Город на Клязьме. Старое Орехово
Марк Ефетов
Город на Клязьме
После 1876 года стачек на Морозовской фабрике долгое время не было, хотя хозяйский произвол царил по-прежнему.
Морозов, высокий тучный старик с пронзительными глазами и резким голосом, во время своих стремительных налетов из Москвы нагонял на темных рабочих трепет помпой своего приезда и грозным судом-расправой.
– У Морозова фабрика заколдована, – говорили и в Орехове и в Зуеве. – Морозов – колдун, а то бы уж давно был бунт.
Но перестало действовать и «колдовство». В 80-х годах на Морозовской фабрике появился опытный ткач Петр Моисеенко. За ученые разговоры и частое чтение вслух газет и книг его прозвали «студентом», а за отсуствие полутора зубов – «Щербаком», или «Щербаковым».
С первых дней поступления на фабрику Моисеенко начал агитационную работу среди ткачей.
Это были 80-ые годы, когда за одно пятилетие (1881-1886) в России было более 48 стачек с 80 тысячами бастовавших рабочих.
«Особенно большое значение в истории революционного движения имела большая стачка, вспыхнувшая в 1885 году на фабрике Морозова в Орехово-Зуеве.
На этой фабрике работало около 8 тысяч человек рабочих. Условия работы с каждым днем ухудшались: с 1882 года по 1884 год заработная плата сбавлялась пять раз…
Но кроме того фабрикант Морозов замучил рабочих штрафами. Как выяснилось на суде после стачки, из каждого заработанного рубля под видом штрафов у рабочего отнималось в пользу фабриканта от 30 до 50 копеек. Рабочие не выдержали этого грабежа и в январе 1885 года объявили стачку. Стачка была заранее организована. Руководил ею передовой рабочий Петр Моисеенко, который был раньше членом «Северного союза русских рабочих» и имел уже революционный опыт. Накануне стачки Моисеенко вместе с другими наиболее сознательными ткачами выработал ряд требований к фабриканту, которые были утверждены на тайном совещании рабочих. Прежде всего рабочие требовали прекращения грабительских штрафов.
Эта стачка была подавлена вооруженной силой. Более 600 рабочих было арестовано, несколько десятков из них было отдано под суд».*
*Краткий курс истории ВКП(б), стр. 9-10
Старое Орехово
Стачка закончилась.
На докладе о событиях на фабрике Морозова Александр III начертал: «Все это весьма неутешительно»…
Но уступки, которых добились рабочие, были незначительны. Жизнь ореховских текстильщиков осталась фактически прежней каторжной жизнью российского пролетария. И так же, как с первых лет рождения Орехова, город был однообразно-унылой казармой.
Одинаково уродливы корпуса фабричных зданий и домов. По одну сторону – фабрики, по другую – казармы. Пыль, ухабы и ни одного дерева. Народу на улице мало: все «на заработках». Только между сменами пройдет густая толпа рабочих, да в праздник с похабной песней заполнят улицу «дружки». Нерадостное веселье. Гармоника выжимает заунывные мотивы «страданья». В центре города – несколько церквей, и вокруг – двухэтажные здания, принадлежавшие членам церковного причта. Церковнослужители строили дома с таким расчетом, чтобы верх оставлять себе под жилье, а низ сдавать лавочникам. Вот почему в старом Орехове церкви и лавки располагались в тесном соседстве.
Сразу же за чугункой, так называли железную дорогу, начинались торговые ряды. Тут пестрота вывесок и красного товара уживались с непролазной грязью, вонючей, словно гниющее торфяное болото. Вдоль главной улицы – питейные заведения и подвалы с громкими названиями: «Ренсковые погреба».
Посередине улицы – узкая полоса булыжника, а по сторонам, вплоть до коновязей, поставленных у лавок, – месиво навоза, грязи и пенистых луж.
По обе стороны главной улицы – «вольные» дома, расположенные в великом беспорядке. На немощеных улицах разгуливали свиньи и гуси домовладельцев. Купеческие и хозяйские дома стояли в глубине дворов, за высоким частоколом.
Торговые ряды заканчивались сточной канавой. Тут начиналось фабричное местечко Никольское. Конечно, пейзаж резко менялся в районе особняков морозовских директоров: Чарноков, Брадлеев, Томпинсонов, Эйзеншмитов, Зальцманов.
«…Был в Орехово-Зуеве. Чрезвычайно оригинальны эти места, часто встречаемые в центральном промышленном районе: чисто фабричный городок, с десятками тысяч жителей, только и живущий фабрикой. Фабричная администрация – единственное начальство. «Управляет» городом фабричная контора. Раскол народа на рабочих и буржуа – самый резкий». (Ленин)
***
Двадцатый век. Третье поколение «династии» Морозовых управляло фабрикой.
Кое-где душная и жаркая кочегарка уступила место мотору. Совсем переменилась ткацкая. Теперь тут спать на ночь не оставляли. Приводные ремни вертели неуклюжие банкаброши и чесальные машины, прядильные жужжали, словно тысячи ульев. Голоса человеческого не слышно. В цехах не осталось ни одного свободного места. Воздух был сперт настолько, что многие рабочие снимали нательные рубашки. Одежда развешивалась тут же на окнах.
А в казармах – те же полати, зыбки, насекомые, огромные иконостасы и ситцевые «простенки».
В этих условиях родился бытовой уклад морозовских ткачей.
В старой России пили «с радости и с горя».
«На фабрике работал народ темный, сплошь неграмотный. – С горя, с неустанной работы пили страсть». (А. Серафимович. Отец стачки)
Но ореховские казармы имели свои особенные, местные пьяные праздники.
Раз в год в Морозовских казармах «пропивали помои». В полутемных казарменных коридорах ставился огромный составной стол из ящиков, небольших столов и досок. На столе – зеленоватые штофы с водкой и закуска: карамель, орешки и семечки. «Коровницы» угощают «бескоровниц».
Среди Морозовских мастеров и низшей администрации были владельцы коров. Обитательницы казарм, которые не имели коров, сливали ежедневно остающиеся от стола объедки в одно ведро какой-нибудь владелицы коровы. За это и следовала в конце года расплата – «пропой помоев».
Повальное пьянство устраивалось еще раз в году, и называлось оно «капустным».
Осенью рубят и квасят капусту. И опять были «капустницы» и «бескапустницы». Рубили капусту все. И «капустницы» подносили «бескапустницам» по стаканчику…
В первые послереволюционные годы на Орехово-Зуевской ткацкой фабрике № 2 из тысячи обследованных рабочих у шестисот были выявлены отравления спиртом. И 64 процента из числа этих отравленных были женщины.
Морозов систематически спаивал рабочих. Он знал отлично, что с пьяным легче сладить.
Об уездных городах царской России мы имеем представление по рассказам бытописателей – Лажечникова, Глеба Успенского, Салтыкова-Щедрина. Мы знаем, что «культура» в этих городах была представлена кабаками и церквами, а массовые развлечения – кулачными боями.
Всего этого было вдосталь и в старом Орехово-Зуеве.
Руководящие посты на фабриках Морозов поручал главным образом иностранцам, чаще всего англичанам. Они жили в Орехове замкнуто, держались чопорно. «Исключение» составлял заведующий отделочной фабрикой Эрнест Зальцман. По самым скромным подсчетам, в девичьих казармах отделочной у него было двести детей…
События 1905 года докатились и до кирпичных корпусов Морозовской мануфактуры. 20 января 1905 года в Орехове прекратили работу две с половиной тысячи ткачей фабрики Викулы Морозова.
Первая забастовка была сломлена. Но в феврале забастовали уже не две с половиной тысячи рабочих, а двадцать тысяч рабочих. Орехово-Зуевский район наводнился войсками. Рабочих избивали нагайками, пропускали «сквозь строй». Погромщики и жандармы ворвались ночью в 30-ю казарму ткачей, избивая без разбора мужчин, женщин и детей. В эту ночь много рабочих было ранено. А один ребенок убит.
Через 12 лет, в июле 1917 года, была создана Красная гвардия. В цехах морозовских фабрик – возле ткацких станков и красильных чанов – раздавали рабочим винтовки и тяжелые пулеметные ленты.
Когда телеграф принес из Петрограда известие о победе социалистической революции, Орехово–Зуевские рабочие были уже вооружены. Прежде всего красногвардейцами была занята железнодорожная станция; потом были назначены комиссары телеграфа, почты и банка. У нефтяных баков были поставлены караулы. Спустя несколько дней в Орехово-Зуеве началась национализация фабрик. Первые метры советского текстиля пошли на белье для Красной армии.
Орехово-Зуево стало советским городом.
(Продолжение следует)
Поделитесь с друзьями