку.
Первым местом его работы на "гражданке" стал транспортный цех ЛиАЗа. Потом Михаил Федорович заведовал городским военно-учетным столом, перебрался в систему общепита, был начальником гражданской обороны автодорожной службы района. В 1970-м вышел на пенсию.
О том, что видел, М.Ф.Дрюнин написал объемный труд "На семи фронтах". Случаи, о которых говорится в рукописи, порой кажутся невероятными. Например, авиаполк в декабре 41-го получил приказ передислоцироваться на другой аэродром. Почти все улетели и уехали, а один из однополчан, В.И.Клюев, потом рассказывал:
"Оставался последний самолет ПО-2. Вижу, от него машут руками. Ну, думаю, опять что-нибудь неладно! Подбегаю и глазам своим не верю. В передней кабине сидит пилот. Во вторую втиснулись двое. Больше места в самолете нет. На правой плоскости стоит механик, привязанный к стойке. И двигатель уже работает.
- Вставай скорее на плоскость, и полетим! - кричат мне из кабины.
Я забрался, куда сказано, ухватился обеими руками за стойку и даже не привязался. Машина пошла на взлет. Мой тонкий синий комбинезон забился от резкой струи воздуха, фуражку того и гляди сорвет. Сразу начал зябнуть, декабрь все-таки.
Взлетели. До нового аэродрома - километров 200 по прямой. Парашюта нет. Посмотрю вниз, голова кружится. Тогда закрываю глаза или гляжу вдаль, так вроде ничего. Под нами Онежское озеро, в воде какие-то разбитые облака плавают.
Время тянется нескончаемо. Наконец садимся. Летчик выключил мотор. А я стою, как привязанный: руки не разжимаются. Подбежали люди. Видят, дело плохо. Залезли на плоскость, еле оторвали от стойки мои закоченевшие руки".
В мирное время такие номера демонстрируются в воздушном цирке, к ним готовятся, зрители смотрят с замиранием и аплодируют. А на войне - долетел и долетел, обычное дело.
Другой случай произошел с экипажем, который возглавлял командир эскадрильи, старший лейтенант Ф.И.Лях. Самолет Пе-12 провел разведку в районе Петрозаводска и на обратном пути уничтожил минометную батарею, но попал под зенитный огонь. Возвращаться пришлось на одном двигателе, машина неотвратимо теряла высоту и при подходе к аэродрому была уже так низко, что сесть удалось бы только с ходу.
Однако на пути стояла школа, где в этот час шли занятия. Приподнять самолет невозможно, катастрофа казалась неминуемой. Даже выпрыгивать кому-либо из троих членов экипажа бессмысленно, парашют не успеет раскрыться.
В воздухе все решения принимаются в секунду. Пилот свалил машину на крыло, чтобы уйти в сторону, спасая детей. О собственных жизнях уже не приходилось думать.
Пе-2 упал на огороды и развалился: отломилось крыло и хвостовое оперение, отскочил фонарь (колпак) кабины. Летчик, штурман и стрелок-радист были выброшены в разные стороны на 15- 20 метров
К счастью, все остались живы, отделались ушибами.
Удивительных, героических, а порой комичных эпизодов Михаил Федорович помнил неисчислимое количество. Один пилот посадил поврежденный самолет на озеро, где лед у краев уже растаял. Пришлось строить мост с берега. Другой самолет, застрявший в болоте, вытягивали... паровозом. Летчик Галушкин, будучи подбит, оказался в плену, а после нашего наступления его, обмороженного, нашли в сарае. Он потом снова летал. После войны он заведовал пошивочным ателье, и никто из заказывавших у него брюки не знал, как был заживо похоронен этот казавшийся обычным человек.
Часть рассказов М.Ф.Дрюнина опубликована в разных изданиях. Целиком же рукопись хранится в краеведческом музее Ликино-Дулева. Ему же, которого теперь нет с нами, завещал все свои 17 орденов и медалей.
ГВАРДЕЕЦ - ЗВАНИЕ ПОЖИЗНЕННОЕ
Наверное, он и сейчас бы еще работал на фарфоровом заводе. Но его небольшая руководящая должность попала под сокращение. Впрочем, она и была придумана специально для него, лишь бы, даже став пенсионером, оставался на предприятии.
А до того Андрей Тимофеевич был фильтр-прессовщиком. Название замысловатое, но смысл такой - носить глину из-под пресса. Теперь, когда ему девятый десяток, трудно узнать в нем того богатыря, который однажды на спор пронес на плече четверть тонны. К тому же фамилия невнушительная - Моськин.
Но недаром с его бунтовавшими непросто было справиться царю, о чем писал сам Пушкин. Андрей Тимофеевич родом из села Кистенево под Рязанью. Это та самая деревенька Кистеневка, что принадлежала Дубровскому (только в жизни он был Островский).
Название - от кистеня, старинного оружия. С оружием пришлось иметь дело и А.Т.Моськину. Причем с таким, которое доверяли самым-самым надежным. Мобилизованный в 1941-м, он попал в часть, куда велся строжайший отбор. Отсеивали за малейшее пятнышко в биографии - например, за судимость у кого-то из родственников. Выдали особое обмундирование и сразу вручили гвардейский значок. А в кармашке лежал завинчивающийся пистон с адресом - куда сообщить о гибели.
Потом, отслужив в Красной Армии, он стал милиционером в Орехово-Зуеве. Один вор уверенно заявил ему: "Ничего не докажешь! Если сумеешь, поставлю бутылку коньяку". Не пришлось попробовать тот коньяк: вор не предусмотрел, что не сможет поставить, когда сядет.
Невиданное оружие, с которым доверили воевать Моськину, еще только изготавливалось. Когда его получили, краска на нем прилипала к рукам. Даже сам командир не знал, как стрелять из этой штуки, и по дороге к передовой развернул инструкцию. Под сиденьем у него и у шофера лежала взрывчатка, чтобы в случае окружения врагом уничтожить секретную установку.
Первый залп дали недалеко от Ленинграда. Эффект получился ошеломительный. Фашисты, видно, до того перепугались, что даже не побежали - бери их голыми руками. Но наших тоже потрясло новое оружие, они не двинулись. Полчаса на фронте стояло такое безмолвие - муха пролетит, слышно.
Пользуясь затишьем, повар и шофер уехали за водой для приготовления пищи. И пропали. Впоследствии выяснилось, что их взяли в плен свои же: обмундирование необычное, а из какой части, задержанные не говорили - не имели права, - вдобавок у обоих светлые волосы, так что их приняли за финнов (с Финляндией незадолго до того воевали, она была союзницей Германии).
Андрей отправился на поиски. Навстречу попадались беженцы с узлами, с коровой, с козой. Тут загремел второй залп. По небу от горизонта до горизонта понеслись огненные росчерки, со всех сторон гул, вой, грохот, и куда бежать? Кто упал, кто помчался, не разбирая дороги, животные обезумели. Раздался вопль: "Свету конец!"
А вся-то ужасная установка приводилась в действие обыкновенной спичкой. В кузове "Студебеккера" - 32 направляющих вроде узкоколейных дорожек, на каждую клали снаряд весом 3,5 кг со свисающим сзади шнуром. Оставалось поджечь шнуры. Это оружие потом назвали "Катюшей".
Под Москвой Андрея тяжело ранило. Только-только он подполз к жалобно стонавшему товарищу, чтобы вынести его с поля боя, - в поднятую на мгновение ногу угодила выше колена шальная пуля.
Тем не менее, вернувшись из госпиталя, Моськин освобождал Румынию, Чехию, Польшу. После Победы больше года находился близ Берлина.
Ранение дает знать о себе до сих пор, Андрей Тимофеевич передвигается с палкой. Недавно по весне поскользнулся, несколько дней пролежал дома... и даже по этому случаю стало в очередной раз видно, что ему, как говорится, больше всех надо (помните четверть тонны на плече?) Он подал в дирекцию завода предложение: дорогу в том месте устроить иначе. Результата не последовало, тогда написал в газету.
А вернувшись в правление Орехово-Зуевской районной организации Всероссийского общества инвалидов, где он заместитель председателя, сразу напустился на своего начальника: "Вот люди сидят. Почему не записаны в журнал посетителей?"
При входе в правление бросается в глаза картотека. На каждого из полутора тысяч членов общества собраны все необходимые сведения, карточки распределены по алфавиту, по населенным пунктам и микрорайонам. В отдельной папке - заявления о приеме в общество, ведется журнал учета вступивших (опять же, по микрорайонам и селам). Еще в одной папке - все, что касается материальной помощи инвалидам. Отчеты по предпринимательству, по культурно-массовой и другой работе тоже подшиты по порядку. Даже пустые бланки не валяются где-нибудь по ящикам стола, а аккуратно сложены в папку, на которой так и написано: "Бланки отчетности". В особом журнале отмечается, кто приходил, с какой нуждой, кому из правления поручено хлопотать, к какому сроку отчитаться, и потом - что сделано. На самих членов правления заведен табель выхода на работу, у Моськина не забалуешь. Подшивки газет ведет тоже он.
Можно удивляться: на всяком ли предприятии или в учреждении, где компьютеры и бесчисленный штат сотрудников, наведен такой же порядок и можно мгновенно получить любую справку? А в Орехово-Зуевской районной организации ВОИ нет даже счетной машинки. Единственный инструмент - авторучка. Никто никогда не выделил и листка бумаги. Стулья - те, что завод повез на свалку, но ближе оказалось отдать инвалидам. Председатель сидит в полутьме, потому что в чиновничьих кабинетах (при полной иллюминации) неизменно "теряются" решения об освобождении организации от платы за электроэнергию. Телефона в правлении нет.
Загадка, как при таком отношении властей удалось открыть мастерскую по ремонту теле- и радиоаппаратуры, пункт проката видеокассет, фотоателье, парикмахерскую. Скоро будет свой магазин. Создается Центр занятости. Опять же, многие предприятия, ныне дышащие на ладан, могли бы позавидовать такой активности. Притом ведь все сделано не людьми в расцвете сил, а инвалидами!
Глядя на это, порой приходится сожалеть, что у власти сейчас не то поколение, в котором отбирались самые-самые надежные. Тем, кто четыре года носил при себе адрес - куда написать о гибели, - бояться нечего, с ними страна быстро выбралась бы из кризиса (да и не оказалась бы в нем). Если победили в страшной войне, то уж в мирное-то время справились бы с трудностями. Вот только силы на исходе... А к советам в высоких кабинетах не прислушиваются, как не хотят и знать о нуждах организации.
Но для тех, кто знаком с Андреем Тимофеевичем, его мнение важно всю жизнь. Как в 18 лет он начал восстанавливать справедливость, так и на заводе возглавлял товарищеский суд. Был парторгом, внештатным инспектором народного контроля. Почетным грамотам счет потерян. Еще в 1955 году его имя занесено в заводскую Книгу почета. Не зря его не отпускали после выхода на пенсию.
На пиджаке, который А.Т.Моськин надевает в торжественных случаях, - ордена и медали, потемневшие и поновее. Рядом с ними - гвардейский значок. Тот самый, опаленный порохом и пронесенный через несколько стран. Гвардеец, он и на девятом десятке лет, и когда он инвалид с палкой, - все равно гвардеец.
Н. СУССКАЯ.
Журналист
ВОЙНА ПАХНЕТ ВОЙНОЙ
Война, ставшая общим горем для всех, для каждого все же начиналась по-разному. Ананию Акимовичу Андриянову, которому шел тогда лишь семнадцатый год, день, принесший роковое известие, запомнился горькими слезами сестры, словно в одночасье почувствовавшей, что никогда больше не увидит мужа, служившего в то время в Красной Армии. Послание с леденящим душу сообщением и впрямь вскоре пришло в семью. Война, как гремучая змея, жалила беспощадно и больно, наводила ужас.
Осуществляя "Блицкриг", фашисты стремительно продвигались к Москве. Немецкая авиация по ночам совершала налеты на столицу, и всполохи пожаров иногда были видны в тихой деревеньке Степановка, расположенной почти в ста километрах к востоку от первопрестольной. По пролегавшей рядом железнодорожной ветке тянулись эшелоны, увозившие в глубокий тыл то, что не должно было достаться врагу.
Фронт все еще казался далеким, как вдруг однажды деревенские домики, словно подбросило, а раздавшиеся взрывы заставили людей выбежать на улицу. Смельчаки бросились в сторону железной дороги, где предстала им страшная картина. Невесть как прорвавшийся сюда немецкий самолет бомбил эшелон. Грохот взрывов сливался с людскими криками. Фашист кружил до тех пор, пока не сбросил весь смертоносный груз.
Увидев, что самолет, наконец, удаляется, рабочие Авсюнинской фабрики кинулись на помощь пострадавшим. Но фашист сделал свое черное дело с присущей немцам точностью: почти не задев платформы с оборудованием эвакуировавшегося завода, он превратил в груду обломков вагоны, в которых ехали сопровождавшие технику люди.
Мужчины и парни, которые еще оставались работать на фабрике, разбирали обломки, извлекая убитых. А.Андриянов и еще один паренек попытались вытащить из-под тяжелых досок лежавшую на полу разбитого вагона девушку. Ее безжизненное тело подавалось с трудом, а потом вдруг словно потеряло вес, и в руках парней оказалась лишенная внутренностей лишь верхняя ее часть. От ужасающего зрелища спасатели чуть сами не лишились чувств. Многое потом пришлось повидать на фронте Ананию Акимовичу. Но эта картина так и застряла занозой в памяти.
Первые похоронки, слезы, все чаще туманившие взоры женщин, внезапно навалившаяся огромная беда заставили односельчан посуроветь. Но вера в возмездие, вера в победу, которая придет, несмотря ни на что, не покидала никогда. С этой верой от зари до зари работали на колхозных полях и сутками не покидали фабричные цеха. С этой верой юноши допризывного возраста отправлялись на строительство оборонительных сооружений.
В октябре 41-го, когда зарядили унылые и холодные дожди, а немцы остервенело рвались к Москве, сменил инструмент помощника ткацкого мастера на топор и пилу А.Андриянов. Довелось ему, как и многим сверстникам, валить лес, создавая искусственные завалы - так выглядела оборонительная линия, протянувшаяся от Егорьевска до Павлово-Посада.
А в конце лета следующего года стал Ананий человеком военным. Из Коломны, где находился сборный пункт, новобранцев отправили в Горьковскую область в 151-й учебно-мотоциклетный полк. Почти год усиленной и основательной подготовки, и 4-я гвардейская танковая армия, которой был придан 51-й отдельный разведывательный полк, куда попал Андриянов, в начале июля 1943 года получила приказ передислоцироваться в район Мценска.
Рано утром, прибыв к месту назначения, Ананий понял, что боевое крещение придется принимать в огненной купели. Жара стояла невероятная. Небо было затянуто черными дымами от горевших танков. Сплошная пыль, копоть, гарь усиливали зной, не давая солнечным лучам пробиться через эту плотную завесу. Даже воздух был раскаленным. Все кругом гремело. От нескончаемого гула самолетов, рева танков, артиллерийской канонады, разрывов бомб можно было оглохнуть. "Операция на Курской дуге должна быть победной!" - такую задачу ставило советское командование.
Разведка на войне - это риск на грани жизни и смерти. Но Андриянов о смерти не думал. Уходя в армию и зная, что фронта не миновать, твердо сказал себе: "Меня не убьют!" И не просто сказал, а всем сердцем поверил... Кто знает, может и вправду слова, произнесенные в судьбоносный момент, приобретают магическую силу?! Только фраза эта: "Меня не убьют!" стала своеобразным оберегом, талисманом для Анания, помогла выдержать пятьдесят дней ада Курской битвы.
Пока шли неумолкающие танковые бои, мотоциклетный разведывательный полк мотался по немецким тылам, добывая нужные сведения. И хотя ввязываться в бой было не его делом, пускать в ход Оружие приходилось нередко, однажды целую неделю искали хорошо замаскированный вражеский аэродром. Наконец, нашли, но охрана заметила. Завязался бой. Разведчики сумели поджечь несколько самолетов, и, отстреливаясь, маленькими группками и поодиночке стали отходить в расположение своих. У каждого на руках был план, который должен был помочь выйти к месту сосредоточения.
Ночь, фары зажечь нельзя, чтобы себя не обнаружить, местность незнакомая. Уткнулись в заросший орешником овраг, и оказалось, что попали в укрепрайон немецкой дивизии. Со всех сторон фашисты. Разведчики очутились в ловушке, но без боя сдаваться не хотели. Немцы раза три предпринимали атаки, но всякий раз им приходилось отступать, неся потери. Наконец, они вызвали авиацию и начали бомбить овраг, где засели разведчики.
В это время из штаба армии по рации пришел приказ срочно доставить туда одного из солдат, который был тяжело ранен. Командир роты поручил выполнить приказ Андриянову. Самолеты пошли на второй заход. Сброшенные ими несколько бомб попали на немцев, прикрывавших дорогу из оврага. В это время и проскочил Андриянов мимо спрятавшихся немцев. Но один из вражеских летчиков заметил стремительно мчавшийся мотоцикл и пустился вдогонку, сбрасывал бомбы. Одна из них разорвалась совсем рядом с мотоциклом - седоков сбросило в придорожную рожь. На вторые сутки подобрала их наступающая пехота и отправила в госпиталь.
После лечения стал Андриянов пехотинцем. Два месяца в учебной роте, звание старшего сержанта. И опять бои. Участвовал в освобождении Брянской и Гомельской областей. А в феврале 44-го вызвали в штаб полка и сообщили, что направляют его в Могилевское пехотное училище. После шестимесячного обучения перевели в Энгельсское пулеметное, выпускники которого - 300 младших лейтенантов - в срочном порядке были направлены в Польшу. Андриянов командиром минометного взвода в составе 61-й стрелковой армии штурмовал Познань, которая была одной из вражеских цитаделей.
Когда перешли границу Германии, воевать стало полегче. Превосходство Советской Армии ощущалось уже во всем. Но война есть война. Хотя и чувствовалось приближение победы, но приходилось еще вести ожесточенные бои, преодолевая ярость терпящего поражение врага, терять боевых друзей.
В апреле 45-го 61-я армия вела бои по ликвидации Штеттинской группировки. Почти две недели непрекращающегося огня, и вот штурмом взят город Альдам. Ночью минометная рота под командованием Андриянова вышла к Одеру. Вместе с двумя пулеметными расчетами сумели найти небольшой участок, не занятый немцами, благополучно преодолеть почти трехкилометровую водную преграду и закрепиться на дамбе на противоположном берегу.
Через два дня подошел стрелковый батальон и ночью начал переправу на подручных средствах. Стояла абсолютная тишина, лишь изредка по воде били пулеметные очереди. Река была хорошо пристреляна, течение быстрое. Неосторожное движение - и одна лодка с переправлявшимися перевернулась, люди оказались в ледяной воде. Услышав шум, немцы открыли огонь. Артиллерия била четко: на плацдарм, занятый минометчиками, не перебрался никто. Осколком снаряда пробило рацию, и закрепившимся на дамбе ничего не оставалось, как отправить в разведку двух солдат на лодке. Полученное известие об изменившихся планах командования заставило еще раз переправиться через Одер, уже в обратном направлении.
За день марша рота нашла свой полк. 61-я армия по всему фронту готовилась к форсированию Одера. Берег был усеян артиллерийскими орудиями, ракетными установками. Рано утром гром тысячи орудий возвестил о начале наступления. Под прикрытием огня сотни лодок со стрелками поплыли через Одер. По наведенному понтонному мосту пошли танки, артиллерия, автомашины. Началось наступление на Берлин.
Последний бой для А.А.Андриянова закончился 6 мая 1945 года. В этот день стрелковый полк вышел к берегам Эльбы. Дальше шагать было некуда. С другого берега русских приветствовали союзники-американцы.
Ветеран 4-й гвардейской танковой армии кавалер двух орденов Отечественной войны Ананий Акимович Андриянов о войне рассказывать не любит. Я и сама заметила давно, что люди, хлебнувшие полной чашей из горячего военного котла, былые дни вспоминают неохотно. Тяжело, наверное, бередить старые раны. Вот и Ананий Акимович на мой вопрос, какими ему запомнились те грозные годы, сказал лишь:
"Война пахнет войной". И помолчав немного, добавил:
- Был на войне - хватил я лиха!
Играл со смертью: кто кого?!
Через огонь войны прорвался,
Считаю, крупно повезло!
Л. ПОЧИТАЕВА.
Журналист
ЖИЗНЬ Я ПРОЖИЛ СЧАСТЛИВО
Согласитесь, далеко не каждый на склоне своих лет может сказать: "Жизнь свою я прожил счастливо, и ничего не хотел бы в ней изменить". А ведь эти слова принадлежат инвалиду войны, ветерану труда, познавшему тяготы грозного лихолетья и напряженность фабричной работы в мирное время.
Василию Афанасьевичу Иванову - 81, но его энергии, любви к жизни можно только позавидовать. Он деятелен, живо интересуется всем, что происходит на родной отбельно-красильной фабрике (ныне ЗАО "Ткани ОРЕТЕКС"), являясь членом совета ветеранов, рад общению как со старшим, так и с молодым поколением, которому есть, что поведать, о чем рассказать.
Среди своих многочисленных наград Василий Афанасьевич бережно хранит орден Славы III степени, орден Отечественной войны I степени.
Довоенная биография В.А.Иванова складывалась вполне удачно, в определенной степени даже счастливо. Приехав тринадцатилетним мальчишкой вместе с матерью и братьями в Орехово-Зуево из далекой деревни в Татарии, стал учиться в первой школе. После семилетки - торфяное училище, работа слесарем на Торфобрикетном заводе. И одновременно - занятия по вечерам по Дворце культуры текстильщиков в танцевальном кружке.
Тогда - в середине 30-х только входили в моду ''импортные" бальные танцы: танго, фокстрот, вальс-бостон, румба. И у Васи получались они просто здорово. Артистическое дарование в полной мере проявилось при поступлении в Горьковское театральное училище. При конкурсе 60 человек на место, Иванов, пройдя успешно отборочные туры, был зачислен на первый курс актерского факультета. Только вот учиться ему пришлось недолго.
В 1939 году, только успев перейти на второй курс, Василий был призван в Армию. Служил в пограничном с Монголией городе Кяхту в 243-м учебном мотобронебатальоне. После прохождения шестимесячного курса молодого бойца ему было присвоено звание сержанта. В январе 1941 года в составе 474-го автобатальона отправился в Монголию, в город Байн-тумень. Задача автобатальона была еще вполне мирная - переправляли лес из Союза в Монголию.
"В конце 1941 года, - рассказывает Василий Афанасьевич, - стали формировать эшелон на передовую, и зимой 1942 года мы прибыли в Москву, откуда наш уже 828-й отдельный автобатальон был направлен под Новгород. Часть наша стояла в деревне Добывало в 16-ти километрах от Валдая. Мы снабжали военные части боеприпасами, снаряжением, обмундированием, продовольствием, не раз попадая под бомбежки. Я был командиром отделения шоферов.
С весны 1942 года в качестве командира отделения разведки ПНП (передового наблюдательного пункта) воевал в 137-м минометном полку, располагавшемся в местечках Рамушево, Кресцы, что под Новгородом. В 100- 80 метрах от линии обороны мы обнаруживали огневые точки противника и передавали данные на огневую позицию. В начале марта 1943 года 137-й полк передислоцировался под Старую Руссу. Пока наша батарея подготавливала огневую позицию, немцы навязали нашей пехоте разведку боем. Когда я побежал за раненым разведчиком, разрывной пулей меня ранило в левое предплечье и ягодицы. Всего пять миллиметров не дошло до позвоночника, значит, считался счастливым.
Три дня - в полевом госпитале, полгода - в Ростовском военном госпитале. Сделали сложную операцию, но только спустя двадцать лет (в 1963 году) удалили окончательно последнюю частичку раздробленной кости.
Я получил инвалидность, и с 1943 года служил в запасном полку в Калининской области. Потом - в Ярославле. Дело приходилось иметь с военнопленными. Это были покорные, смирившиеся со своей участью люди, которые восприняли Победу с неменьшей радостью, чем мы, русские.
Кстати сказать, будучи в запасном полку, мы организовали художественную самодеятельность. Выступали перед солдатами полка, выезжали в близлежащие деревни с концертами.
Наступили мирные дни. Везде требовались рабочие руки, и в 1948 году В.А.Иванов приходит на хлопчатобумажный комбинат. Этот год навсегда стал памятным для Василия Афанасьевича еще и потому, что связал он свою судьбу с замечательным человеком, девушкой, влюбленной в жизнь и в стихи, - Ниной. И вот уже 51 год идут по жизни вместе Василий Афанасьевич и Нина Ионовна Ивановы.
Вместе не один десяток лет трудились на фабрике в паковочном цехе (Василий Афанасьевич работал затем в охране предприятия), вместе участвовали в общественных мероприятиях фабрики и комбината, сохранили любовь к искусству. Вырастили троих детей, подрастают внуки. Но, как и в молодые годы, умеют пожилые люди находить радость в жизни. Василий Афанасьевич до сих пор хорошо танцует, Нина Ионовна замечательно читает стихи (а знает их она множество, как классиков, так и современников), а потому вечера ветеранов на предприятии, да и не только на фабрике, редко обходятся без ее душевных лирических выступлений... Словом, жизнь продолжается, и дай, Бог, чете Ивановых здоровья, поменьше тревог, ведь их на долю ветеранов выпало и так немало.
И. ЧЕПАРИНА.
Журналист
СОЛДАТ "ВНОС"
Нина Максимовна Соболева, в девичестве Новоселова, родом из Сибири. Ее отец сплавлял плоты по Туре, и Нина вместе с братом все лето проводили с ним. Когда началась война, Нина перешла в десятый класс, но, как вся в то время молодежь, стремилась на фронт защищать Родину. Написала несколько заявлений в РК ВЛКСМ, но все они отклонялись. Только на втором году войны, узнав о разрешении девушкам служить в армии, вместе с одноклассниками снова отправилась она в военкомат и добилась своего. К тому времени она считала себя достаточно подготовленной: отличница ГТО, ГСО и еще занималась в кружке радистов.
- Проводов нам пышных не устраивали, - вспоминает Нина Максимовна, - не до того тогда было. Под звуки духового оркестра, плач матерей и родных тронулся наш эшелон. Остались позади детство, родные края. Когда вернемся, что с нами будет - мы не знали. В нас было столько патриотизма, любви к Родине, нашей партии, что, не задумываясь, готовы были отдать жизнь ради победы над врагом. С таким настроением прямо со школьной скамьи ехали мы в самое пекло войны.
Столица встретила нас сурово - затемненная, в "ежах" и аэростатах. Вскоре нас направили по дивизиям: зенитным, прожекторным, аэростатным. Я попала в одно из подразделений ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение, связь) радистом. При формировании спросили: "Что умеешь?" - "Стрелять, еще - радист..." И стала служить в 13-й роте первого полка 1-й дивизии ВНОС в Клину.
Сначала их было двое, потом пришли девушки московского призыва. В обязанности Нины Максимовны входило кодирование поступающих сведений и передача их в Москву, а также сведений о самолетах противника, находящихся в воздухе. Специальных установок в то время еще не было. Пользовались биноклем, собственным слухом и колышками, указывающими четыре стороны света. Особенно определять на слух, какой летит самолет, приходилось по ночам. Наблюдатель сообщал на взводный пост, с взводного - в ротный, потом в батальонный и на главный - в Москву. Так, от поста к посту, "вели" вражеский самолет.
- Пока запоминали все да привыкали, всякое случалось, - продолжает вспоминать Нина Максимовна. - Как-то работала с нашим летчиком напрямую, с микрофоном. Передаю ему: "Сокол, я - Чайка. Ваш самолет в таком-то квадрате..." А он меня по матушке: "Курица ты, а не Чайка! Я этот квадрат уже давно пролетел...!" Но больше ошибок не было, и первой наградой ее стала медаль "За боевые заслуги", полученная за своевременное донесение.
В 1943 году, во время налета вражеской авиации на Горький, несколько самолетов прорвались в Московскую зону. Немцы стали беспорядочно сбрасывать бомбы. Нину контузило. Но, чтобы не отстать от роты, в госпиталь ложиться не стала, лечилась в медсанчасти. А после выздоровления ее направили в Москву на главный пост 1-го корпуса противовоздушной обороны.
- Он находился на Кировской улице, - рассказывает Нина Максимовна, - намного глубже метро, был засекречен. Воздух подавали шлангами, была электростанция. Для работы там требовался допуск, и больше месяца я была на карантине. Пока проверяли мою родословную, я работала на салютной вышке.
В августе 43-го была участницей первого победного салюта в честь освобождения Белгорода и Орла. Он - самый памятный. А в октябре перевели на главный пункт, в подземелье, и там прослужила до конца войны. Здесь были штабы артиллеристов, прожектористов, аэростатов заграждения. Довелось увидеть Буденного, Ворошилова, Щербакова...
В Москве, а вернее в одном из госпиталей, встретила Нина Максимовна кристальной души человека - Юрия Соболева. Доставили ее туда с острым аппендицитом. Из бесед выяснилось, что и службу несут рядом друг с другом, в подземелье, Юрий Михайлович был делегатом связи в артиллерии. После войны они поженились. Так сибирячка оказалась в подмосковном Ликино-Дулеве, на родине мужа.
В 60-х годах при участии Н.М.Соболевой и Ю.М.Соболева на автобусном заводе был создан совет ветеранов. С тех пор она всегда рядом с ними. А в 1996 году ее избрали председателем районного совета ветеранов.
- Ой, работы хватает! Три города, восемнадцать сельских округов, - говорит Нина Максимовна. - Случаются трудности, когда надо добраться в какой-нибудь отдаленный уголок района, без помощников совсем не знала бы что делать...
Нина Максимовна еще много рассказывала и с таким увлечением, что, казалось, возраст ей совсем не помеха. Да так оно и есть. Если человек всегда в деле, всегда среди людей, если знает, что он нужен, он не состарится. И, пожалуй, закончу ее же словами: "Ржаветь не дают!"
ПАРТИЗАН
В 1936 году, окончив Орехово-Зуевское ФЗУ, стал работать токарем на заводе ЛОЗОД (так тогда назывался завод "ЛиАЗ") Роман Иванович Майоров. Через год поступил в Ногинское медицинское училище, однако окончить не смог, осенью 1939 года призвали в Красную Армию, а незадолго до демобилизации началась война.
Воевать Роман Иванович начал в первый час войны. Служил он тогда в Западной Белоруссии. 22 июня в Червоном бору проходили тактические учения, приближенные к боевой обстановке. Только вот боевого оружия у них при себе не было.
В четыре часа утра над головами солдат пролетел самолет с крестами. Подумали - учебный. А на границе в то время уже вовсю шел бой. Через несколько часов стали встречаться первые повозки с ранеными.
Попав с первого дня войны в самое пекло, не имея при себе боевого оружия и связи с другими подразделениями, Майоров вместе с оставшимися в живых солдатами продолжал оказывать фашистам сопротивление.
Однажды, пробираясь в тылу врага к своим, Майоров ехал на подводе. Неожиданно началась стрельба. Одним из снарядов на куски разорвало лошадь, а Роман Иванович получил множественные осколочные ранения. Будучи без сознания, попал в плен.
Почти до конца войны находился в концлагере в Германии. Перенес все: сыпной тиф, работу в каменоломне, голод и холод. Но он верил, что еще будет сражаться с врагом.
И вот в феврале 1945 года концлагерь, где находился Майоров, стали бомбить. Воспользовавшись таким удобным случаем, он и еще четверо совершили побег.
Пробираться к своим было крайне сложно: не знали, в какую сторону надо идти, мешал языковой барьер. Заговорить по-русски значило почти наверняка снова оказаться в плену. Так и шли, прячась от людей. Удалось пройти всю Германию. О том, что оказались в Чехии, понял по речи людей на дорогах. Пригодилось крохотное знание славянского языка, запомнившегося ему с детства, когда отец читал Библию вслух, а он улавливал и запоминал старославянские слова. Да еще, будучи в концлагере, поучился говорить на сербском у одного фельдшера (врачи-сербы обслуживали больных во время эпидемии тифа).
...Рискнули зайти в один из окраинных домов села и спросили: нет ли здесь партизан? Им ответили, что точно не знают, но накормили, напоили и направили к одному из односельчан - Вацлаву Хакле. Вместе они организовали на территории Чехословакии группу партизан.
О капитуляции Германии узнали только 10 мая, а 9 мая в селе Хинява еще шел бой, в котором погибли шестеро русских и три чеха.
После победы Роман Иванович не порвал связи с чешскими друзьями-однополчанами. Каждые пять лет, на юбилейные годы Победы, ездил к ним в село Хинява. Пионерский отряд этого села носил его имя. Дружба продолжалась долгие годы.
В 1946 году вернулся на свой завод. Докончить учебу в те годы не было возможности, надо было кормить семью, Роман Иванович стал работать мастером и только в 1959 году окончил институт.
Перелистываю альбом с уже пожелтевшими фотографиями, и перед глазами встает жизнь человека, интересная, наполненная событиями, радостными и не очень. Жизнь, прожитая не напрасно.
ФРОНТОВАЯ СЕМЬЯ
Он - родом из Казахстана, она родилась в Ленинграде. Сейчас обоим за семьдесят. Когда я к ним пришла в гости, на столе лежал тонометр. Он всегда под рукой, чтобы при недомогании измерить давление. Да, годы безжалостны и неумолимо спешат один за другим.
А тогда, в сороковые, они были молодыми, сильными и так же, как сейчас, любили жизнь. Правда, встретились Иван Наумович и Валентина Николаевна уже после войны, в 1946 году, но свела вместе эту пару война. Долгие годы шли они друг к другу военными дорогами, и все-таки встретились, остались на всю жизнь вместе.
Через четыре дня после начала войны пришла Ивану Наумовичу Гринюку повестка. Но из военкомата вернули домой. Так было несколько раз, и только в декабре 1941 года отправили в Ленинград, в военный гидрометеорологический институт Красной Армии. Проучился до осени 42-го, когда по приказу ГКО многие слушатели были направлены в пехотные, танковые и другие училища. На долю Гринюка выпало артиллерийское. В июне 43-го присвоили звание лейтенанта и направили в Сталинградский центр формирования артиллерийских полков, а уже в августе Иван Наумович принял боевое крещение под Вязьмой, и с тех пор был постоянно под огнем противника.
Витебск, Орша, Минск, Бобруйск, Восточная Пруссия - вот основные пути-дороги Гринюка, которыми он прошел, будучи начальником дивизионной артиллерийской разведки. В начале февраля уже были на Одере. Считай, за полмесяца прошагали всю Польшу.
К середине апреля часть, в которой воевал И.Н.Гринюк, уже была в шестидесяти километрах от Берлина. Там, под деревней Хоенвальде, Ивана Наумовича впервые за всю войну ранило.
Ложиться в госпиталь не стал, хотя и с костылем, но продолжал идти вместе со своими товарищами к Берлину. А позже сам себя ''вылечил": ехал на мотоцикле и упал на больную ногу, да так удачно, что осколок вылетел из нее сам.
Победу встретил в ночном карауле. Из штаба позвонили на пост: "Победа! Война окончена!"
Но не кончилась военная служба. До 1948 года служил в Германии, затем в Одесском военном округе, в Подмосковье, в общей сложности три десятка лет. А в 1973 году семье Гринюка дали квартиру в Ликино-Дулеве. С тех пор они и живут в этом городе.
Валентина Николаевна до войны работала на обувной фабрике "Скороход". 26 июня 1941 года семнадцатилетняя девушка ушла на фронт добровольцем, работала санитаркой в передвижном госпитале 125-й стрелковой дивизии.
Сколько таких молодых девчонок с красными крестами на сумках погибло в годы войны! Валентине Николаевне повезло. Один только раз ее ранило, когда во время наступления ездили с эшелонами, подбирая раненых бойцов, и отправляли их в тыл.
По окончании войны санитарок распустили по домам, а вот Валентине Николаевне никак не находилось замены, и продолжала она свою службу до 1946 года. В госпитале, где она работала, лечился командир Ивана Наумовича, тот с друзьями часто его навещал. Так и познакомились. Через три месяца в Берлине заключили брачный союз, там же у них родился первенец.
Не буду перечислять их военные награды. Скажу только, что у полковника в отставке Ивана Наумовича нет пустого места на кителе. Это красноречивее всяких слов говорит само за себя.
А. ЛАВРОВ.
ПО ДОРОГАМ ФРОНТОВЫМ
Николай Степанович Бовин родился 7 октября 1910 года в многодетной семье выходцев из крестьян, в селе Запрудном Работкинского района Нижегородской губернии. Глава семьи, где помимо Николая было еще одиннадцать ребятишек, служил матросом-рулевым на судах речного флота.
После Октябрьской революции отец вернулся к крестьянскому труду, а Николай, окончив в 1924 году начальную школу, принял от него эстафету речника, став матросом, а затем рулевым на пароходе. Водил суда по Волге до 1933 года, потом был призван в Красную Армию. Службу проходил на Украине, в тяжелой артиллерии. Вернулся домой через полтора года.
На гражданке стал работать инспектором физкультуры и спорта при райисполкоме, потом инспектором обязательных сельхозпоставок, вступил в Коммунистическую партию. В 1938 году молодого коммуниста Бовина вызвали в райком, где после непродолжительной беседы он написал заявление о желании служить в Красной Армии. Как вспоминает Николай Степанович, в этом заявлении было указано, что он желает служить "пожизненно". С того далекого времени Бовин не снимал форму больше тридцати лет.
Получив звание "младший лейтенант" и должность начальника 3-й части в райвоенкомате, Николай стал постигать азы мобилизационной подготовки и причем успешно, - сама обстановка подстегивала, - страна готовилась к войне с фашистской Германией.
После ее начала Бовину было поручено формирование 27-й курсантской бригады. Для выполнения задания он выехал в Павлово-на-Оке. Бригаду сформировал и подготовил к боям в очень короткий срок. Когда прибыло высокое армейское начальство инспекции, то Николая упрекнули лишь в том, что занимался он этой адовой работой практически в одиночку. Вместе с бригадой отправился на действующий фронт, под Москву в Серебряный Бор, где начали активно готовиться к проведению уличных боев (судьба столицы висела буквально на волоске). Затем вновь перебросили под Старую Руссу, на Северо-Западный фронт. Перед его соединением была поставлена задача - окружить и уничтожить немецкую 16-ю ударную армию, рвущуюся к Ленинграду. Задача была выполнена, фашистов не пустили к городу Ленина, но и от самой бригады практически ничего не осталось. Бовин после полученной контузии отправляется формировать новое воинское подразделение - 316-ю стрелковую дивизию, в город Вязники Ивановской области. Эту дивизию затем бросили на оборону Сталинграда. По воспоминаниям Николая Степановича, этот период был самым трудным в его фронтовой биографии.
Прибыли туда в сентябре 1942 года. Бовин был уже капитаном, начальником отделения штаба дивизии. В районе Котлубани соединение получило боевое крещение, взяло господствующую высоту. Брали эту высотку грамотно, при поддержке танков, "катюш", авиации. Затем всю огневую и прочую поддержку командование фронта перебросило на другой участок. Немцы пронюхали об этом и навалились на дивизию. Капитан Бовин по приказанию раненого командира дивизии ночью ходил по полю боя и собирал оставшихся в живых.
Помимо ранения Николай где-то подцепил и малярию, сам тогда, по собственному признанию, походил на скелет, измотан был до предела. Отдел кадров Донского фронта, приняв все это во внимание, принял решение отправить его в военно-эксплуатационный отдел железнодорожного ведомства, начальником строевой части. Победу под Сталинградом пришлось ковать на стальных рельсах.
Затем был Украинский фронт, там восстанавливали железнодорожную сеть, особенно трудно пришлось на Днепровском правобережье. Немцы, отступая, оставляли после себя пустыню, а стремительно продвигающийся к государственной границе фронт требовал новых и новых эшелонов. Срыв движения поездов был равносилен расстрелу виновников на месте. В 1944 году Николаю Степановичу был вручен знак "Почетный железнодорожник". Вручал его сам Нарком путей сообщения Л.М.Каганович. По тем временам это было равносильно награждению орденом.
Бовин был вскоре назначен в другое подразделение на Карпатах. Помимо восстановления дороги, обеспечения воинских переволок пришлось с автоматом в руках бороться с бандами националистов. Вот некоторые эпизоды:
"...29 апреля 1945 года с группой 50 бойцов отбил нападение банды на станцию Гребене (Польша) и обеспечил сохранность стоявшего на путях наливного состава..."
"...В октябре 1945 года в районе станции Сурохово (Польша) с группой 40 человек спас от банд эшелон с украинцами, следующими в Советский Союз из немецкого плена, доставив состав в сохранности в Раву-Русскую..."
Участок работы был огромен, подразделение было разбросано вдоль полотна на тысячу километров. Бовин, в ватнике и с автоматом день и ночь передвигался по своему участку, националисты уже знал и его и уважительно побаивались.
В 1945 году майор Бовин был награжден орденом Красного Знамени. Помимо наград за выслугу грудь фронтовика украсили также медали: "За боевые заслуги", "За оборону Москвы", "За оборону Ленинграда", "За оборону Сталинграда".
Война закончилась, страна возвращалась к мирному труду. Бовин был назначен райвоенкомом у себя на родине. Потом последовал перевод в Орехово-Зуево. Руководителем военкомата Николай Степанович Бовин был с 1956 по 1961 год. Уйдя на заслуженную пенсию, фронтовик предпочел отдых работе в Орехово-Зуевском городском совете ветеранов войны, труда, Вооруженных Сил и правоохранительных органов, который возглавляет и по сей день.
Ж. СОПОВА.
Журналист
НЕ ДАЕТ ПОКОЯ ВОЙНА
Война опалила многие судьбы старшего поколения респираторовцев. В их числе был и Евгений Александрович Сарычев. До войны он жил в селе Масаловские Выселки Сторожиловского района Рязанской области, работал в колхозе "Согласие" рядовым колхозником. Небогатый был колхоз, но трудились и жили дружно, с верой, что смогут построить еще лучшую жизнь.
Но война разрушила мечты, поломала человеческие судьбы, изменила планы, перечеркнула надежды. Евгению тогда было всего 17 лет. Призвали его в армию в конце февраля 1942 года. Сначала учили на автоматчика. Но автомат изучали чисто теоретически, так как его на вооружении нашей армии тогда не было. Пришлось воевать с винтовкой.
Попал Евгений сначала на Калининский фронт. Первое боевое крещение получил под Ржевом, потом были Великие Луки. "Ночью мы прибыли для пополнения, - рассказывает Евгений Александрович. - Утром поели мерзлую баланду с хлебом, и сразу в наступление, без подготовки, просто на "ура". Мало нас в живых осталось".
В бою под Ржевом Евгений получил первое легкое ранение, попал в санчасть. Насмотрелся там на страдания людей и решил по мере своих сил помогать им, поэтому изъявил желание стать санитаром. При санчасти обучили Евгения оказывать первую помощь и затем направили на передовую. Бои следовали за боями, жестокие, с огромными потерями, было ли это взятие высоты или населенного пункта. И Евгений с сумкой санинструктора через плечо, большей частью под огнем противника или выстрелами вражеских снайперов перевязывал раненых или переносил на себе их с поля боя. Так было в 1942 году под Ржевом, так продолжалось год спустя под Великими Луками.
В январе их часть с передовой погрузили в вагоны и, минуя Москву, привезли под Курск, где состоялась кровопролитная битва. "Запомнилась распутица. Мы заняли оборону и до июля так и простояли, - рассказывает Евгений Александрович. - А потом началась самая настоящая колотиловка, и нас потеснили на 30 километров . А 5 августа мы, наконец, пошли в контрнаступление в районе Прохоровки, где были самые ожесточенные танковые бои.
Полк, в котором был и Евгений Александрович, под натиском превосходящих сил противника вынужден был отступить и попал в окружение. Двое суток, неся потери в живой силе и технике, полк с боями, наконец-то, вырвался из окружения.
После Курской битвы был Белгород, затем Харьков. И на всем пути полка были бои, бои, а значит, и потери. "Под Харьковом нас пополнили живой силой, техникой: дали танки, артиллерию, - вспоминает Евгений Александрович, - и для нас наступил перелом. Войска, в составе которых был и наш полк, освободили Харьков, затем Полтаву. Под ней я получил свое второе ранение, с месяц провалялся в госпитале".
После лечения в свою часть Сарычев уже не попал, а направили его в 13-ю гвардейскую дивизию, где был ранен в третий раз. А в январе 1944 года - в четвертый и очень тяжело. Было это в битве за Кировоград.
После этого ранения в апреле его комиссовали, и Евгений Александрович вернулся на родину, в свой колхоз, где все было разорено. Работать приходилось и на конной жатке до "белых мух", и кузнецом, а ночью на заготовке зерна. Жил он вдвоем с матерью, а когда она в 1951 году умерла, Евгений Александрович переехал в Орехово-Зуево, где жили его братья. Поступил работать на завод "Респиратор" травильщиком и хромировщиком в цех покрытий. Начиная с 1951 года, на заводе он отработал 34 года.
На вопрос об имеющихся наградах, Евгений Александрович пошутил, что успел получить награды и за фронт, и за тыл. Медалью "За отвагу" он был награжден за мужество, проявленное при охране моста между станицей Беломестной и Прохоровкой, который был заминирован. Отделению Сарычева, которое знало, где заложены мины, предстояло пропустить наши войска, а потом перед самым носом противника его изорвать. Задание было выполнено. А медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." Евгений Александрович был уже награжден за восстановление родного села. Были и другие награды, в том числе орден Отечественной войны I степени, но эти самые памятные.
С 1985 года Евгений Александрович Сарычев на заслуженном отдыхе, но до сих пор не дают покоя ветерану старые раны и воспоминания о том огненном пути, который ему пришлось пройти, защищая свою Родину.
И. ГОРБУНОВ.
Ветеран войны.
РОЩА ПОД СМОЛЕНСКОМ
Смоленская оборонительная операция 1941 года, известная и как Смоленское сражение, проводилась с 10 июля по 10 сентября. Эти два месяца во многом способствовали срыву немецко-фашистского плана "молниеносной войны". Именно здесь, между Западной Двиной и Днепром, забуксовала мощнейшая немецкая группа армий "Центр", наступавшая на главном - московском направлении. Упорные бои шли в районах Могилева и Гомеля, Витебска и Смоленска, под Великими Луками и у Ярцева. Именно здесь успешно проведен первый серьезный контрудар наших войск (под Ельней), в ходе которого разгромлено восемь вражеских дивизий. С этого места начали свой сланный путь гвардейцы Красной Армии: 18 сентября первые четыре стрелковые дивизии приказом Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина были преобразованы в гвардейские.
Понеся значительный урон в живой силе и технике, противник на полтора месяца вынужден был задержать наступление на Москву. Наше командование получило время для проведения оборонительных мероприятий, создания и подготовки резервов. Все это сыграло решающую роль в битве под Москвой.
Из ореховозуевцев, сражавшихся под Смоленском, я знаком с десантником сержантом В.А.Буровым, минометчиком рядовым А.П.Волоховым, артиллеристом лейтенантом А.Н.Майоровым. Лейтенант Майоров тогда командовал взводом управления и за те бои награжден орденом Красной Звезды. Об этом и зашла у нас речь.
- Время сложное было, особенно для военных, - неторопливо заговорил Александр Николаевич. - Сколько ж можно отступать, ведь и до Москвы уже недалеко. Моя 129-я стрелковая дивизия была срочно переброшена к Смоленску из-под Белой Церкви и вошла в состав 16-й армии, которой командовал генерал Лукин. Бои шли днем и ночью, позиции по нескольку раз переходили из рук в руки. Убитых не успевали убирать, а жара стояла сильная. И ко всем трудностям войны добавилась еще одна: невыносимый смрад. Спастись от него было невозможно, многие бойцы не могли есть, душа не принимала. Во многих боях участвовал наш дивизион 122-миллиметровых пушек, какие-то забылись, некоторые помнятся до сих пор.
Должен сказать, что у артиллеристов бои своеобразные. Конечно, всякое бывало, случалось нашему брату и винтовкой пользоваться, и до штыков доходило. Но все же чаще мы врага били из пушек, и далеко не всегда артиллерист мог лично видеть результат такого боя, тот урон, который противнику нанесен. Вот под Смоленском мне как раз такой бой запомнился больше других.
Дивизион, получив задачу поддерживать огнем один из стрелковых полков, занял позиции на западной окраине Смоленска. Передовой наблюдательный оборудовали сразу за позициями пехоты, стереотрубу упрятали в густой кроне высокой сосны. Это позволяло вести наблюдение за противником на значительную глубину его обороны. Мое внимание привлекла от переднего края роща. Заметил я, что время от времени въезжавшие в нее грузовые машины ни дальше не ехали, ни в роще не оставались, а спустя некоторое время двигались в обратном направлений. Присмотрелся повнимательнее: в рощу едут груженые, обратно - пустые. Значит, что-то складируют, скорее всего, боеприпасы, горючее или еще какое-нибудь военное имущество.
Доложил командиру дивизиона, получил от него приказание сделать необходимые расчеты, по ним провели пристрелку. Не знаю, докладывал ли кому комдив или на свой страх и риск приказал обстрелять рощу, но после первых же выстрелов что-то в роще загорелось, стали слышны и видны взрывы, потом она превратилась в сплошной огненный вал. Урон противнику нанесли большой, а в то время наш успех имел немалое моральное значение, показывал, что немца можно успешно бить, что никакой он не "непобедимый". Еще несколько дней довелось мне повоевать, уничтожили мы десять минометных батарей, немало солдат и офицеров противника. Тогда и представили меня к награждению орденом Красной Звезды. А потом попал под минометный обстрел, был ранен и отправлен в госпиталь.
После излечения во многих боях участвовал. Не то, чтобы привык - к войне не привыкнешь, - но менее остро стал воспринимать многое, в том числе и удачные бои. А вот ту первую крупную военную удачу запомнил навсегда.
ЗВАНИЕ НЕ УРОНИМ
Великая Отечественная коснулась всего населения страны, а почти все мужчины от 18-ти (если не считать "сыновей полков") до 55 лет надели военную форму, и большинство из них побывали, как тогда говорили, на фронте, то есть непосредственно участвовали в боях. В числе последних и наш земляк гвардии старшина Михаил Федорович Лобанов. Воевал на разных фронтах: начинал на Калининском под Ржевом, закончил на 3-м Белорусском в Кенигсберге. Недолго повоевал в кавалерии, а дальше - 46-й гвардейский стрелковый полк, пехота.
Есть известное выражение: "Связь - нервы войны". При этом под связью обычно понимают радио, провода, в общем, техническую связь. А ведь контакт с подчиненными и начальниками обеспечивался не только по телефону или рации связистами, но и связными, именно связного посылал командир, когда иным способом установить связь не удавалось. Вот связным у комбата и прошел Михаил Федорович большинство своих фронтовых дорог. Награжден орденом Красной Звезды, дважды отмечен медалью "За отвагу", имеет медаль ''За боевые заслуги". Это все награды персональные. Кроме них, есть, разумеется, и отличия, полученные тогда одновременно многими, - я имею в виду медали с названиями, начинающимися словами "За взятие...", и благодарности Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза И.В.Сталина (таких у старшины Лобанова семь). А теперь слово самому Михаилу Федоровичу.
- Кадровую службу я прошел до войны в кавалерии. В ноябре 1940 года вернулся в Орехово-Зуево, устроился на завод "Респиратор". Только с работой освоился - война. В июле уже был в одной из кавалерийских частей, но прослужил там немного и вскоре, а точнее - с осени 1941 года, стал пехотинцем. Немного в штабе прослужил делопроизводителем, чуть дольше - пулеметчиком, а потом всю войну связным при комбате. Лиха пришлось хватить с запасом, до сих пор в памяти...
Служба связного в батальоне от всех остальных связистских должностей чем отличалась? Тем, что связного туда комбат посылал, где никакая другая связь в бою уже не действовала, и восстановить ее невозможно было. И от того, насколько вовремя и точно я ротным его команду передам, нередко исход боя зависел. Приказ командира должен быть доставлен в любое время, в любой боевой обстановке, при любой погоде. Поймет ли эти слова молодежь - не знаю, а фронтовикам объяснять не стоит, они и так знают.
Мне конь полагался. Был он у меня, только вот пользоваться им редко приходилось. Царапины, так мы легкие ранения называли, для связных были делом обычным. А про коня... Как-то раз очень срочно распоряжение в роту надо было доставить не в бою, а во время передышки. Я и поскакал на коне, да чуть не погиб. Хорошо, что снайпер не очень метким оказался, коня загубил, у меня же только шинель простреленной оказалась. За связными-то особо охотились и понимали, что на коне просто так рядовой солдат скакать не станет. Чудом жив остался в тот раз.
Когда в Кенигсберге о победе услышали, радости предела не было. Демобилизовали меня в 1946 году. Вернулся домой, снова пошел на "Респиратор". На нем проработал почти 50 лет мастером, оттуда и на пенсию ушел.
Силы у нас уже не те. Но, как говорится, гвардия не сдастся. Не встречал цифры, сколько нас, гвардейцев, еще осталось среди живущих. Однако сколько бы ни дожило до дня сегодняшнего, гордое свое звание не уроним.
КОРРЕКТИРОВАЛ ОГОНЬ
Иван Игнатьевич Кочетов ушел на войну с выпускного бала: 24 июня вызвали в военкомат и предложили пойти в летное училище, но в сутолоке что-то потом перепутали, и он оказался на ускоренных артиллерийских курсах. Через полгода - лейтенантские кубари и Калининский фронт.
По-разному запомнились бои. Понятно, что больше всего запечатлелись в памяти те, за участие в которых был награжден, они самые тяжелые. Ордена да медали на передовой не к дням рождения вручали...
Летом 1943 года под Невелем в Великолукской области (в тех краях А.Матросов лег на амбразуру) располагался артиллерийский НП на единственном в округе невысоком холме, который немцы решили отбить, пустили в атаку 15 танков с пехотой. Обстановка тяжелая сложилась. Кочетов с двумя разведчиками был на НП, корректировал огонь, а в самый ответственный момент вызвал на высоту залп "Катюш". Уцелел... За тот бой вручили ему орден Красной Звезды.
Во время наступления в Белоруссии на пути пехоты оказался пулеметный ДЗОТ, она залегла. Старшему офицеру батареи 76-миллиметровых орудий Кочетову приказали выкатить их на прямую наводку и уничтожить огневую точку противника. Приказ был выполнен, Кочетову вручили медаль "За боевые заслуги".
Закончил он войну в Курляндии, затем 29 лет отдал Советской Армии. За успехи в службе к двум фронтовым наградам прибавилось еще 18. Выйдя на пенсию, живет Иван Игнатьевич в Орехово-Зуеве.
ОТ ВЛАДИВОСТОКА ДО ВЕНЫ
Подполковник Полетыкин Яков Кузьмич прошел дорогами войны от Москвы до столицы Австрии Вены. Он вспоминает:
- Осенью 1939 года меня призвали в ряды Красной Армии, направив в 239-ю стрелковую дивизию, которая дислоцировалась недалеко от Владивостока - в селе Славянка Приморского края.
- Когда было объявлено по радио правительственное сообщение о начале войны с Германией, нашу дивизию срочно подняли по боевой тревоге и вывели на советско-маньчжурскую границу, где дислоцировалась миллионная квантунская армия японцев. Думали, что и Япония нам объявит войну, но этого не случилось. Несмотря на это, дивизию нашу разместили на границе, и мы день и ночь несли службу, охраняя дальневосточные рубежи Советского Союза.
- Осенью 1941 года немецко-фашистские орды находились на расстоянии 25 километров от Москвы. Столица была объявлена на осадном положении.
По приказу Ставки Верховного командования к Москве стягивались войска, сосредоточивалась боевая техника. В сентябре 1941 года нашу 239-ю стрелковую дивизию сняли с дальневосточной границы, срочно погрузили в железнодорожные эшелоны и отправили на Запад. Через несколько суток мы прибыли в окрестности города Рязань, где создавались резервы для подготовки контрнаступления.
Не успела дивизия по-настоящему разместиться на рязанской земле, как ее снова передислоцировали в город Куйбышев.
Советское правительство и Ставка Верховного Главнокомандования решили провести 7 ноября 1941 года парад в городе Москве и Куйбышеве.
За несколько дней до парада нас переодели в новую форму одежды и несколько дней тренировали строевым маршем. 7 ноября мы участвовали на параде войск в Куйбышеве.
Парад принимал Маршал Советского Союза К.Е.Ворошилов, а с речью выступал М.И.Калинин.
На второй день после парада дивизию снова погрузили в железнодорожные вагоны и отправили на рязанскую землю в резерв Главнокомандования.
В конце ноября - начале декабря, когда готовилось контрнаступление наших войск под Москвой, была снежная и суровая зима.
Поэтому нас одели в ватники, полушубки, валенки и выдали теплые рукавицы. Когда мы прибыли в Подмосковье, разнеслась весть, что сибиряки подошли!
И действительно, несколько дивизий было передислоцировано из Сибири и Дальнего Востока. Сам я тоже из Сибири, родина моя Красноярский край. Все ребята были как на подбор: рослые, возмужалые, хорошо подготовленные к ведению боевых действий.
5 декабря 1941 года в 4 часа утра залпы наших прославленных "Катюш" возвестили о контрнаступлении наших войск под Москвой. После артиллерийской и авиационной обработки боевых позиций врага наша дивизия двинулась в контрнаступление. Сопротивление фрицев было сломлено. Кругом трупы немцев, разбитая техника.
В течение нескольких дней дивизия успешно продвигалась вперед, ведя наступательные бои, уничтожая противника.
Страшные злодеяния творили гитлеровцы на нашей земле, отступая от Москвы. Они превращали в пепелище наши города и села. Безжалостно убивали детей, стариков и женщин, занимались грабежами.
Все это вызывало большую злобу у наших воинов к немецким захватчикам.
За время наступательных боев противнику был нанесен сокрушительный удар. За десять дней нашего наступления дивизия прошла с боями около двухсот километров. Враг под Москвой понес большие потери в живой силе и технике. На глазах всего мира был развеян миф о "непобедимости" немецкой армии.
За мужество и отвагу, проявленные в боях за Москву, многие солдаты и офицеры были представлены к государственным наградам. В один из январских дней 1942 года более ста воинов собрали в штабе дивизии, выдали нам новое обмундирование и отправили на машинах в Кремль. В Кремле, в торжественной обстановке награды вручал Председатель Президиума Верховного Совета СССР М.И.Калинин. Меня наградили медалью "За отвагу". После торжественного обеда мы снова разъехались по своим дивизиям.
Затем наша дивизия влилась в состав войск Волховского фронта, где приняла участие в освобождении города Ленинграда от блокады. В составе 3-го Прибалтийского фронта наши воины участвовали и в освобождении от врага Прибалтики.
После освобождения города Риги нашу дивизию железнодорожным транспортом отправили в состав 3-го Украинского фронта. И снова кровопролитные бои по освобождению Румынии, Венгрии, Югославии и Австрии.
На своем боевом пути мы много потеряли боевых товарищей, о которых храним память до сих пор. Многие из них были награждены орденами и медалями.
Примером для солдат и офицеров был смелый и заботливый командир дивизии полковник, а после войны генерал-полковник Марторасян.
Будучи на фронте, я исполнял должности: помощника политрука, помощника начальника политотдела дивизии по работе с комсоставом и заместителя командира артиллерийского дивизиона по политчасти. Был ранен и контужен.
Примером в боях были коммунисты и комсомольцы, а беспартийные, идя в бой, заявляли, что если они погибнут, то пусть считают их коммунистами.
За время войны пришлось многое увидеть и пережить, но были и приятные моменты. Когда мы освобождали территорию других стран, жители тепло нас приветствовали, окружали заботой и большим вниманием, угощали едой.
Войну закончил в Австрии.
После войны Полетыкин отслужил в Вооруженных Силах СССР около 20 лет и был уволен в запас.
За героизм и мужество в боях за Родину и безупречную службу в рядах Вооруженных Сил он награжден двумя орденами Отечественной войны I и II степени, двумя орденами Красной Звезды, медалями "За отвагу" и "За боевые заслуги".
После службы в Вооруженных Силах Я.К.Полетыкин много лет трудился в тресте "Мособлстрой" №12.
В настоящее время Яков Кузьмич на заслуженном отдыхе. И несмотря на свой преклонный возраст, он принимает участие в военно-патриотическом воспитании подрастающего поколения.
ДОЛГИМИ БЫЛИ ПУТИ-ДОРОГИ
Родом я из города Орла. В 1934 году приехала в Орехово-Зуево к своей сестре. Город мне понравился, так я и осталась жить здесь.
В 1940 году окончила фельдшерско-акушерскую школу и была направлена в медпункт первой прядильной фабрики Ореховского хлопчатобумажного комбината.
О начале войны узнала 22 июня 1941 года в 12 часов дня из сообщения по радио, а 23 июня в пять часов утра мне принесли повестку явиться в Орехово-Зуевский горвоенкомат. Отсюда направили нас, медиков, на сборный пункт, который располагался во Дворце культуры Ореховского хлопчатобумажного комбината. Затем отправили нас железнодорожным транспортом в неизвестном направлении.
Через четверо суток наш эшелон прибыл в город Старая Русса. Нас направили в 143-й запасной стрелковый полк. В войсковой части мы пробыли дней пятнадцать. Нас еще не успели переодеть и научить солдатской сноровке, как враг уже приближался к этой местности, а наши войска отступали. Это было тяжелое время.
В ходе кровопролитных боев мы старались быстро выносить с поля боя раненых, оказывать им первую помощь и отправлять их в медсанбаты и военные госпитали.
Долгими были пути-дороги на войне, мне пришлось быть операционной медсестрой 26-й отдельной роты медицинского усиления 4-й ударной армии. Фельдшером 143-го стрелкового полка II армии на Северо-Западном фронте. Фельдшером III отдельного дорожного эксплуатационного батальона 4-й ударной армии на 1-м и 2-м Прибалтийских фронтах.
Помощь раненым приходилось оказывать днем и ночью, в жару и стужу, в дождь и метель, под обстрелами и бомбежками.
Зачастую день и ночь нам приходилось выносить с поля боя раненых офицеров и солдат. Одни без ног или без рук, другие ослепшие, третьи с разорванными животами... А сколько слышали мы от них криков и стонов, видели слез... Тут нужны были крепкие нервы.
Я и сама была дважды контужена.
На нашем участке фронта боевые действия велись там, где рельеф местности представлял из себя заболоченные места, заросшие лесом и кустарником. Все это создавало большие неудобства для выноса и спасения раненых. Трудно и сложно было вырыть окоп или землянку.
День Победы мы встретили в Восточной Пруссии, под Кенигсбергом. В оккупационной зоне Германии создавались военные комендатуры, и меня направили для прохождения военной службы в одну из этих комендатур на должность фельдшера. В апреле 1947 года меня, лейтенанта медицинской службы, уволили в запас.
После демобилизации я вернулась в Орехово-Зуево и поступила на работу в детскую поликлинику центральной районной больницы. В системе здравоохранения города проработала более 30 лет.
М. БАРЫШНИКОВА.
Ветеран труда
БРАТЬЯ КАРТАШОВЫ
До войны на окраине Орехово-Зуева раскинулась деревня Дубровка, которая состояла из двух улиц (в наши дни это улицы Дзержинского и Дубровская микрорайона "Карболита"). В то время там находился Дубровский сельсовет.
В Дубровке жила семья Карташовых, в которой было четыре сына и дочь Мария. Они работали, учились, занимались спортом. С первых дней войны братья ушли на фронт, двое из них не вернулись, отдав свои жизни за Родину.
Старший из братьев, Александр Сергеевич, был участником финской кампании и к началу войны 1941 года имел бронь. Но, несмотря на это, он не мог усидеть дома в трудное для страны время и записался добровольцем в ополчение. Воевал партизаном в смоленских лесах. Отряд попал в окружение, и бойцы должны были прорываться к своим частям. Александр, по воспоминаниям знакомых свидетелей, не мог бежать, так как болел. Ему пришлось прикрывать отход товарищей и отстреливаться до последней пули. Так Александр Сергеевич погиб в апреле 1942 года, а в извещении записано "пропал без вести".
Василий Сергеевич был танкистом. Прошел всю войну в войсках маршала бронетанковых войск П.С.Рыбалко, участвовал во многих военных операциях и дошел до Берлина. В боях был ранен, контужен и с пулей у горла (врачи не решились оперировать) продолжал служить после войны в чине майора, умер в 1991 году в Серпухове.
Летчик-истребитель Николай Сергеевич окончил Егорьевское летное училище, воевал на Керченском полуострове. В 1943 году совершил поистине геройский поступок, спасая летчика-штурмовика Александра Плешакова, вынужденного приземлиться на территории врага. Такой подвиг описан в очерке "Полет в легенду" ("Литературная газета" от 19 июня 1985 года) Героем Советского Союза Василием Емельяненко. Он пишет: "29 июля 1942 года меня спас от верной гибели летчик нашего 7-го гвардейского штурмового авиаполка Михаил Талыков. Во время налета на моторизованную колонну гитлеровцев между Большой Орловкой и Несмеяновкой, на Дону, в мотор моего самолета попал снаряд, и я сел недалеко от дороги, в степи. Скрыться негде. Ко мне уже бежали вражеские солдаты. И вдруг рядом садится одноместный штурмовик. Летчик сорвал крышку смотрового лючка и помог мне быстро туда втиснуться. Чудом не поломав на неровностях почвы шасси, Талыков взлетел на глазах у изумленных фашистов.
В 1943 году летчик нашего полка Александр Плешаков в аналогичных условиях был спасен своим товарищем Карташовым".
Так наш земляк Николай Карташов повторил подвиг Талыкова.
Дочь Николая Сергеевича - Людмила имела переписку с А.Плешаковым (после войны он жил в Туле). В письме А.Плешаков сообщил, что ее отец действительно спас ему жизнь, и что он будет помнить об этом благородном поступке Николая всю жизнь. А до этого случая они слышали друг друга только по радио во время полетов на боевое задание. Он был штурмовиком, а Николай Сергеевич - истребителем. Истребители защищали штурмовиков от немецких самолетов. Н.С.Карташов за этот подвиг был представлен к высокой награде. Но неизвестно, получил ли он ее, так как в одном из боев был подбит немецкими зенитчиками.
Николай Сергеевич честно сражался, о чем свидетельствует последнее письмо его друзей по истребительному полку на имя матери:
"Уважаемая Анна Семеновна! Трудно и больно писать Вам о такой горестной вести. Мы ждали, мы надеялись, но прошли дни, и с судьбой пришлось смириться. Ваш сын лейтенант Карташов Николай Сергеевич был любимцем всей части. Его уважали, как командира и товарища наши летчики, его любили техники за его простые черты русского человека, который грудью защищал свою Родину. Нас постигло большое горе.
4 ноября 1943 года Николай с группой товарищей вылетел на выполнение боевого задания по освобождению советского Крыма. Несмотря на плохую погоду, Николай, как всегда, четко выполнил задание, но вот завязался воздушный бой с немецкими захватчиками, он был короток, но тяжел для нас.
С боевого задания не вернулся Николай. Нет вести о нем, но в наших сердцах живет его образ, его улыбка и всегда задорное веселое слово. Тяжела утрата, кровью обольется материнское сердце, но наша русская труженица-мать переживет свое горе. Она гордится своим сыном-героем, отдавшим жизнь за счастье наших детей, матерей и отцов.
Свою жизнь Николай отдал недаром, он много сделал боевых вылетов, провел 12 воздушных боев, им сбито 4 вражеских самолета. Он вывез на смоем самолете, рискуя жизнью, товарища, который сел на подбитом самолете па территории, занятой врагом.
За доблесть, мужество и геройство он был представлен к правительственной награде. Мы, летчики, клянемся Вам, что образ Николая будет вдохновлять нас на борьбу с немецкими захватчиками. За жизнь нашего боевого друга мы будем мстить, и десятки фашистских гадов положат свои головы.
Родина не забудет его боевых подвигов.
Разделяем Ваше горе, соболезнуем близкой утратой.
Военные друзья Николая: майор Коновалов, майор Селезнев, капитан Самодаев, капитан Пышкин, лейтенант Лаврентьев, лейтенант Шмелев, мл. лейтенант Наугадов".
Его друзья при встрече предполагали, что, по-видимому, самолет Николая был подбит над морем и там отважный летчик нашел "вечный" покой.
Младший из братьев Карташовых, Михаил Сергеевич в 1941 году окончил 10 классов и по примеру старших братьев ушел добровольцем на фронт. Наводил понтонные мосты. Зимой 1942 года в мороз шел несколько километров в сыром и обледенелом обмундировании. В результате сильная простуда и болезнь сердца подорвали здоровье воина, Михаил был доставлен в госпиталь Костромы, а затем в родной город Орехово-Зуево в 1-ю советскую больницу, где вскоре и скончался.
Трудно было матери Анне Семеновне переживать свое горе, но рядом оставалась дочь Мария, родные и добрые друзья. Но утрата сыновей была столь велика, что подорвала здоровье матери, и вскоре ее не стало.
Мария Сергеевна - сестра братьев Карташовых (в замужестве Шемякина) всю войну и после нее работала заведующей детскими яслями №10 на "Карболите". Ее подруга, медсестра этих яслей Елизавета Арефьевна Шельменкова тоже была на фронте и в сражениях дошла до Берлина. Они сейчас живы, свято хранят память о погибших, о тяготах военных лет. Так пожелаем им здоровья и благополучия.
Имена трех братьев Карташовых высечены на обелиске в честь карболитовцев, не вернувшихся с войны.
ДОРОГАМИ ВОЙНЫ
Вот что рассказал мне о Константине Васильевиче Андрееве его сын Юрий: "Военная служба отца началась в 1919 году, когда был призван в Красную Армию на должность надзирателя склада взрывчатых веществ в городе Павлово-Посад, а потом в городе Бронницы - заведующим подрывным отделом. Он участвовал в гражданской и финской войнах.
В промежутках между военными действиями Константин Васильевич возвращался домой и продолжал работу на литейно-механическом заводе им. Барышникова, занимая ряд руководящих должностей. В 1940 году он вступил в ряды ВКП(б).
В июне 1941 года Андреева призвали в Красную Армию, назначив на должность начальника 4-го отдела инженерно-технического снабжения 21-й Армии Центрального фронта.
Он занимался снабжением войск артиллерийским вооружением и имуществом, осуществлял контроль за эксплуатацией и техническим состоянием артиллерийского вооружения, хранением боевых запасов. Все это требовало особой ответственности и больших знаний.
Затем Андреев прошел трудными дорогами войны с 3-й Армией Брянского фронта, 28-й Армией 3-го Белорусского фронта до самого Берлина, где встретил долгожданную Победу".
Дочь Наташа вспоминает: "Папа так много воевал, что мы его редко видели дома, всегда ждали с нетерпением его возвращения, чтобы почувствовать его мужскую руку".
Демобилизовался капитан Константин Васильевич в феврале 1946 года.
К.В.Андреев часто рассказывал своим детям о страшной войне и товарищах по оружию.
Ему нередко приходилось сопровождать эшелоны со снарядами к линии фронта и, конечно, попадать под бомбежки немцев. Возникали страшные пожары, осколки от бомб разлетались в разные стороны, на месте взрывов образовывались огромные воронки. Кругом дым, копоть, стоны раненых.
Однажды под Смоленском попали в окружение, долго выходили небольшими группами к своим частям, соединились только под Вязьмой с большими потерями. Многое пришлось пережить, увидеть людское горе...
Не усидев дома, К.В.Андреев вернулся на родной завод, где работал на руководящих должностях, избирался председателем завкома, секретарем партийной организации, депутатом городского Совета.
За участие в войне и трудовые заслуги он награжден медалями: "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 -1945 гг.", "За оборону Москвы", "За взятие Кенигсберга", "За взятие Берлина" и другими.
СОЛДАТ ИЛЮХИН
В книгах и статьях о войне чаще всего пишут о боевых подвигах и высоких наградах героев, но большинство защищавших наше Отечество были солдаты, и, как писал поэт С.Орлов, "без званий и наград".
Одним из них был ореховозуевец Илюхин Иван Прокофьевич. Перед войной он работал на хлопчатобумажном комбинате электромонтером. Был женат, имел пятерых детей.
В 1942 году был призван в действующую армию. В его красноармейской книжке записано: красноармеец Латвийского западного стрелкового полка, 3-я стрелковая рота, 1-й батальон.
Илюхин И.П. рассказывал, что когда ехали на фронт, то эшелон бомбили немецкие самолеты, были первые раненые и убитые. В бою рядовые стрелки сражались в первых рядах атакующей пехоты, приходилось идти и на танки врага. Было страшно, но, идя в атаку, мы видели фигуру политрука и слышали его голос: "Вперед!" Это как-то подбадривало, мы чувствовали поддержку, страх отступал.
Однажды батальон получил задание - занять позицию врага. В трудных условиях мы выполнили поставленную задачу, но вскоре увидели движущиеся фашистские танки, которые били прямой наводкой по нашим частям. Вышли из боя с большими потерями, но и врагу было нелегче.
Затем батальон был направлен на переформирование в город Горький. Остановились в Орехово-Зуеве, и Иван Прокофьевич привел солдат в родную казарму №6 Воронцовского района. Женщины обогрели, отмыли и чем могли накормили солдат. Потом устроили вечер танцев в их честь, а утром солдаты уехали дальше.
Дочь Нина вспоминает: "Мама примерно знала, когда будет отец возвращаться после переформирования на фронт, и мы, дети, каждый день бегали на вокзал, чтобы увидеть его. Увидели мы его только в дверь теплушки, отец бросил нам записку, в которой сообщал, что их отправляют на фронт".
С фронта мы получали коротенькие письма-треугольники, написанные карандашом. Отец писал: "Здравствуйте, дорогие мои! Я пока жив и потому пишу вам. Мы бьем фашистов и гоним их дальше от Москвы. Дорогая моя Таня, береги детей. Особенно не расстраивайся, надеюсь, что все обойдется, и я вернусь к тебе на "горячем боевом коне".
Но домой Иван Илюхин вернулся не на коне, а на костылях. Во время одного из боев солдат Илюхин был дважды ранен в грудь и ногу, его подобрали санитары с поля боя, а потом отправили в госпиталь в Москву.
Дочь Нина вспоминает, как она с мамой ездила в Москву искать отца в госпиталях. Это было трудно, так как точного адреса не было. Но, к счастью, им удалось все-таки найти отца. Позднее Иван Илюхин был отправлен в госпиталь по месту жительства, то есть в Орехово-Зуево, где еще долго лечился.
После лечения Иван Прокофьевич стал инвалидом и признан негодным к военной службе, его демобилизовали в 1943 году. Так закончился боевой путь солдата. Он не имел боевых наград, и, как говорил, не успел особенно отличиться на фронте, но страшные дороги войны и боевых товарищей не забудет никогда.
После госпиталя солдат Илюхин И.П. не стал отсиживаться дома, а вернулся на свою фабрику, работал комендантом по хозяйственной части. Его трудовой стаж 60 лет.
Уже после войны Илюхин был награжден медалью "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг." Его боевые и трудовые заслуги отмечены еще шестью медалями.
МАЙОР ИВАХНЕНКО
Передо мной четыре документа - это благодарности Верховного Главнокомандующего, Маршала Советского Союза И.Сталина, объявленные капитану Петру Ивановичу Ивахненко за отличные боевые действия в боях за освобождение городов Херсона и Борислава, Николаева, Очакова и Одессы. Тут же удостоверение о награждении медалью "За оборону Кавказа".
Ивахненко родился в 1921 году в селе Степное Моздокского района Северо-Осетинской АССР. В 1937 году поступил в пехотное училище города Орджоникидзе (ныне город Владикавказ) и через два года закончил его в звании лейтенанта. Был направлен на должность командира взвода пехотного училища в городе Грозном.
В Великую Отечественную войну, начиная с 1942 года, участвовал в боевых действиях в составе многих частей Северо-Кавказского, Украинского и Белорусского фронтов. Был награжден двумя орденами Красной Звезды, медалями "За отвагу", "За боевые заслуги", "За оборону Кавказа" и другими.
В 1943 году Петр Иванович вступил в ряды ВКП (б), а в 1945 году ему присвоено звание майора.
Рассказывать о войне Ивахненко не любил, не мог спокойно вспоминать боевые эпизоды. А довелось ему командовать солдатами разных национальностей и вероисповеданий, что требовало особого подхода к ним.
Война есть война: были тяжелые бои, кровь, ранения, гибель боевых друзей. Уже в конце войны он был тяжело ранен, оказался в госпитале Ставрополя, где и встретил Победу. В 1946 году уволен в запас.
По приглашению друзей Петр Иванович заехал как-то в гости в Орехово-Зуево. Наш подмосковный городок ему понравился, и он решил здесь обосноваться. Сначала устроился работать на завод им. Барышникова, а в 1947 году назначен начальником паспортного стола ОВД Орехово-Зуева. Здесь встретил молодую женщину, тоже участницу войны, создали семью.
За трудовые заслуги майор Ивахненко П.И. был удостоен звания "Отличник милиции".
Петра Ивановича уже нет в живых, но этого мужчину с волевым добрым взглядом помнят многие до сих пор.
Ф. КРУГЛОВ.
Ветеран Балтийского Флота
БЛОКАДНЫЕ БУДНИ
(Из фронтовою дневника)
Кронштадт - это город моряков, город смелости и отваги, город прощаний и встреч... В блокаду его называли "огневым щитом" Ленинграда. Хотя сам Кронштадт был опоясан, если не подвела память, десятью фортами с береговыми и зенитными батареями, которые защищали с земли и воздуха подступы к морской крепости.
О боевых действиях зенитчиков дважды Краснознаменного Балтийского флота в годы Великой Отечественной войны я уже рассказал в первой книге "Память огненных лет". Чтобы картина была полной, поведаю о суровых блокадных буднях.
ВГРЫЗЛИСЬ В ЗЕМЛЮ
На "пятачке", так называли краснофлотцы между собой первый южный форт, помимо нашей 426-й зенитной батареи 1-го Краснознаменного зенитного артиллерийского полка, дислоцировалась береговая батарея 108-миллиметровых орудий суровцев (СУР - это северный укрепленный район). Они обосновались здесь давно и капитально: добротные, выложенные из кирпича кубрики, камбуз, ленинская комната, баня...
Наша же батарея появилась здесь в начале войны безо всяких удобств. Зенитчики наловили в Финском заливе бревен и досок, из которых в вырытых земляных нишах соорудили командный пункт, кубрики, ленкомнату, каптерку и другие подсобные помещения. Мы спали и отдыхали на сдвоенных нарах, не имея постельного белья.
Однажды после налета фашистской авиации дали отбой. На командном пункте меня сменил телефонист Низовский, и я ушел отдыхать, была уже ночь. Забрался на второй ярус нар и вроде бы стал засыпать. Вдруг почувствовал какой-то шорох. Над кубриком-землянкой кто-то шагал, и я машинально в темноте открыл глаза. Через щели потолочных досок хлынул мелкий морской песок, засорив мои глаза. С резью в глазах промучился до утра. Пошел в санчасть к фельдшеру, он промыл мне глаза, дал капли. Но куда там! Так я с тех пор "приобрел" конъюнктивит, ставший впоследствии хроническим.
Краснофлотцы, обслуживающие три зенитных орудия, дальномерщики и разведчики часто температурили, на их теле появились от простуды фурункулы. Но никто не жаловался.
ПО СИГНАЛУ ТРЕВОГИ
24 ноября 1942 года. Днем стояла ветреная погода, по заливу набегала зыбь, к вечеру "заиграли" между собой волны. А в ночь разразился сильный шторм, волны которого с шумом и брызгами забегали даже в наш кубрик и постепенно начали заливать пол. Старшина Цибин забеспокоился: вода, пенясь солеными брызгами, прибывала и прибывала.
Раздался сигнал тревоги: вода угрожает складу боеприпасов! Все батарейцы были подняты на ноги. Спасением 76-миллиметровых зенитных артиллерийских снарядов руководил командир батареи старший лейтенант Василий Желяев.
Моряки, встав в цепочку, передавали каждый снаряд из рук в руки на более высокое и безопасное место. Краснофлотец Тагир Ахметзянов, принимая по цепочке очередной снаряд, оступился, не удержал его в руках. Скользкая, начиненная "смертью" гильза покатилась по сырой земле к заливу. Но путь ей преградил краснофлотец, заряжающий орудия Анатолий Шелухин. Наш земляк из деревни Киняево.
Каждый из нас промок до нитки. В кубрике с трудом растопили печку-буржуйку, но и она вскоре потухла. Однако не на шутку разгулявшийся штормовой ветер до самого утра нагонял на небольшой клочок рукотворной земли огромные волны.
Семибалльный шторм натворил и много других бед.
СБРОСИЛИ БОМБЫ НА ФОРТ
28 мая 1943 года. Народная пословица гласит: войной да огнем не шутят. И ты не знаешь, откуда может придти беда. Пользуясь низкими кучевыми облаками, воздушное пространство Балтики "бороздили" два фашистских истребителя с подвешенными стокилограммовыми бомбами, выискивая какую-нибудь цель.
Неся вахту, слышу голос вахтенного разведчика Василия Рябова: На батарею пикируют два "Фокке-Вульф-190". Сбросили бомбы на форт!
Слышу неприятный, раздирающий душу вой приближающихся бомб. Раздается команда командира батареи Желяева:
- Батарея, к бою!
Сразу же налаживаю связь с 27-м артдивизионом и докладываю обстановку. Снова голос разведчика:
- Бомбы взорвались за волнорезом.
Вреда никому, кроме рыб, они не причинили. У всех отлегло от сердца. А фашистских самолетов как и не было - мигом скрылись в облаках.
ПРОЗЕВАЛИ!
Командир отделения разведки Сергей Данилин докладывал на командный пункт:
- В тридцать втором квадрате зависла "рама".
Это означало, что фашистский самолет-разведчик ведет наблюдение за нашими береговыми частями и кораблями, корректирует огонь своих дальнобойных орудий.
Так было и в этот тихий день, что редко бывает на Балтике. На всех постах моряки зорко несли вахту. Я дежурил на коммутаторе и передвижной радиостанции. Вдруг раздается голос разведчика Ивана Серокурова:
- Со стороны Ленинграда на бреющем полете приближается неопознанный самолет.
Все насторожились. И снова взволнованный голос Серокурова:
- Между фортами пролетает "Дорнье-215-й"! Тут же раздалась команда командира батареи:
- К бою!
Но цель уже не достать. Фашистский стервятник скрылся в западном направлении Балтийского моря. Что тут началось! Этот казус узнали не только в дивизионе, но и в полку. Посыпались "фитили". Но никто не мог разгадать тайны, как же сумел летчик обхитрить наших зенитчиков и появиться со стороны Питера на бреющем полете - в двух метрах от водной поверхности Финского залива. Это мог совершить только ас.
БЫЛО И ТАКОЕ
Разведчики, помимо наблюдения за воздушным пространством в ожидании налетов фашистской авиации, провожали наши самолеты, когда они шли на выполнение боевых заданий - негласно считали их; по возвращении обратно - тоже, определяя потери.
Неся вахту, разведчик Серокуров насчитал пять самолетов-бомбардировщиков "Пе-2", которым предстояло бомбить скопление фашистских войск на южном берегу Финского залива - от нас линия фронта - рукой подать. Вот они развернулись и выходят на заданный объект. Первый заходит в пике и падает, второй, третий... Все до одного "петляковы" сбиты. Оказалось, что у фрицев простреливался крупнокалиберными пулеметами каждый квадрат занимаемой ими позиции.
Когда сгущались над заливом сумерки, над нашим фортом пролетали на запад, в тыл врага, самолеты "Ли-2" (Дугласы). К цели они приближались уже затемно. Сбросив смертоносный груз в логове фашистов, возвращались уже ночью обратно. Этой эскадрильей командовала, если не изменяет мне память, Герой Советского Союза Валентина Гризодубова.
Мы всегда переживали за наших летчиц-подруг. Комбат Желяев часто объявлял батарейцам первую готовность до возвращения этих самолетов на свою базу. Но случались и неприятности. В одну из ночей "Ли-2" возвращались после бомбежки позиций противника на свой аэродром. Их подкараулили и атаковали "мессершмитты". Один "Ли-2" был сбит. Летчицы успели покинуть самолет. Одна из них приземлилась на острове Котлин близ Кронштадта, другая на кромке южного берега Финского залива, а третья приводнилась недалеко от нас - ее подобрали моряки со второго южного форта.
Не могу умолчать о том, что гордостью моряков-балтийцев были штурмовики "ИЛ-2". Как-то в разговоре со мной разведчик Рябов признался: "Когда через бинокль наблюдаю, как "Илы" штурмуют огневые точки фрицев, у меня замирает сердце, а вдруг самолет не выйдет из пике". Может быть, он наблюдал и за "Илюшиным", который вела на штурм вражеских позиций наша землячка летчица Лидия Шулайкина, спустя многие годы после войны удостоенная звания Героя России.
К счастью, все "Илы", сбросив смертоносный груз на врага, успешно выходили и возвращались на свои аэродромы. Эти боевые машины редко несли потери.
БЕЛЫЕ НОЧИ
2 июня 1943 года. Чудо природы - белые ночи, когда вечерняя заря сходится с утренней. В эти светлые ночи не бывает тени. Все обнажено и открыто, как бы залито одинаковым ровным рассеянным светом.
На земле отчетливо видна даже иголка. Но самолет в небе - вряд ли! Его очень трудно обнаружить. Пользуясь этим, вражеские бомбардировщики лавина за лавиной совершали налеты на наши позиции. И как только прожектора брали в свои лучи фашистских стервятников, они сразу же сбрасывали бомбы в Финский залив и утекали восвояси.
21 июля 1943 года. К волнорезу прибило волнами тело незнакомого бойца. Мы вышли на шлюпке из гавани и доставили труп на форт. Оказалось, что погиб наш боец в водолазном костюме с пистолетом "ТТ" и компасом. Личность установить не удалось. С почестями схоронили его на форту. Старшина Петр Цибин записал номер пистолета с тем, чтобы установить личность усопшего.
Или такой случай. Снаряд, выпущенный фрицами из дальнобойного орудия, достиг форта, покорежил 108-миллиметровую пушку и убил матроса, несущего вахту у орудия.
СМЕРТИ СМОТРЕЛИ В ЛИЦО
10 сентября 1943 года. Утром ушли на вельботе в Кронштадт за комбатом. А после полудня набежал ветер, затянулось небо, волны хлынули о берег острова, неожиданно разыгрался шторм.
Выход лодок из всех гаваней морской крепости запретили. Что же делать? Мы не ели целый день. Когда стало темнеть, комбат позвонил на форт лейтенанту Довлатяну и попросил, чтобы вахтенные регулярно, через каждые пять минут, отбивали на рынде склянки, на звук которых пойдет вельбот.
В темноте, нарушив запрет, незаметно покинули Итальянскую гавань и вышли в залив. Против сильного штормового, пронизывающего до костей ветра, гребло восемь матросов. Я с Руденко был баковым. И нас окатывали с головы до ног холодные волны.
Представьте сильный порывистый шквал, а волны, словно горы, с ревом, каким-то неистовым шумом летят нам навстречу, стараясь поглотить нас в морской пучине. Пошел моросящий дождик. Вокруг беспросветная тьма. Волна тут же вскинула лодку к себе на гребень, бросила ее вниз, а следующая окатила всех нас соленым душем. Образно говоря, волны качали и бросали нас, как игральные кости в стаканчике.
Каждую минуту нос вельбота погружался в пучину, и всем казалось, что он уже никогда не поднимется на поверхность, а так и уйдет на дно. Но нос поднимался снова и снова из хаоса волн, заливающих водой дно лодки. И рулевой не успевал ее откачивать за борт.
Вельбот бросает с волны на волну словно щепку. Каждый прислушивается в надежде услышать звук колокола. Но разве в такую кипень что-либо услышишь?!
- И раз, и два! И раз, и два! - только раздается голос комбата, занявшего место рулевого.
Наши спины и дно вельбота, окатываемые забортной водичкой, становились скользкими, будто смазанными мылом, а лодка после нескольких прыжков в этой дьявольской чехарде вдруг давала резкий крен - тогда начиналась битва с морской стихией не на жизнь, а на смерть!
Для того чтобы в неистовстве ураганного ветра выправить курс, нужны были нечеловеческие силы. Но никто не покидал своего места, за трусость полагалась смерть. Таков суровый закон моря.
Наконец, вместо первого форта причалили ко второму. Но до "дома" теперь рукой подать. Протабанили до двенадцати часов ночи все мокрые и усталые, но довольные, что преодолели разбушевавшуюся стихию...
Борьба за выживание шла почти четыре часа, а ведь утром мы нашли выгодный галс и дошли с попутным ветром под парусом до Кронштадта за 20 минут.
О. ТАБУНКОВА.
Журналист
АВИАМЕХАНИК ЕГОРОВ
Передо мной лежит пожелтевшая от времени тетрадка. В ней - дневник военных лет Евгения Васильевича Егорова. В Дулеве многие знают этого невысокого скромного человека, который больше сорока лет проработал гравером в живописном цехе Дулевского фарфорового завода. Его лучшие изделия находятся в заводском музее, есть среди них и посвященные Великой Отечественной войне, о которой Евгений Васильевич знает не понаслышке.
И вот мы ведем с Егоровым неторопливый разговор. Он вспоминает: "Воспитывался я в детском доме (мать и отец умерли в 1929 году, когда мне было семь лет). В семье нашей было четверо детей, и всех разослали по разным детским домам. О судьбе младших сестры и брата мне так ничего и не удалось узнать. А старший брат, как я узнал позже, погиб в 1941 году, он был танкистом".
Когда началась война, Евгений Васильевич работал на Ленинградском фарфоровом заводе имени Коминтерна. Наиболее активных комсомольцев этого завода мобилизовали на строительство аэродрома под Кингисеппом.
"Пока мы строили аэродром, - рассказывает Евгений Васильевич, - немецкие самолеты часто летали над нами, но не бомбили, а словно наблюдали за тем, как идут дела. И лишь только объект был готов, немцы в ту же ночь выбросили десант. Мы спасались, кто как мог. Я на лесной дороге вскочил в машину, мчавшуюся на полном ходу. Куда ехать? Нас заранее предупредили, что в случае чего, собираться в Гатчине. А там полная неразбериха, никто не знает, что с нами делать. В конце концов, отправили по домам".
В июле 1941 года Е.В.Егорова по повестке вызвали в военкомат и направили на учебу в Ленинградское военное авиационное училище. А в первых числах сентября училище было эвакуировано в Магнитогорск (к этому времени немцы уже замыкали кольцо вокруг Ленинграда). В июне 1942 года, окончив училище в звании сержанта, Евгений Васильевич получил приказ об отправке на фронт.
Об этом первая запись в его дневнике: "20 июня 1942 г . Последний день в Магнитогорске. Приходится расставаться с близкими товарищами по учебе, пришел приказ об отправке в действующую армию. Настроение у всех хорошее, каждый везет в себе громадный груз ненависти к проклятым фашистам".
Из Магнитогорска через Челябинск, Москву в сторону Калинина - такой путь проделал военный эшелон, в котором ехал на фронт авиамеханик Е.В.Егоров, а потом еще около 100 км на грузовике. Наконец, доехали до места. Ужасно: кругом выжженные деревни, крестьяне живут в землянках, в небольших уцелевших сараюшках, ограблены до нитки, не говоря уж о домашнем хозяйстве. Вся эта территория была временно оккупирована немцами. Недолго им здесь пришлось похозяйничать, а сколько горя они принесли на своих штыках нашему мирному населению! Но зато их и вышибали из этих краев так, что они не успевали с собой забирать свою амуницию, не говоря уж о своей технике".
Служил Евгений Васильевич в 193-м истребительном авиаполку, который принимал участие в боях за город Ржев. В его дневнике записано: "30 июля 1942 г . Весь день - воздушные бои. В этот день мы потеряли близкого товарища". Я прошу Евгения Васильевича поподробнее рассказать об этом дне, и он вспоминает: "Летом 1942 года немцы в воздухе вели себя нагло, пользуясь тем, что наша противовоздушная оборона была недостаточно сильной, не хватало снарядов, зениток. Воздушный бой в тот день разгорелся прямо над нашим аэродромом. Шум моторов и треск пулеметных очередей слились в сплошной гул. И вдруг один из наших самолетов охватило пламенем, он стрелой понесся к земле, из него выбросился наш летчик и стал медленно спускаться на парашюте. Но на землю он опустился мертвым, немцы расстреляли его в воздухе".
В начале августа советские войска начали бои за освобождение Ржева. "6 августа 1942 г . наши бомбардировщики взяли курс на Ржев. 16 августа 1942 г . - всю ночь до самого рассвета над Ржевом полыхало громадное зарево. 27 августа 1942 г . Солнечный день. На больших высотах над нашим аэродромом кружатся воздушные пираты на "мессершмиттах". С нашего аэродрома взлетело несколько истребителей, завязался жестокий бой. Одного стервятника вогнали в землю, другие бросились наутек".
Так рассказывают о тех днях страницы дневника. Евгений Васильевич дополняет эти записи: "Наш полк, неся потери, активно участвовал в боях за Ржев. И хотя нам тогда не удалось выбить немцев из Ржева, но его линия обороны была взломана, и враг понес большие потери". Тогда же произошло событие, о котором до сих пор Евгений Васильевич вспоминает с большой болью: "Командиром моего истребителя "ЛАГ-3" был старшина Шульга. В один из последних дней августа, готовя самолет к боевому вылету, я застегнул своему командиру парашютные ремни. Он неторопливо уселся в кабину; подняв руку, дал понять, что к вылету готов. Я вынул из-под колес тормозные колодки и взмахнул рукой. Самолет взревел и вскоре скрылся из виду. Больше я своего командира не видел, он не вернулся с боевого задания".
На страницах дневника Е.В.Егоров кратко описывает боевой настрой наших солдат, отмечает наиболее важные события и даже пишет стихи. Но нет здесь описания того нелегкого ратного труда, который выпадал на долю авиамехаников. А приходилось им подчас не спать по нескольку суток, самолеты возвращались с боевых вылетов порой такими разбитыми, что механики удивлялись тому, как добрались летчики до своих аэродромов. Но как бы ни был поврежден самолет, за ночь его необходимо было залатать, отремонтировать и к пяти часам утра подготовить к вылету. Когда же самолет улетал, наступали томительные часы ожидания.
А в 22-м гвардейском бомбардировочном авиаполку, в котором Евгений Васильевич служил с декабря 1942 года, приходилось готовить самолеты к полетам и в 30-градусный мороз. Это даже представить не просто: летное поле, пронизывающий ветер, и люди, работающие с металлом. Всякие случались неожиданности. Об одной из них рассказывает Евгений Васильевич: "Готовя самолет к боевому вылету, занимаясь подвеской бомб, механик по вооружению Федор Мунцев каким-то образом нечаянно выдернул контрольную чеку из авиабомбы, и в ней сработал часовой механизм взрывателя. Сейчас я уже не помню, на сколько секунд был установлен взрыватель - это зависит от того, с какой высоты будет производиться бомбометание... Страшной силы взрыв мог произойти в любую секунду, мы остолбенели, но Федя проявил неописуемое мужество и стал выворачивать взрыватель из бомбы. Взрыва не было, Федор успел взрыватель удалить. Об этом его поступке писала тогда газета "Комсомольская правда".
В августе 1943 года, принимая новые американские самолеты, Е.В.Егоров получил серьезную травму и попал в госпиталь, откуда в октябре 1943 года был выписан и направлен в запасной авиаполк. Здесь служил он до конца войны, обучая мастерству авиамехаников молодых бойцов, уходящих затем на фронт.
В 1947 году гвардии старший сержант Евгений Васильевич Егоров был демобилизован из армии. За участие в Великой Отечественной войне он награжден орденом Отечественной войны II степени, медалью "За Победу над Германией"...
В 1953 году Е.В.Егоров распоряжением управления Главфарфора был направлен на Дулевский фарфоровый завод, где и проработал более 40 лет. Сейчас он на заслуженном отдыхе. Он честно и открыто прожил свою жизнь, бережно храня в памяти события военных лет, о которых напоминают многочисленные фотографии и пожелтевшие странички из дневника, которые он часто перелистывает в последнее время.
В БОМБАРДИРОВОЧНОМ ПОЛКУ
Почти вся трудовая биография Павла Федотовича Каржавина связана с энергоцехом Дулевского фарфорового завода. Электромонтер, начальник энергоцеха, старший инженер-энергетик отдела главного энергетика - вот вехи его трудового пути. А стал он электриком в далекие военные годы...
17 лет было Павлу Каржавину, когда началась Великая Отечественная война. А через месяц после этого, 21 июля, его, учащегося Дулевского керамического техникума, вызвали по повестке в военкомат и направили на учебу в Московское авиационное училище.
В те дни начались первые бомбежки Москвы. "Мы и не знали, что немцы летели, - вспоминает Павел Федотович. - Нас, призывников, собрали на лужайке в Тушино, и мы в лучах прожекторов наблюдали за строем летящих самолетов (думали, что это наши), а потом за рекой загорелись дома..."
До середины октября учеба проходила в Москве, а потом в один из осенних дней учащихся подняли по тревоге, и они пешком прошагали от столицы до Владимира, откуда в товарных вагонах отправились в Чкаловскую область, где и продолжали обучение. Жили и учились во временных помещениях, познали и голод, и холод.
А в мае 1942-го по окончании учебы Каржавин был направлен механиком по электрооборудованию самолетов в боевой авиационный бомбардировочный полк. Этот полк принимал участие в боях под Сталинградом. О том, какие это были ожесточенные бои, говорит то, что буквально за два месяца полк потерял почти все свои машины (из 18 их осталось лишь 3) и большую часть летного состава.
После этого оставшиеся в живых солдаты были отправлены в Казань, где находился учебный полк. Здесь выпускались новые бомбардировщики и шло формирование боевых полков, проводились тренировочные полеты... А потом был Ленинград. До января 1944 года авиационный полк, где служил Павел Федотович, находился под Ленинградом. "И мы бомбили, и нас бомбили, - вспоминает он. - Мы даже наблюдали за тем, как сбрасывали бомбы наши самолеты, ведь от взлетного поля до места бомбежки было не больше семи километров. А вообще-то в конце 1943 года уже не немецкая, а наша авиация господствовала в небе.
14 января началось наступление советских войск под Ленинградом, закончившееся прорывом блокады. Войска пошли дальше, вместе с ними и авиационный полк, где служил П.Ф.Каржавин. Беларусь, Эстония, Литва... Победа застала Павла Федотовича под Кенигсбергом.
"Мы верили, что победим, - рассказывает ветеран войны. - Но как ждали солдаты День Победы! Мы даже праздновали его дважды. Первый раз - 2 мая, когда наши войска взяли Берлин, а второй - 9 мая, когда был подписан акт о капитуляции Германии. Но 9 мая война для нас не окончилась. Наш полк совершал боевые полеты и после этого (в лесах еще оставались группировки немецких войск, не желавших сдаваться). И хотя вся страна праздновала победу, в армии еще гибли люди". Навсегда остались в душе Павла Федотовича боль и горечь от гибели сослуживцев, до сих пор помнит он, как по ночам ремонтировали к утренним вылетам изрешеченные немецкими пулями самолеты, чудом вернувшиеся на родной аэродром. Боевой путь П.Ф.Каржавина отмечен орденами Отечественной войны и Красной Звезды, медалями "За оборону Сталинграда", "За боевые заслуги", "За оборону Ленинграда", "За взятие Кенигсберга".
Демобилизовался он в 1948 году.
М . КУЗЬМИН.
Ветеран войны и труда
НЕ СЛОМИЛ И ПЛЕН
В годы военного лихолетья двенадцатилетний Ваня Лемешев оказался в партизанском отряде, который не давал немцам покоя, ведя разведку и боевые действия в тылу. Но так случилось, что фашистские захватчики выследили юного партизана, пленили и направили в концентрационный лагерь.
Здесь Лемешев находился вместе с другими подростками, пригнанными в неволю. Всех их держали изверги, словно подопытных кроликов. На протяжении нескольких месяцев брали у малышей кровь и усиленно кормили их морковью и свеклой, чтобы не дать им умереть и продолжать свое гнусное дело.
В конце войны советские солдаты высвободили подростков из концентрационного лагеря. Когда Ваня вернулся домой, то мать не узнала сына, который превратился в дистрофика. В течение нескольких месяцев она откармливала Ваню, пока он не окреп и даже немного возмужал.
Но война еще не закончилась. И юноша поступил в Ленинградское авиационное училище. Успешно окончил его и летал на выполнение военных заданий на "МиГах". В один из полетов произошла авария, с командного пункта Лемешеву Ивану Ивановичу приказали катапультироваться, но летчик решил сохранить истребитель и совершил аварийную посадку недалеко от населенного пункта. Но неудачно: сильный удар повредил ему спину.
После демобилизации работал на инженерных должностях, многое сделал для восстановления и развития народного хозяйства.
Л. СКВОРЦОВА.
Журналист
БЫЛ В РАЗВЕДКЕ
Пахло свеженарубленной капустой, в углу мурлыкал роскошный кот.
- Том, к нам гости пришли, иди, поздоровайся, - обратился к пушистому увальню Владимир Константинович Соколов.
Котяра лениво открыл один глаз, окинул меня скептическим взглядом, но, видимо, решив, что с теплого места из одной лишь вежливости двигаться не стоит, поуютнее свернулся белоснежным "сугробиком" и снова сладко зажмурился. Наверное, ему снились душистые колбаски, отливающая перламутром рыбья чешуя, ласковые руки хозяев. Он и знать не знал, как ему повезло. Над ним не свистели пули, не выли бомбы, ему по радио никто не сообщал: сегодня гитлеровская Германия напала на Советский Союз.
В воскресенье, 22 июня 1941 года, 20-летний сержант Володя Соколов отправился искупаться на пруд, находившийся неподалеку от воинской части под Лугой, где он проходил срочную службу. В полковой школе разведчиков, где он в то время учился, конечно, говорили о том, что немцы готовятся к войне против СССР, рано или поздно она должна начаться, поэтому известие о бомбардировках советских городов и наступлении германской армии не удивило и не испугало. В тот же день Соколова отправили в Лугу, в Аракчеевские казармы, назначили помощником командира отряда и дали приказ: набирай людей в разведроту.
Фашисты перли к Ленинграду. Это сейчас в кино показывают, какая тревожная тогда царила атмосфера, но, по словам Владимира Константиновича, все происходило достаточно обыденно, переход от мира к войне случился незаметно. Настало время взять в руки оружие и защищаться. Никто не задумывался, когда все это закончится. Надо биться, значит, будем биться, и нечего тут рассуждать.
Первое боевое задание Соколов помнит отчетливо. Поступил приказ захватить "языка". Несколько человек отправились на территорию, прилегающую к линии фронта. Вроде, и немцев там пока нет, но и наши не суются, ждут, что предпримет противник, одним словом, нейтральная полоса. Внимание разведчиков привлекла подозрительная старуха. Ну кому из мирных жителей придет в голову фотографировать пейзажи в такое время? А та вовсю щелкала "лейкой". На всякий случай бабку захватили. Странная пленница действительно оказалась вражеским агентом - прибалтийская немка, прониклась идеей тысячелетнего рейха, помогала своим. При себе у нее были и советские рубли, и дойчмарки. Стомарковую купюру Соколов взял на память и отправил домой жене (в армию он ушел в 1940 году уже женатым, даже сына успел понянчить). Валентина долго хранила денежку, да после победы передала ее в Орехово-Зуевский краеведческий музей, а Владимир и его товарищи в тот раз получили благодарность командования за проявленную бдительность, орденов и медалей тогда еще не давали.
В разведке всякое случалось, иногда до курьезов доходило. Казалось бы, кругом война, два народа схватились не на жизнь, а на смерть, но, видно, не все немцы так уж рьяно поклонялись фюреру и рвались в бой за господство арийской расы над всем миром. Однажды два отряда встретились лицом к лицу. Немцы нашим предложили: вы нас не трогаете, мы - вас, разойдемся с миром, ради чего погибать? Но сержант Соколов со своими бойцами решил иначе: не мы к вам пришли с мечом, это вы принесли страдания и смерть на нашу землю, и мы будем драться, пока не уберетесь отсюда с позором все до единого. Впрочем, военной хитростью все-таки пренебрегать не стали, действительно, зачем погибать? Немцев отпустили, но далеко им уйти не дали, выследили и взяли врасплох.
Бывало, со своими сталкивались, полковая разведка с дивизионной. Тут не сразу и разберешься, кто есть кто. Отряд Соколова как-то попал в плен... к партизанам! Те объяснений слушать не стали, вот доставим, куда следует, там и разберутся, чьи вы разведчики. Привели ребят к их же командиру, он посмотрел: мои, говорит, и выразился крепко, по-мужски.
В 41-м Советской Армии было туго, вермахт давил всей своей мощью, но, между прочим, даже тогда хитрил и блефовал. Владимир Константинович рассказывает, что порой на задании приходилось наблюдать, как одна и та же германская танковая колонна по нескольку раз проезжала перед нашими позициями, чтобы создать видимость крупного скопления боевой техники и войск. Пугали, а значит, сами боялись, но на то и разведка, чтобы выяснять истинное положение вещей.
Война для сержанта Соколова закончилась там же, под Лугой. Его группа отправилась на очередное задание. По пути надо было перейти через мост, перекинутый над небольшой речкой. На противоположной стороне Владимир заметил убитого советского бойца. Он знал, что разведчиков на этот участок уже посылали, никто не вернулся. Видимо, погибший - один из них. Приказав отряду ждать, Соколов осторожно приблизился к лежащему, расстегнул на нем гимнастерку, чтобы достать документы, и тут грянул взрыв. Немцы специально заминировали труп!
Множественные ранения головы, рук сказываются до сих пор. Владимир Константинович плохо видит, это последствия того рокового дня. Он выжил чудом. В медсанбате, куда его, окровавленного, нашпигованного осколками, притащили товарищи, ему сунули стакан спирта: пей! Пей, парень, чтобы не было так больно, а мы сейчас будем тебя резать и шить. Потом был год лечения в госпитале под Свердловском. Мать получила две похоронки. В 1943-м комиссия признала сержанта Соколова не годным к отправке на фронт. Поезд довез его до станции Куровской, оттуда до Орехова он добирался пешком. Пришел в родную казарму, да не к жене сначала, а к тетке, чья комната находилась этажом ниже. Решил сделать сюрприз. Тетка племянника не узнала: ох, солдатик, подать-то тебе нечего, сами голодаем. А рядом сидел мальчонка лет трех и вдруг как бросится к Владимиру на шею! "Папка, папка приехал!" - кричит. Как догадался, одному Богу ведомо, ведь не мог помнить отца, - когда того в армию забрали, он еще в пеленках лежал. Жена Валентина с работы вернулась, только руками всплеснула: почернел-то как!
С буханки солдатского хлеба, которую Владимир в тот день, достав из рюкзака, положил на стол, началась для семьи мирная жизнь, хотя до победы оставалось еще два долгих года. Работали, слушали по радио сводки. Утром 9 мая 1945 года услышали долгожданное: кончилась война. В 1946-м родилась дочь Татьяна.
Владимир Константинович и Валентина Сергеевна Соколовы вместе уже 63 года, детей вырастили, у внучек на свадьбах погуляли, правнуков дождались. О войне вспоминают, но каждый по-своему. Она говорит: "Только благодаря Богу живы остались". Он посмеивается: тогда, в 41-м под Лугой, за линию фронта "языка" брать не Божьи ангелы ходили, и в 45-м на Рейхстаге не небожители расписывались, а обыкновенные люди, которые по весне сажают картошку, а осенью рубят капусту. В одном муж и жена согласны: будь проклята всякая война.
В. КУЗЬМИНЫХ.
Журналист
ПОКА ЕСТЬ ВРЕМЯ И ЗДОРОВЬЕ
О боевой биографии ветеран Великой Отечественной войны Владимир Александрович Трухин рассказывать не любит. Считает, что ничего героического не совершил, да и воевал совсем недолго, хотя в армию был призван в сороковом, а демобилизовался только в сорок шестом. Все эти годы честно отслужил на Дальнем Востоке. Участвовал в Японской войне. С боями дошел до Дзямуса в 1945-м.
А дальше судьба складывалась ровно и ладно. Встретился с первой и единственной любовью - Ниной Ивановной. Они окончили педагогический институт, почти полвека учили детей. Осваивали целину. Владимира Александровича наградили медалью "За освоение целинных и залежных земель". В семье Трухиных родилось двое сыновей и дочь. Всем дали образование, воспитали так, что ими можно гордиться.
Можно много рассказывать о профессиональном творчестве учителя и воспитателя по призванию. Все это в прошлом, но добрые семена посеяны в умах и сердцах учеников. Однако творческая и созидательная натура В.А.Трухина никак не могла смириться с отставкой, каковой является выход на пенсию.
Из Казахстана судьба забросила Трухиных в Подмосковье, поближе к детям. Оказавшись в Давыдове, Владимир Александрович прежде всего познакомился с ветеранами, которые уже через два года избрали его председателем Давыдовского Совета ветеранов. А через три - депутатом Орехово-Зуевского собрания. Скажите, почему население, весь сельский округ выбирает своим представителем не молодого энергичного человека, а пенсионера? Все очень просто - за дела и желание помочь людям, неравнодушие к каждой конкретной судьбе и всему, что происходит вокруг.
Можно сидеть в своих квартирах и домах тихо, сетуя на различные беды, которые свалились в последние годы. Но Трухин сам не любит бездеятельность и другим вокруг не дает уйти только в свои личные проблемы. В хорошем смысле надоедает главам: в районе - А.П.Филиппову, сельском округе - А.В.Щедрину, чтобы нашли место под клуб ветеранов. И так в 1997 году появилась первая в районе ветеранская комната. Да какая! Прекрасно оборудованная. Теперь это любимое место встречи пенсионеров. А сколько концертов в окружающих деревнях было дано для ровесников, которые сами все равно никуда не ездят.
Но главной задачей ветерана Трухина, главным его объектом для работы являются молодые. Чтобы в наше сумасшедшее время искушений и соблазнов они не пошли по легкой дорожке, которая ведет в никуда. Владимир Александрович дает также жизненные ориентиры, показывает примером своей жизни, а главное, вовлекает в добрые дела и действия.
Один пример, который навсегда будет связан с именем Трухина. В деревне Давыдово построен мемориальный комплекс, посвященный погибшим землякам в годы Великой Отечественной войны. С ним связаны интересные истории двадцатилетней давности. Говорят, все жители деревни собирали деньги на строительство монумента. Еще рабочие Давыдовского завода сельхозмашин устраивали субботники, чтобы собрать средства. Утверждают, что даже был сделан проект. Но... Строй социалистический успел смениться, ушли из жизни люди, заинтересованные в увековечении памяти фронтовиков, и все бы так и осталось. Но... Приехал в деревню В.А.Трухин. Он-то и поднял всех на доброе и святое дело. Да, средств не было. Но желание было огромное. Сама тому свидетелем, как через все средства массовой информации, вплоть до "Аргументов и фактов", ''Российской газеты", обращались к людям - помогите! И помогали. Деньгами, работой, материалами... Особенно бесценными были рубли вдов, которые они отдавали со своих нищенских пенсий.
Как строили памятник, можно написать отдельный рассказ. А.П.Филиппов на разных этапах помогал выйти из сложных ситуаций.
И вот в центре деревни теперь стоит памятник. На массивном бетонном пилоне алеет звезда, а у подножия защитная солдатская каска из металла. На одной из граней начертано: "Вечная память погибшим. 41-45 гг." Рядом стена, на мраморных плитах которой высечены скорбные списки. Они кажутся бесконечными...
Тогда на торжественном митинге Владимир Александрович обратился к присутствующим:
- Дорогие односельчане и уважаемые гости! Мы не знаем, где, на какой земле сложили головы наши земляки, но сейчас мы их "собрали" вместе. Многие конкретные люди, организации и учреждения внесли свой вклад в создание памятника. Спасибо обеим администрациям, Орехово-Зуевскому филиалу Сбербанка, Куровскому опытному лесному хозяйству, коллективу СМУ-6, Куровского Мосэнерго, фирме "Каскад", ТОО "Тонар" и "Орхидея", СМК-Гора и многим другим предприятиям. Прошу молодежь с уважением относиться к нашей святыне. Никогда не забывайте подвигов своих дедов...
Метроном гулко отсчитал минуту молчания, ветераны и гости возложили цветы и гирлянды, корзины с цветами. Восьмидесятилетний житель деревни Запонорье Н.А.Коблов сказал так:
- Я прошел всю войну. С опозданием, но мы отдаем дань памяти и уважения нашим землякам, друзьям и братьям. Пусть это место станет святыней для молодежи. Проходя мимо - поклонитесь, положите цветы. И берегите мир, он сейчас такой хрупкий...
А пенсионерка из деревни Анциферево Р.В.Маковская обратилась к присутствующим с такими словами:
- Вдовы нашей деревни не смогли приехать сюда и просили меня поклониться павшим землякам. От них передаю В.А.Трухину цветы...
Заключительные слова главы района были такими:
- Память и совесть привели нас сюда. Главное, память жива о тех, кто погиб, защищая Родину, она не дает нам успокаиваться.
На литии, с которой начался тогда митинг, всем запали в душу повторяющиеся неоднократно слова:
- Воинам, на поле брани убиенным. О них же и поминание творим - вечная память.
Она жива, пока есть люди, способные поднять народ на такое благое дело. А Владимир Александрович считает, что поколения уходят, рождаются, остаются на земле добрые дела. У него, ветерана войны, депутата на очереди новая задумка, которую он опять будет воплощать в жизнь. У него на славные дела и времени хватает, и здоровье есть, ведь в его задумки верит его ветеранская гвардия. Верит и помогает.
Поделитесь с друзьями