Как это было…

Воспоминания Обуховской Александры Ивановны (девичья фамилия Воронина), пострадавшей от политических репрессий и реабилитированной.

Я была еще дошкольницей (1926 – 1928 гг.), но хорошо помню, как крестьяне села Красное, Палехского района, Ивановской области выехали на поля: было радостное событие – они получали «наделы» - участки земли. Наконец-то крестьяне почувствовали свободу. Ведь теперь каждый распоряжался свои «наделом», как хотел.

Но через некоторое время началось тяжелое и непонятное в жизни крестьян, так как Правительством были вынесены Решения: 1) об изъятии «излишков» у крестьян; 2) о вступлении в колхоз и сдаче всей живности (коров, лошадей, овец и др.) и сельскохозяйственных орудий в общее пользование.

Крестьяне задавались вопросами: почему нужно отдавать то, что было запасено для своей семьи, почему надо вступать в колхоз?

Мой отец, Воронин Иван Ефимович, был средним крестьянином - у нас был небольшой дом с двором и хозяйственными постройками: амбаром, баней, ригой и необходимыми сельхозорудиями. Лишних запасов не было. Семья состояла из шести человек: отец, его мать, моя мать Любовь Александровна и трое детей: я – 1923 года рождения, брат Вячеслав – 1926 г. р., и второй брат Иван – 1930 г. р. К моменту нашего выселения брату Ивану было 6 месяцев.

Я помню, что летом 1931 года к нашему селу подъехало несколько подвод лошадей, и началась погрузка на них всех «раскулаченных».

С собой разрешали взять только самое необходимое. Привезли всех на вокзал областного города Шуи, где загрузили в товарные вагоны по 50 человек в вагон (дети с родителями и старики) и закрыли двери снаружи. Ехали около недели. Два раза в день поезд останавливался на несколько минут, двери раскрывались и всех выпускали в туалет. Состав был под охраной солдат.

В Магнитогорске всех разделили на отряды: некоторых повели под охраной, а некоторых, вроде нас, оставили прямо у поезда и сказали: «Как хотите, так и устраивайтесь, но домой дороги вам нет».

Мой отец в это время был в ссылке в Сибири, в Новосибирской области. Пока мы связались с ним, прошло некоторое время, мы ночевали на вокзале, потом поехали к нему на поезде.

Таким образом, было сделано все, чтобы наша семья не вернулась домой. А причина проста: отец не хотел вступать в колхоз.

К моменту выезда из села Красное наша семья распалась: мать решила оставить у родных одного сына – Вячеслава, 4-х лет, с бабушкой, так как она боялась ехать с детьми и в то же время бабушка заболела. Вячеслава мать привезла в Сибирь через два года.

Отец встретил нас в Новосибирске и мы поехали на место, где он был в ссылке – село Кузедеево Горно-Шорского района. Там мы прожили 4 года. Мы не были под охраной, но поездка в Европейскую часть страны была запрещена.

Вернемся к времени, когда наша семья еще была дома. О чем говорят документы? Отец был осужден дважды: 1) за срыв хлебозаготовок (сдал зерно, засоренное землей) - отец говорил, что его оклеветали, чтобы выслать из села; 2) за то, что держал постоялый двор. В 1921 году он получил патент II разряда, разрешающий ему заниматься торговлей и другими видами деятельности. За это он платил налоги. Он содержал постоялый двор. Но в 1927 году за ведение этой деятельности его лишили избирательных прав и отнесли к III категории крестьян (кулачество).

Читая архивную справку и другие документы осуждения отца, удивляешься их безграмотности и непоследовательности. Он был осужден: 1) за то, что имел постоялый двор (указано несколько раз); 2) за то, что не имел стажа общественно-полезного труда (интересно, что под этим имелось ввиду); 3) за то, что до революции и вплоть до 1929 года занимался сельским хозяйством; 4) за то, что вел его без применения наемного труда – за все это его лишили избирательных прав, отобрали все имущество и выслали сначала его одного в Сибирь, а семью вместе с другими ссыльными вывезли на Урал.

Имущество было описано дважды: 1) из архивной справки видно, что первая опись делалась вместе с оценкой имущества 11 февраля 1930 г; 2) вторично опись была сделана 11 ноября 1930 г. (хотя эта опись числится под №1). Видимо, к этому времени нас уже выселили из дома, потому что нет подписи моей матери. Сказано: «За безграмотностью расписалась Китаева В.» (Это племянница матери и жила она в другой деревне Лужки и как она здесь оказалась?). Кроме этого, моя мать была грамотной. Видимо, вторая опись потребовалась потому, что часть имущества растащили – например, не было в описи 2-х столов, 2-х кроватей, посуды, картин (5 штук), сельскохозяйственного инвентаря: плуга, бороны и др. Оценка проводилась «с потолка» - например, шесть стульев стоили 5 рублей, горка 2 рубля, тулуп 5 рублей, кровать железная 10 рублей, самовар медный 10 рублей, корова 400 рублей (в первой описи – 100 рублей) и т. д.

Баню записали как «овчинный завод». Ее отец построил недавно и держал в ней шкуры животных (в предбаннике) и там же их обрабатывал.

«Наказание» с нашей семьи было снято незадолго до войны. Нам разрешили вернуться на родину, но нас там никто не ждал: жить было не где, скитались по сараям (летом), а перед холодами местные власти выделили нам участок земли 6 соток на окраине г. Шуи Ивановской области. Отец построил хибарку, в которой мы ютились года два, жили впроголодь, пока мать и отец не устроились на работу. Никакой помощи от государства мы не получали, кроме того, что бесплатно учились в школе.

Даже в ссылке к нам относились более человечно, чем здесь. Сибиряки жалели ссыльных, помогали им, чем могли. В школе мне и брату выдавали бесплатно обувь и кормили один раз в день. Когда началась Великая Отечественная война, отца взяли на фронт, он прошел всю войну и вернулся, когда она закончилась. Мой брат, Вячеслав Иванович, был призван в Красную армию в начале войны с Японией, был контужен, долго болел, затем ослеп. Второй брат, Иван Иванович, тоже служил свой срок в Красной армии. Годы, проведенные братьями в ссылке, не прошли для них бесследно: оба они страдали плохим здоровьем, рано скончались.

Реабилитировали родителей в 1992 году. Их уже не было в живых. Мы, трое детей, в 1993 году хлопотали о выдаче компенсации за дом и изъятое имущество. Ушло на это три года, потом нам выплатили на всех 8 тысяч рублей. Руководство Палехского района Ивановской области сообщило, что больше они выплатить не могут.

P.S . Мне 83 года. Когда родителей репрессировали, мне было 7 лет. Таких детей, как я, было очень много, потому что у крестьян всегда было много детей. Все они перенесли невероятные лишения и трудности вместе с родителями, а многие и без родителей. У них не было детства, а когда они подросли, то началась война, Они воевали, побеждали, погибали, а после войны восстанавливали разрушенное немцами народное хозяйство страны.

Их родители (целое поколение) постепенно уходили в другой мир. А дети теперь стали старыми и немощными, им уже по 70-80 лет. То же целое поколение. Сколько их? Никто не знает.

Так повелось в нашей стране, что все репрессированные стали, как бы, людьми III категории. О них забыли. Есть участники ВОВ, есть участники тыла, а «репрессированные» растворились между ними. А ведь это целое поколение людей, у которых когда-то было отобрано все: жилье, средства к существованию и ничего не возвращено. Правда, после 1991 года, на основании ст. 3 п. «б» и ст. 5 п. «а» Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 15 октября мои родители были реабилитированы, а мы, дети, стали считаться пострадавшими от политических репрессий. И только через 10 лет, в 2001 году, нас признали репрессированными и реабилитировали, как родителей.

Но государство так и осталось в большом долгу у этих людей, потому что если люди и добились какой-то компенсации за утраченное имущество, то это была ничтожная доля изъятого у них.

Радует, что в этом году Владимир Владимирович Путин в День Репрессированных – 30 октября 2006 года, обратил внимание Правительства и руководителей регионов, чтобы вопрос о репрессированных был внимательно рассмотрен.

Декабрь 2006 г. Обуховская Александра Ивановна. Заслуженный учитель РСФСР, ветеран Труда, инвалид II группы.

Поделитесь с друзьями